Хрен знат

– Одно дело сделали. Поехали теперь за клубникой, - сказала бабушка Катя.
– Не хочу ничего покупать у Глашки. Да и денег она не возьмет. В Вознесенке клубника тоже выросла на крови, но там я хоть, мало кого знаю.

Отдохнувшие кони, ходко понесли нашу бричку по пыльной грунтовке, вдоль зарастающих осокой прудов, в сторону соседней станицы. Она начиналась сразу за ближайшим холмом. Возница вполголоса напевала вчерашнюю песню про гарного коняку. .

– А те люди, которых колдун проклял, с ними что-то потом случилось?
– спросил я, когда она замолчала.
– Не просто же так, его все боятся?

– Ты это про Фролку? Да какой из него колдун! Просто слово его и на самом деле от бога. Он его душой ведает. Такого обидеть, все одно, что церкву разрушить. Вот и держит его господь при себе. А люди боятся потому, что привыкли не человека видеть, а личину его. В душу-то лень заглянуть. А что с лиходеями теми стало потом, этого я не видела, брехать не хочу. Пришлые - они ведь, как листва на ветру, не уследишь. Сегодня сюда занесло, завтра туда. Много чего люди болтают. Проскурня, верховода ихний, тот лет через пять повесился, это я точно знаю. Из гарнизонных солдат, что девок станичных пользовали, вообще, мало кто уцелел. Тиф покосил. Послали их в поле, эшелон с казаками, что возвращались домой, с германского фронта, из пушек расстреливать, там среди них, эпидемия и случилась.

И все?
– подумалось мне, - слабовато для колдуна! То, что поведала Пимовна, честное слово, не произвело впечатления. Я чаял услышать леденящие кровь ужасы, а не рутинную прозу жизни. Тиф - одна из примет любого смутного времени. Причин, по которым мужик может намылить петлю, если копнуть поглубже, найдется великое множество. А мне хотелось гарантий. Знать точно, наверняка, что слово станичного колдуна найдет нужного адресата и сотворит чудо.

Пока я раздумывал, как сформулировать последний вопрос, бабушка Катя сама ответила на него:

– Ты, главное, верь. Вера - это единственное, что нам с тобой остается. Слово сказано, а время покажет, чья правда сильней.

Клубнику в Вознесенке открыто не продавали. Едешь по улице, а через двор, через два скамейка возле калитки застелена белой тряпочкой. На ней миска с крупными ягодами. Подходи, пробуй. Если понравилось, можешь и постучать. Мы заглянули в четыре таких двора, набрали свою норму. В местном сельпо бабушка Катя купила хлеб и штыковую лопату.

– Надо было у Глашки позычить, - сетовала она.
– Я то, старая дура, забыла совсем про свою березку. Надо вертаться. Поехали в столовку, немножко подтормозим, а потом напрямки, через Северный. Это их выпаса.

Общепит на селе, во все времена, рассчитан исключительно на приезжих. Был ли он рентабелен или нет, это второй вопрос. Как

справный казак гордится своим строевым конем, так и колхозы миллионеры возводили Дома культуры и общественные столовые соседям на зависть. Председатели победнее, тоже старались не отставать. Ведь центральная усадьба станицы - это их визитная карточка.

В Вознесенке все было, как в большом городе: общепитовские столы, пластмассовые подносы, посуда из нержавейки, граненые стаканы, алюминиевые ложки и вилки. Только порции накладывали от души, да не нашлось повара, который не умеет вкусно готовить. Я еле осилил все, что выбрала для меня Пимовна: стакан сметаны, салат оливье с зеленым горошком, борщ со свининой и гуляш с гречкой. Крепко подтормозили. На семьдесят шесть копеек. Только кони не успели поесть. Им в начале пути не положено.

Бабушка Катя знала окрестные поля, проселки и объездные дороги не хуже иного агронома. Когда я ей об этом сказал, она засмеялась.

– Жизнь, Сашка, заставила. Расказачили нашу Кубань, и стали люди ходить пешком. По осени, как хлеб с полей уберут, нанимает общество конную бричку - и с ночлегом на Краснодар, до сенного рынка. Товар лошадь везет, а продавцы на своих двоих. Расстояния тогда были другими. Это сейчас, по карте, до Армавира шестьдесят километров. А мы ходили не по дорогам, а по полям. Встанешь в пять утра - через три с половиной часа, уже там. Да и после войны не было транспорта, доступней своих ног. В 1947 году, на весь наш район, было у населения всего пять велосипедов. Их на праздничной демонстрации впереди колонны вели...

– До революции лучше было?

– Ну, это кому как. Беднело казачество и при царе. Каждая шестая семья снаряжала сына на службу за общественный счет. Но бричку с лошадкой всегда можно было у соседа позычить. Со своих денег не брали. Наша семья, насколько я помню, ничего лишнего позволить себе не могла. Отца ведь, атаманом назначили после того, как он потерял руку. А начинал простым казаком. Конь с амуницией, оружие, справа - все за свой счет.

