Храм святого Атеиста

Следующий укус пришелся в спину. Я уже не выходил на улицу. Ощутил, что те немногие движения по комнате мне даются все труднее. Я не мог сидеть, мысль о том, что лечь казалось мне иллюзорной. Я, как ужаленный, бродил по комнате. Мозг должен быть чем-то занят, иначе смерть. Снял с полки книгу, единственную, которую я смог бы сейчас усвоить. Детская сказка, про серого волка. Про то, как он разорвал лошадь пополам и служил за это царю.

Мне показалась – боль утихла. Время за полночь. Я смог лечь на диван. С каждой проведенной там секундой я начал ощущать нарастание боли. И то, что я испытывал до этого, казалось мне смешным. Ноющая, не прекращающаяся ни на секунду боль, охватила всю мою тыльную часть. Единственное спасение было встать. От этой мысли жжение усилилось. Я должен встать, иначе зверь вернется. Я не мог позволить ему, не сейчас. На удивление, движение рук не вызывало ни каких новых ощущений. Лежа на боку, я вытянул руку перед собой и начал поднимать корпус, пытаясь опереться на локоть. Часы смеялись надо мной. Чтобы опереться на локоть мне потребовалось десять минут. Чтобы принять положение, сидя еще десять. При этом я постоянно двигался, но скорость моя была так низка, что со стороны я казался неподвижным. Я сел. Победа, хоть и не большая, но все же.

Я оказался в ужасном положении. Я не мог встать, мои попытки не увенчались успехом. А еще, более ужасное, что и лечь я не мог. Я потратил тридцать минут, на попытки лечь либо встать и все же пока сидел. Боль росла, я ощущал, что если я сейчас не встану, то уже никогда этого не сделаю. Появилась идея. Глупая, но вдруг. Что если боль у меня только в голове? Я не нащупал раны на своем теле. Сунув руку под кофту, ощущал плотный слой шерсти на своей спине, но раны не было. Вдруг мне это только кажется? Если я сейчас резко встану? Боли не существует. Вставай! Я дернулся и тут же тихо взвизгнул, а возможно это был скулеж. Боль все же есть, я должен был это признать. И так. Я все же пока сижу. Давай же, вставай. Надо менять тактику. Я не могу поднять свой вес, надо сползти с дивана и тогда возможно я смогу встать. Спустил ноги с дивана, руками уперся в него, я медленно сползал на колени. Сначала одно, затем другое. Я стою на коленях перед диваном. Мне надо выпрямить спину и тогда я смогу, я поднимусь. Боль доносилась до кончиков пальцев, я миллиметр за миллиметром выпрямлял свою спину. Готово. Сначала одну ножку, затем вторую и поднимайся. Поднимайся!

Я встал, я должен двигаться, шаг был длиной не больше трех сантиметров, следующий такой же. Я пытался нарастить их и через тридцать минут увеличил размер до десяти сантиметров правой и семи левой. Вышел на кухню, там была моя сестра, любитель посидеть допоздна, я налил чая и ходил по кухне. Она читала и не придавала этому значения. Ноги мои замерзли. Я вернулся в комнату и попробовал надеть носки и лишь посмеялся над своей наивностью. Мне до сих пор стыдно, и я никогда не испытывал такой слабости как тогда. Я попросил свою сестру надеть их мне. Я не смотрел ей в глаза, опустив голову. Она лишь спросила: «где они?»

– В комнате, я не смог их поднять, – с глубоким чувством стыда прошептал я.

Она надела сначала один, потом второй. Я смотрел на нее сверху, а чувствовал себя таким маленьким и беспомощным. Ей не составляло труда, но мне кажется, это было самое большое, о чем я ее просил. Она дала мне таблетку обезболивающего, и я смог уснуть через несколько часов. Это был последний день, когда я стоял на ногах.

На следующее утро я уже не смог встать. Лежал в кровати, если боль усиливалась – ел таблетку, если не чувствовал боль – спал. Казалось, у меня есть все время мира. Все оно принадлежит мне. Я помню, еще с детства я мог часами смотреть в голую стену. Запуская мыслительные процессы в своей голове, я не замечал, как идет время. Мне всегда было, о чем подумать. Но не сейчас. Напротив, меня белый потолок, но я не могу сконцентрироваться на его пустоте. Я замечаю узоры на нем, они отвлекают меня от моих мыслей. От всех кроме одной. От той, которой мне больше всего хотелось избавиться. Может, стоит все это закончить? Боль, она не проходит. Есть два варианта развития. Обратится в больницу. Я знал, что со мной. Это грозит потерей спортивной лицензии. Это плохой вариант. Это, возможно, единственное, чего я смог достигнуть. Второй вариант, хоть и подразумевал мою смерть, все же мне казался более приемлемый. Но для этого мне надо встать. Забавно. Хочется умереть, из-за того, что не можешь встать, но для этого нужно встать. Жаль, что этот объем иронии не сделает все за меня. Мне надо, что-то сделать, невыносимый потолок, что был мне когда-то другом, теперь разрисован узорами. Я чувствовал, что, еще жив, но также чувствовал, как зверь дожирает последние остатки моей плоти.

