Хранительница его сокровищ

А теперь она проснулась… где-то.

Открыла глаза и села. Комната не её, но очень похоже, что как раз Сокола. Она, в платье и всём прочем, разве что без красных башмачков, возлежит на его кровати. Заботливо укрытая его тяжёлым суконным плащом с мягкой льняной подкладкой. Хороши эти плащи… когда сухие и чистые, конечно.

Хозяин всего этого великолепия был тут же, у окна, за которым догорал закат, и блистательно взошедшее утром в славе и колокольном звоне солнце опускалось в море. Он смотрел на неё с доброй улыбкой.

— Приветствую вас в новом году, госпожа моя.

— Я вас тоже. Уже завтра или ещё сегодня? Что происходит? Как я здесь оказалась?

— Что происходит — да ничего, как мне кажется. Решение нашего острого вопроса отложили до того момента, когда все проспятся после бурной ночи. Говоря вашими словами — ещё сегодня. Восход Солнца мы приветствовали нынешним утром. Вы оказались здесь потому, что я не готов доверять вашу охрану каким-то неизвестным мне людям. Когда нам разрешили разойтись по комнатам, я перенёс вас сюда. Вы спали и не возражали, — он, кстати, переоделся из принцевого наряда в обычный.

— Спасибо, — Лизавета спустила ноги на пол и принялась искать ими обувь.

Нашла, хотела наклониться завязать, но корсет естественным образом не позволил.

— Погодите, — Сокол наклонился, помог надеть оба башмака и завязал шнурки.

Лизавета встала, хотела пойти к двери… и обнаружила поперёк неё на лавке незнакомца. Тот сидел, с любопытством на них поглядывал и держал в руках пистолет.

— А это ещё кто и что он тут делает?

— Наша охрана, — усмехнулся Сокол. — Очевидно, стережёт наше целомудрие.

Она не могла не рассмеяться. Так что, сон был не вполне сон? Они спали тут, обнявшись? А если бы не охрана, не только бы спали?

Нет, она не услышала, когда и как Сокол перетащил её сюда из гостиной. Значит, толку с неё не было бы никакого, только спать.

— И что, даже умыться не пускают? — нахмурилась Лизавета.

— Вода есть, могу полить вам на руки.

— Не поможет, — иронически ответила она. — Мне нужно средство, чтобы смыть весь декор. И не только оно. И ещё переодеться. И кое-что ещё.

Говорить о туалете с мужчиной, который небезразличен, но с которым только немного целовались? Ага, сейчас. Это не муж, с которым прожили двадцать лет, и который чего только не видел.

— Милостивый государь, — Лизавета подошла к охраннику и упёрла руки в боки. — Мне нужно умыться и переодеться. Извольте передать просьбу, кому там положено. Если меня нельзя выпустить просто так, выпускайте с охраной.

— Сожалею, госпожа. Подобных распоряжений не было, — коротко ответил охранник.

— Ясен пень не было, я ж спала, вот и нужды не случилось. А теперь я встала и желаю сделать всё названное. С наименьшими потерями.

Сокол за её спиной нахально ржал.

— Госпожа моя, если не сработает — обращайтесь, придумаем что-нибудь вместе.

— Вас никак не притеснили в плане ваших способностей? — встревожилась она, подумав, что бывает и так.

— Нет, — широко улыбнулся он. — И вы же понимаете, какие возможности это нам даёт.

— Понимаю, — кивнула она.

— Эй, магию использовать запрещено! — вскинулся охранник.

— Тогда, друг мой, решай вопрос, который поставила перед тобой госпожа Элизабетта, — кивнул Сокол. — И поскорее, иначе она рассердится.

— Непременно рассердится. Уже рассердилась. Не знаю, как вас называть, но в последний раз прошу по-человечески — выпустите умыться и переодеться.

Лизавета стояла перед ним, нагло глядя в глаза. Он смутился, тем более, что Сокол подошёл и ласково так глянул из-за её плеча.

Охранник высунулся в открытую дверь.

— Рыжий, или сюда.

Появился ещё один охранник, рыжей масти — похоже, был в коридоре. Выслушал жалобу. Хмуро глянул на Лизавету.

— А не велено вас выпускать.

— Грибов поганых объелись? — ласково спросила она. — Заболели? Слух ночью потеряли? Не велено выпускать — так пойдите и доложите. А там глядишь, и что-нибудь ещё велят.

Оба мужика уставились на неё, как на дуру. Потом друг на друга, потом снова на неё.

— Не велено, — повторил рыжий.

— Ну тогда я сейчас начну визжать. А когда кто-нибудь придёт, скажу, что вы меня… например, били.

— Дотрагивались — этого будет достаточно, — долетела усмешка из-за спины. — Я и этого не спущу.

— Не верите? — сощурилась Лизавета. — Пять-шесть-семь-восемь, начинаю, — и набрала побольше воздуха, чтобы завизжать.

— Стойте, — испугался рыжий. — Стойте, я сейчас доложу.

— Вот сразу бы так, — одобрила Лизавета.

Рыжий ушёл, его некоторое время ждали, потом пришёл, но не один, а ещё с двумя и давешней служанкой Лауреттой.

— Вот с ними пойдёте, — кивнул на всех троих.

— Да хоть полк солдат давайте в нагрузку, — фыркнула Лизавета. — Благодарю вас.

— Ох, простите уж, госпожа, но так велел господин Раньеро, — запричитала Лауретта. когда они вошли в Лизаветину комнату.

— Да я понимаю, служба, — кивнула Лизавета. — Сходите со мной вниз? А то после ночи этой суматошной так и не получилось себя в порядок привести.

— Схожу, госпожа, как не сходить, — кивнула та.

— А Тилечка моя где?

— В гостиной сидит, и молодые господа там же. Их тоже охраняют — на всякий случай, так сказали.

Сидит — значит, в порядке. С мальчишками — значит, присмотрят в случае чего.

Далее Лизавета снимала праздничное платье и раскладывала его на постели, чтобы проветрилось, и клятый корсет. И почесаться, мать его, почесаться! И согнуться можно, и разогнуться, и дышать тоже проще, что уж говорить. И ребра сдавились, дышать полной грудью больновато. Надела простую юбку и сверху плащ, взяла с собой чистое бельё и кучу моющих принадлежностей, и потом они с Лауреттой под охраной проследовали вниз, в купальню. Там Лизавета наконец-то обрела человеческий вид, а не «я упала с сеновала, тормозила головой». Даже голову помыла — а что, пусть сохнет.