Хроника чувств
Шрифт:
Дочь китайского таможенного чиновника в Тибете, родом из оазиса в провинции Синьцзян, писала диссертацию в Чикагском университете. ФЕНОМЕН ОПЕРЫ представляется ей и теперь, после прохождения полного курса научной специализации по этому предмету, «чрезвычайно чуждым». Нужно подойти к этой культурной схеме словно придуманный Вольтером пришелец с другой звезды, чтобы ощутить ее странность. Для нее это несложно, поскольку она подходит к этому научному предмету с «незаинтересованным наслаждением». Она занялась оперой, потому что, судя по информации, которую она могла получить в далеком Синьцзяне по интернету, это была самая быстрая возможность поехать на учебу за океан.
Хуан Цзы-ву просмотрела, пользуясь интернетом (и библиотеками, подключенными к сети), 86 000 опер. Когда проработаешь такую массу произведений для музыкального театра, говорит она, появляется ряд простых классификационных признаков. Что касается содержания
Хуан Цзы-ву — кочевница, говорит она о себе. В Синьцзяне вся пустынная культура пронизана духом кочевничества. Однако в отношении СТРАСТИ И ПОНИМАНИЯ у кочевников иные проблемы, чем у оседлых европейцев, чей театральный горизонт определяет существование оперы. Тот факт, что эта театральность не вызывает во мне знакомых чувств, что я не воспринимаю музыку как «родную», «близкую» или даже «затрагивающую сокровенное», как раз дает мне возможность проведения анализа, считает Хуан Цзы-ву.
Есть оперы для баритонов, пишет Хуан Цзы-ву, оперы для теноров, для сопрано, меццо-сопрано и баса. Разделение опер на комические и трагические не является жанровым [76] . Множество опер рассчитано на баритонов. Баритон борется за свою дочь и тем самым вызывает ее смерть («Риголетто», «Эмилия Галотти»). Баритон борется за тенора и тем самым убивает сопрано («Травиата»). Особенно своенравный баритон борется по причинам давнего характера и без провокаций во внешних проявлениях против всех и вызывает смерть множества людей («Трубадур», «Эрнани»).
76
Так, например, отнесенные к комическим операм «Нюрнбергские мейстерзингеры» обладают чрезвычайно трагической структурой.
Бас принципиально убивает своих противников. Так поступает, например, Вотан или великий инквизитор в «Доне Карлосе». Мне неизвестны исключения из этого правила, пишет Хуан Цзы-ву. Можно подумать, что стремление убивать возрастает с понижением диапазона человеческого голоса. Сопрано, напротив, всегда оказываются в опасности, даже тогда, когда они не поют («Немая из Портичи») [77] . В сравнении с массой жертв-сопрано (из 86 000 опер 64 000 заканчиваются смертью сопрано) число потерь среди теноров невелико (из 86 000 опер в 1143 умирают теноры).
77
«Немая из Портичи», опера Обера, повествует о глухонемой дочери рыбака, соблазненной принцем. Не имея возможности защитить себя, она вынуждена наблюдать, как неверный принц женится на аристократке. Глухонемая — сестра вождя революционеров, свергающих монархию. Благодаря ее заступничеству принц избегает смерти. Однако он вторгается в отечество с войском реакционеров и убивает революционеров. Отчаявшаяся девушка лишает себя жизни, бросившись со скалы в море.
Хуан Цзы-ву пишет: Эта опера вызвала во время ее премьеры в Брюсселе такую невероятную эмоциональную реакцию (хотя сопрано ни разу не поет, ее чувства выражаются только звуками оркестра и мимикой), что во втором акте публика вышла из театра на улицу и устроила буржуазную революцию.
Смертельный результат связан, судя по всему, с диапазоном мужского голоса. Мне как кочевнице, пишет Хуан Цзы-ву (не равнодушная к чувствам угнетенных тибетцев), подобная статическая драматургия представляется небесспорной. Ошибочно брать в качестве критерия человеческий голос или чрезвычайно произвольные западноевропейские традиции деления голосов в оркестрах (то же касается и китайской оперы). Гораздо вернее было бы взять за основу музыку возникающего образа, песчаных пустынь, ветра, главного светила (солнца).
Диссертация получила отрицательный отзыв. Фонд имени Александра Гумбольдта, участвовавший через проведенный в интернете конкурс в финансировании ПОЛЕМИЧЕСКОГО СОЧИНЕНИЯ КОЧЕВНИЦЫ, выразил сожаление по поводу НЕУДАЧИ [78] .