Он победил. Но ему этого было мало, он разрешил мне встать, если я буду продолжать существовать лишь в его облике. Черт. Я еще не мертв. Если этот зверь решил меня уничтожить, я испорчу его планы. Но пока, я вынужден согласиться.

Маленькая победа

Вскоре я смог подняться. Надо было с чего-то начинать. Пока я мог лишь три вещи, сидеть, лежать и стоять. Ходьба отвлекала, снимая боль. Пока лежишь, боль практически не чувствуется. Но стоит тебе встать, ты осознаешь, как пагубно на тебя влияет лежачее положение. Требуется максимально сократить пребывание на диване. Опять же, если лежать на полу не больше двадцати минут, то боль спадала. Однозначно, требовалось твердое покрытие. Спать на полу, не самое страшное, в армии я спал на бетоне, радуясь лишней возможности сомкнуть глаза. А тут теплота деревянного пола дарила комфорт. Раз дружба с потолком закончилась, ничего не препятствовало моей дружбе с полом. Там был мой мир. Я старался передвигаться как можно ниже. Еда лежала на нижних полках холодильника. Есть я стал на полу, когда требовалось вставать, делал это без охоты, заставляя себя и испытывая дискомфорт от пребывания в вертикальном положении. Но так не может продолжаться вечно. Надо стать человеком, либо уже умереть зверем. Я сел на пол, раскинув ноги в разные стороны. Положение, в котором я оказался, казалось мне не естественным. Ноги едва создавали угол в 90 градусов. Я потянулся вперед, продвинулся не более чем на десять сантиметров. Повторил наклоны уже в стороны ног, поочередно, сначала к одной, затем к другой. Результат и того хуже, не более семи сантиметров. Возможно, это и есть выход. Я опасливо оглянулся, нет ли поблизости зверя. С этого все началось, каждый час я тянул свои мышцы, сухожилия и хрящи. Каждый миллиметр прогресса сопровождался приступом радости. Я могу, меня не победить. Я пытался чаще ходить на двух ногах, снова начался пользоваться стульями. В один день, я дотянулся кончиком пальцев руки до пальцев ног. Короткое мгновение контакта, двух противоположных конечности. Я откинулся на спину, из моего глаза покатилась слезинка. Я смеялся. Глядя в предательский потолок. Ну что получил? Еще долго, я не мог повторить этого. Но я верил, раз мне это удалось единожды, значит, определенно, я смогу это повторить.

Зима прошла, я мог позволить себе лишь зарядку для стариков, но уверен, что это помогало мне ходить. Я видел, что я теперь зверь. Всю его грязь и подлость. Не мог не узнать его. Но никто другой его не замечал, никто не заметил. Я был им всегда, но увидеть смог лишь сейчас.

Месяц за месяцем я тренировал себя, хромата еще оставалась, но я ходил. И если сильно постараться, ненадолго мог изображать человеческую походку.

И вот однажды я вышел на улицу, мне казалось, я столько всего достиг за это время. Я хотел кричать об этом. Но никто и не заметил, что я вернулся в мир. Мне не к кому было возвращаться. Зачем же я встал? Для кого все это было сделано?

Встреча со светом

Это случилось весной. Я все еще зверь. Я все еще хромаю. Мои тренировки дошли до того уровня, что я мог ходить часами. Стимул пропал. Вся цель была сохранить только то, что имею. Пока я не увидел то, перед чем меркнут все мириады звезд. Источник света, столь настоящий, что солнце выглядело лишь пародией. Она пришла ко мне из ниоткуда. Я не видел никого красивей. Я впервые не смог заговорить. Не потому что боялся. Я не имел на это право.

Вернувшись домой, я впервые взглянул на себя в зеркало, сначала бросал недолгие взгляды. Затем смог останавливаться на несколько секунд, пытаясь как можно больше разглядеть. Я видел покрытое шерстью, исхудавшее тело. Торчащие ребра и силуэты остальных костей. Что я мог ей дать? Ничего, у меня нет ничего. Я не был готов к ней. Но я должен. В следующий раз, когда мне доведется встретить, что-то столь же прекрасное я должен быть готов.