Летнее солнце набирало лютую силу. Земля, как большая микроволновая печь, поддувала жару снизу. Только дорожная пыль, мягким ковром, лежащая на обочинах, остужала босые ступни мягкой прохладой. Там, где дорога врезывалась в горизонт, две колеи плавно переходили в одну.

По-моему, общепитовский борщ был пересолен. Остатки воды из заветного родника, мы выпили за какой-нибудь час. Организм требовал еще.

– Потерпи, Сашка, с полчасика, - заметив, как я мучаюсь, сказала бабушка Катя.
– На хуторе флягу наполним. Есть там один хороший колодец. Вода из него вымывает камни из почек. Запомни на будущее. Когда-нибудь пригодится. На Северном, кстати, того Проскурню и зарыли после того, как повесился.

Я встрепенулся:

– Неужели совесть заела?

– Совесть? Да откуда у него совесть?! Болел он. Так, крепко болел, что орал по ночам. Когда крест с церкви снимали, он внизу суетился, командовал: с какой стороны веревку набросить, да как лучше петлю затянуть. И докомандовался. То ли камушек мелкий, то ли кусок штукатурки сверху упал, да ударил его по горбу. Не сильно ударил, сначала и не почувствовал. Домой пришел на своих ногах, а утром уже не встал. Ох, Василенчиха с ним и намучилась! Возила по бабкам знахаркам, потом в Краснодар. А что сделает человек, если господь распорядился иначе? Да и хороших врачей к тому времени не осталось. Тех, у кого были деньги, расказачили в первую очередь, сразу после прокурорских и судей...

– Ну, бабушка Катя!
– не выдержал я.
– Вас послушать, так советскую власть на Кубани делали бандиты и уголовники!

– А то нет?!
– Пимовна подбоченилась, отложила в сторону кнут.
– Скажи мне тогда, почему во всем Краснодарском крае, нет ни одного памятника местным революционерам, а? Почему даже улицы их именами не называют? Не знаешь? А я тебе так скажу: потому, что не было среди них ни одного нормального человека. Вдоль да поперек, пьяницы, воры и беглые катаржане. Что им ни бесчинствовать, когда казаки на фронте, а в станицах остались одни старики, инвалиды, да тетки с детьми? Думаешь, Проскурня один такой, главный злодей? Находились и похлеще его. В Армавире, к примеру, был заводилой латыш Вилистер. Под его руководством расказачили дом Персидского консульского агентства. Всех, кто там был, около трехсот человек, расстреляли из пулеметов, а потом закопали на скотобойне. С одной только жены консула Иббадулы-Бека, сняли золотых украшений на двести тысяч рублей. А местный наш, Рындин? Зачислился рядовым в станичный гарнизон, буянил, пьянствовал, разлагал дисциплину. Восстанавливал иногородних против казачества. Призывал вырезать всех "от седой бороды и до люльки". А потом, под охраной гарнизонных солдат, отправился на вокзал, ограбил там железнодорожную кассу на четыре тысячи с лишком - и Митькой его звать. А что? Деньги в кармане. И нах... ему теперь та революция вместе с советской властью? Ой, прости господи!
– спохватилась Екатерина Пимовна, выпалив, сгоряча, лишнее слово.
– Что это я, старая дура? Нашла, с кем спорить! Все, Сашка, забудь. Не было ничего. Все у нас с революцией хорошо, и Гайдар шагает впереди.

– Зачем вы так?
– обиделся я.
– У каждого правда своя, а время вспять не повернешь. Государство ломается по человеческим судьбам. Не нужно быть взрослым, чтобы это понять. Если бы ваш отец знал наперед, какую страну мы в итоге построим, возможно, и он принял бы советскую власть.

– Нет, не дожил бы он. В любом случае, не дожил. Время такое выпало, что оно бы его точно перемололо. Ты только не думай, что отец был против советской власти. Не было тогда никакой власти. У кого ружье, тот и царь. Мы с мамкой, и то чудом выжили. После смерти отца, увезла она меня в Каладжу, к тетке Полине...

– Казнили его, или погиб?
– уточнил я, уже понимая, что в то время погибнуть в бою - не самый плохой исход.

– Слава богу, в бою, - вздохнула бабушка Катя.
– Не вышло у казаков собраться в единый кулак. В час ночи, двумя небольшими отрядами атаковали семитысячный гарнизон станицы Лабинской. Расстреляли почти все патроны, отбили орудийную батарею, но вывезти ее не смогли. Местные с подводами вовремя не подоспели. Ближе к утру, солдаты пришли в себя, наладили оборону. С крыш двухэтажных зданий ударили из пулеметов. Пришлось отступить. Папка погиб, прикрывая отход.