В школьном хоре она была сопрано. В остальном склонностью к искусствам она не отличалась. В чем была сильна уроженка Вестфалии, так это в математике. Блестящих успехов она добилась, став государственным секретарем в министерстве по делам строительства. Она была ответственной за переезд
федерального правительства из Бонна в Берлин. Операция прошла с организационной точки зрения безупречно.78
Однако наследница Вагнера, праправнучка, оказавшаяся руководительницей фестиваля в Байрёйте, воспользовалась этой концепцией, в том числе и имея в виду предполагаемую постановку оперы Рихарда Вагнера о Будде, и заказала 27 опер, «свободных от парадигмы оперы для баритона и оперы для баса». Как иначе можно отразить в музыке бомбардировку, геноцид смерть бездомного, причем во вселяющем надежду духе финальной сцены «Гибели богов», сказала дочь Ники Вагнер, оказавшаяся в роли руководителя.
Совершенно неожиданно она стала сенатором по делам культуры в столице. Еще не прошло 100 дней, и критики берлинских газет медлили с оценкой ее деятельности, но она поняла, что планы ее ведомства предполагали невозможное. Необходимо было содержать три оперных театра. Из политических соображений закрыть один из них не представлялось возможным. Правда, если смотреть на все это с независимой планеты Вестфалии, то опера в экономическом смысле вообще не представлялась необходимой вещью, однако тогда ее место в качестве музыкального театра нужно было занять чем-нибудь другим. Отвечающее за музыку полушарие человеческого мозга все же должно быть как-то представлено в столице республики.
Бургомистр, столь же далекий от искусства, как и она, однако гораздо более беспечный, СВАЛИЛ ВСЕ НА НЕЕ. Это могло свидетельствовать о политическом уровне, однако ей этого было недостаточно. Она объявила об отставке. В большой стране прессы в ее поддержку никто определенно не высказался.
По ночам она обращалась к своей совести, а та парила над документами. Ей нелегко было решиться на отставку. Ее наблюдения в неведомой земле, на которую она ступила всего несколько месяцев назад, предостерегали от того, чтобы пользоваться опытом, усвоенным в промышленности. Столица республики — скорее живое существо, открытое врачебному вмешательству, как поддающееся вычислению единое тело. С востока в город практически даром прибывает интеллигенция, чье образование было оплачено другими странами [79] . Излишние расходы на содержание театров отчасти обусловлены структурно (три оперы по историческим причинам), отчасти же могли бы быть с помощью сообразительных контролеров, которых она в состоянии подготовить, разделены на необходимые и излишние. Запросы правительства, связанные с престижем, да и определенная заносчивость Берлинской республики работают на нее. На другой стороне баланса: город и федерация не желают нести ответственность, если надежды не сбудутся. Если она будет пробуждать в других такие надежды, это будет авантюрой. Личность, привыкшая к тщательной работе, не готова взять на себя такое.
79
Побуждает ее к миграции разочарование в местных условиях.
Она должна сокращать расходы там, где не может это обосновать. В таком случае она будет резать РЕАЛЬНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ. Если у оперного театра будет выбор: сделать что-либо необычное или беречь свои социальные льготы, — что он предпочтет? Он не будет рисковать, будет беречь социальные льготы. Поддерживать такую позицию она не могла. Доверенный ей фронтовой театр был для нее святыней, а не предметом торговли.
«Если покоришься отцу, завтра он станет твоим мужем…» О ней же отец-сводник говорит: «Поверь мне, она столь же хороша, как и верна…» Женщина продана, и она даже узнана. Есть ли у Вагнера чувство юмора?
— Ты бы прыгнул за мной, чтобы спасти меня?
— Куда?
— В холодную воду северного моря.
— Чтобы тебя спасти?
— Да.
— А другой возможности нет?
— Скажи честно. Это не повлияет на наши отношения, если нет.
— Я бы прыгнул.
— Ты врешь!
Она заметила, что он обычно лгал, если у него не было другого способа заставить ее замолчать. Они прошли несколько шагов.
— Ты не обязан прыгать, я просто спрашиваю. Я ведь не Летучий Голландец, но если представить себе, что да?
— Тогда я бы прыгнул, чтобы спасти тебя.
— Я тебе не верю.
— Но ты ведь не Летучий Голландец, — ответил Эмиль Мёльдерс.
Его невеста, вместе с которой он вышел из оперы в мюнхенскую ночь, никоим образом не была, поскольку все-таки была женщиной, Летучим Голландцем, который, услышав издали разговор между охотником и Сентой и поняв его превратно, решил, что невеста ему неверна, и бросился с причала в воду. Сента бросается за ним. Оба отправляются на небеса.