Новый стимул настиг меня. Я должен бросить курить. Я должен вернуть себе, украденные зверем мышцы. Это оказалось намного проще, несмотря на то, что пагубной привычке я посветил более десяти лет, отказался от нее я в одно мгновение. Если первые сутки прошли практически гладко, то на вторые я почувствовал острое никотиновое голодание. Создавался эффект опьянения. Мне тяжело было стоять на ногах, меня то и дело покачивало, голова была пуста и время от времени я, словно выпадая из реальности, погружался куда-то глубоко в свои мысли. Первый этап начался, новая победа. Я начал снова есть, просмотрев тонну информацию о питании, обнаружил всем известные истины, про баланс белков углеводов и жиров. Правильность употребление каждого из них по времени суток, также соотношение и объем. Ничего сложного. Ешь вовремя и занимайся. Я встал на весы, стрелка едва указывала на пятьдесят восемь килограмм. В одежде. При росте сто семьдесят пять сантиметров. Столько я весил еще в школе. Давясь едой, я знал. Мне это нужно. Нашел обильно запыленные спортивные снаряды, а именно две гантели по восемь килограмм, пудовая гиря и детская штанга с блинами, максимальный вес которой достигал тридцати килограмм. Половину меня. Еще был турник. Есть только два варианта. Либо я убью свою спину, а вместе с ней и себя, либо я снова стану человеком. Я выполнял самое, на мой взгляд опасное, не щадил остатки своего здоровья. Через неделю делал рывковые движения, при выполнении упражнений. Рывок гири, подтягивание с рывком. Заканчивая упражнение, я чувствовал, как болит моя спина. Казалось, этим я ее намеренно убиваю, но нет. Каждое утро, эффект был обратным, я чувствовал себя все лучше и сильнее. Упражнения все меньше создавали дискомфорта, а я мог все больше. А ведь…ведь я снова могу вернуться в единоборства? Встав на весы, я увидел цифру в шестьдесят четыре килограмма. Рост есть, я увидел тонкий рельеф мышц, пробивающийся через шерсть. Месяц за месяцем я продолжал набирать, к осени я довел вес до привычных для меня семидесяти пяти килограмм. Смог выполнять толчок гири уже с полутора пудовым снарядом. Немного поработав с дыханием, и тренировками на выносливость, я понял, что снова готов биться.

Это очень много для меня. Но все же этого мало, нельзя менять себя, не меняя все вокруг. Я все еще хочу стать человеком. Если я снова ее встречу? Что я ей скажу? Мне стыдно открывать свой рот. За последние десять лет я прочитал не больше десяти книг. Это одна книга в год. Надо читать одну книгу в день. Я никогда не чувствовал себя лучше. Я читал, сначала то, что нравилось мне. В основном современную литературу. Затем принялся за классику, долгие годы внушавшую мне уважение, но так и не удостоившуюся моего внимания. Я брался за все, что советовало общество. Я чувствовал, как каждая книга меня меняет. Я осознал, что нет смысла перечитывать книги. Каждая оставляет на тебе свой след. Заставляет посмотреть на мир с точки зрения автора. Это помогало мне осознать, почему зверь пришел за мной и почему я один.

Все, что со мной случилось – мои ошибки, меня всегда окружали хорошие люди. Единственная причина, по которой их сейчас нет рядом со мной это я сам. Больше всего мне стыдно за мою ложь, когда-то я много врал. Есть два вида лжи – ложь и притворство. Если от первого страдают те, кто тебя окружают, от второго страдаешь ты сам. Притворство – это ложь самому себе, осознанное и добровольное самоуничтожение. Понимание своих недостатков и пороков и вместо их признания и исправления – принятие и бездействие. Поймите. Улыбаться, резать торт с колпаком на голове, когда вокруг летит конфетти – это здорово. Но если ты не способен разделить эту радость, тебе ненавистно все это и почти все, кто в этот день окружает тебя это не здорово, а улыбка – притворство. Самое странное, что принято считать, если ты в этот момент улыбаешься – ты хороший человек и умеешь веселиться. Если ты предпочитаешь не отмечать день рождения, значит ты плохой. Черное и белое, без вариантов. К черту. Будь я хоть самым плохим, я буду самым честным к себе. В конечном итоге это единственный, кто может тебя понять.

Однако, любой может с тобой согласиться, особенно когда говоришь очевидные вещи. Ты приводишь аргументы и можешь быть весьма убедителен. Твой собеседник согласиться с тобой, развернется и навсегда забудет этот диалог. Рассказываешь, что если ты любишь человека, то никогда в твоей голове и не возникнет мысли изменить ему. Когда перед тобой окажется тот самый человек, ты забудешь обо всех плотских утехах. Ты не будешь помнить цвет ее глаз, какое на ней было платье. Ты будешь помнить каждое ее слово, но только в случае обоюдной искренности. Каждую паузу после неуверенно вымолвленной буквы, когда пытаешься, не прерывая фразу подобрать подходящее слово. Только ее губы, к черту. Я даже не помню, была ли на них помада или блеск. Но я четко повторю каждое их соприкосновение. Когда, не договорив слова, они прерывались для формирования улыбки. И я помню, сколько раз я их остановил и перебил. Бесспорно, бестактно. Но я уже получил ответ, которые они хотели мне дать, у нас так мало времени, а я хочу узнать все. Я спрашиваю снова, они начинают движение. Звук еще не дошел до меня, а я уже узнал ответ. Рядом со мной может сидеть ангел, а я его только слышу. Я не думаю о ее теле, глядя на ее губы я не мечтаю их поцеловать. Я скорей всего даже не узнаю ее на фотографии, случайно встретив на улице не сразу бы узнал. Мои глаза отключены они видят, что-то другое, мои мысли невинней младенческих. А ведь это даже не любовь. Если вы никогда не испытывали такого мне вас жаль. Поверьте, лучше прожить всю жизнь, не узнав радости праздника, но быть слепым при общении. Это редкий дар. Каждый, кому ты про это скажешь, ответит, что он испытывает то же самое. И каждый соврет.