Хранитель слёз

Никита до скрипа сжимает зубы. Такого титанического давления ему больше не выдержать. Ещё чуть-чуть, и оно разорвёт его на тысячи кусочков.

– - Прекрати!
– - орёт он срывающимся голосом, падая на окровавленный пол.

И замирает, увидев перед собой лицо. Его он не мог не узнать... Лицо Достоевского. Как будто с обложки одной из его книг. Но здесь и сейчас оно -- живое. Мышцы подёргиваются, губы шевелятся, а глаза пристально за ним сделят.

Внезапно это лицо приближается к самому носу Никиты.

– - Пиши!
– - говорит оно.

– - Что?..
– - - Никита дрожит.

– - Пиши!
– - повторяют губы лица.
– - Пиши, пиши, пиши!

Достоевский, что лежит рядом и заливает ковёр кровью, льющейся из его груди, поднимает руки и прикладывает их к ушам. Он настойчиво взирает на Никиту, как бы ожидая от него того же. Ядовитый смех уже становится похож на огненную лаву, сжирающую всё на своём пути.

– - Ха-а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Никита в отчаянии следует примеру. И закрывает уши. От шума в нескольких метрах падает потолок, стены покрываются громадными трещинами. Совсем рядом улетает в непроглядно чёрное небытие внушительная часть пола вместе с книжным шкафчиком и оранжевым креслом...

– - Это же... комната Лизы...
– - бормочет Никита с испариной на лбу.

– - А-ха-ха-ха-ха-ха! А-а-а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Достоевский, видя, что Никита приложил руки к ушам, удовлетворённо прикрывает веки.

– - А-ха-ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Комната разваливается окончательно. Бетонные плиты пола, изрезав окровавленный ковёр, подскакивают, словно клавиши свихнувшегося пианино. Стены накреняются и с мощнейшим грохотом разбиваются, оставляя после себя голодную черноту. Лишь маленький участок пространства ещё не успевает провалиться в бездну ужаса.

– - А-А-А-АХА-ХА-ХА-ХА! А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

Никита в последней надежде бросает взгляд на единственное, что у него осталось -- прославленного русского писателя.

Достоевский, прижав ладонь к своей груди, из которой хлещет красная струя, снова приближается к лицу парня впритык. Несколько мгновений он твёрдо глядит в его расширенные зрачки, после чего назидательно произносит:

– - Пиши!

XI

Никита проснулся от громкого барахтанья. Снегоуборочная машина проезжала мимо дома и здорово издавала шум. Светало. Потряхивая головой, Никита встал и приблизился к окну. Потрогал уши. Жутко болят. Всё-таки да: отморозил...

– - Дурацкий сон, -- произнёс он тихо, глядя на умиротворяюще белоснежные окрестности. И тревожное чувство, витавшее в его душе, как ни странно, стало постепенно улетучиваться.

Никита принял душ и начал стряпать завтрак. В полке продуктов он нашёл коробку "Геркулеса". Мелко разрезав банан и апельсин, отправил их вместе с изюмом в кастрюльку к овсяным хлопьям. Пока на медленном огне варилась каша, подошёл к подоконнику, на котором стояла кофеварка, и приготовил кофе. Сделав маленький, изучающий глоток, закрыл глаза от наслаждения.

Через час Никита отправился в офис своего телеканала. Там провёл весьма плодотворную работу. Из-за временного отсутствия диктора его даже пригласили озвучить закадровые строки новостного выпуска, отметив, что у него -- хорошо звучащий голос. Затем Никита дописал сценарий очередной серии программы о современных технологиях, не забыв упомянуть запускаемые со смартфона кофеварки, и в шесть вечера поехал на маршрутке домой.

После ужина -- в этот раз они с Лизой снова кушали вместе -- он закрыл дверь своей комнаты, сел за ноутбук и открыл текстовый редактор. Глядя на чисто-белую поверхность экрана, он стал вспоминать вчерашний поход в квартиру N "25".

"Интересно, что бы такое написать, зная, что во мне живёт дух одного из самых величайших писателей всех времён и народов?" -- размышлял Никита.

И вдруг ему пришла идея. Кристально простая и чрезвычайно заманчивая. Идея -- изобразить ситуацию, в которой он оказался сам с недавних пор. И правда, задумался Никита, чего далеко ходить? Буду писать о себе. О том, как живу с Лизой. Ведь, наверное, это правильнее и честнее всего -- писать о том, что окружает тебя самого. Ну, хоть в какой-то мере. Единственное -- всем своим персонажам нужно придумать другие имена. А историю начать с похорон, на которых главный герой к своему большому удивлению узнаёт о завещании... Да, завязка не самая оригинальная, но ничего -- к середине повествования сюжет ещё можно будет раскачать.

Этот и весь следующий день Никита делал пробные зарисовки, мысленно летая по сюжетному космосу своей будущей книги. Он понял, что неплохо бы добавить в историю некую перчинку, интригу, а то получалась слишком уж сухой. Ну живёт молодой человек со своей двоюродной сестрой, имеющей панический страх снега, ну и что? Тут -- он ясно понимал -- нужен какой-то интересный поворот, какое-то любопытное развитие сюжета.

"Парень живёт со своей сестрой под одной крышей, ухаживает за ней...– - представлял картину Никита.
– - Целые дни они в доме одни. Пожалуй, однажды между ними, хочешь не хочешь, должна проступить... особая искорка!"

И Никита принялся писать о том, о чём раньше бы постыдился даже подумать. "Как мне это только в голову могло прийти? – - поражался он самому себе.
– - Это ведь... вызывающе!" -- "Ну а с другой стороны, -- твердил ему второй голос, -- что тут ужасного? Почему бы не сделать и "такое" развитие сюжета?"

Никита писал про возникшее влечение главного героя к своей двоюродной сестре. Да, именно так. Про то, как он всё чаще находил способы быть с ней рядом. Настолько "рядом", чтобы можно было как бы случайно и неприметно соприкасаться с ней: обмениваться словами, узнавать у неё что-то личное, подавать ей чашку кофе, замирая от мимолётного ощущения прохлады её пальцев...

Однако герой не мог до конца признаться самому себе в тяге к своей родственнице. Потому и отгонял все эти мысли прочь. Я просто ухаживаю за ней, говорил он себе, это -- братские чувства.