Хроника гнусных времен

— М-м-м… О том, что паук ревностно охранял свои сокровища, и все, кто пытался их у него отобрать, умирали страшной смертью, и… и… и вот однажды прекрасный юноша по имени Сайд… Слушай, Кирилл, это долго читать, а мне нужно Валере позвонить. А то он уйдет, и я тогда до завтра ничего не выясню.

— Не нужно ничего выяснять. Ты раньше читал эту сказку?

— Да нет! Я уже сто раз сказал!..

— Какие страницы вырваны? Откуда? Из середины?

Сергей снова вздохнул и уставился в книгу.

— А никакие, — вдруг сказал он и засмеялся с удовольствием, — все целы.

— Как целы? — не понял Кирилл.

— Ну так. Все страницы целы. Вот сто двадцатая, а следующая сто двадцать первая. Точно.

Кирилл посмотрел на него:

— А что тогда вырвано из середины?

— Да ничего не вырвано. Господи, никому не нужны эти книги, кроме меня! Просто я зверею, когда вижу, что с книгами плохо обращаются. Хорошо, что я Владику по носу не стукнул под горячую руку.

— Посмотри еще раз, — сказал Кирилл настойчиво, — не может быть. Там явно не хватает страниц.

— Все страницы на месте, — веско проговорил Сергей и поправил очки на бледном носу, — все до единой. Она, наверное, просто рассохлась.

— Она не могла рассохнуться, — сказал Кирилл сухо. — Она не склеена, а сшита. Нитки крепкие. Видишь?

— Вижу, ну и что?

— Ну и то, что из нее явно что-то выдрано. Я хочу знать — что?

— Ни-че-го, — ответил Сергей по слогам и стал совать ему под нос книгу, — страницы подряд, никаких пропусков.

Кирилл посмотрел на замысловатый узор, который вроде бы был буквами, и, как Сергей, провел пальцами по узкой щели, которая разделяла книгу на две неравные части.

Черт знает что.

Сначала фен, теперь попорченная арабская книга, задвинутая на самую нижнюю полку.

Если страницы идут подряд, значит, вырван не кусок текста, а что-то другое. Картинка? И почему книга после этого как будто развалилась? Может, была не одна картинка, а несколько?

Спрашивать у Сергея бесполезно — он ничего не вспомнит, потому что, во-первых, он смотрел ее внимательно, только когда был маленьким, и во-вторых, совершенно уверен, что книга «рассохлась». Сто лет не рассыхалась, а потом взяла и рассохлась посреди сказки о пауке.

Нужно найти Настю.

Что за дела творятся в этом доме?

* * *

— Настя в кабинете, — неприветливо сказала ему Нина Павловна и показала локтем куда-то в глубь дома. Руки у нее были в муке. — Они с Мусей убираются. Что вы сделали с тетей Александрой? Она слегла и сказала, что больше не выйдет из комнаты, пока вы в этом доме.

— Ничего особенного, — ответил Кирилл рассеянно, — уверен, что она выживет.

— Если хотите кофе, — буркнула Нина Павловна, — можете налить. Мы только что сварили. Александра Тихоновна — несчастный человек. Очень сложный и очень несчастный. Мы стараемся зря ее не раздражать. Она уверена, что жизнь обошлась с ней несправедливо. Муж от нее ушел, с сестрой она все время ссорилась, теперь вот без наследства осталась.

— Ничего, — сказал Кирилл, наливая горячий кофе в большую кружку, — Соня отдаст ей свое.

— Почему вы так думаете?

— Потому что у меня есть глаза, — отрезал Кирилл. — Соня уже отдала ожерелье ювелиру. Зачем?

Нина Павловна перестала месить тесто и посмотрела на Кирилла:

— И зачем?

— Затем, что сами по себе бриллианты вашей тете ни к чему. Она не принцесса Диана и приемы не посещает. А вот деньги — дело другое. Как только Соня продаст ожерелье, нежная мать немедленно занеможет и спасти ее от смерти смогут только Сонины деньги. Все просто.

Нина Павловна зачем-то кинулась к раковине и стала тщательно мыть руки. Золотистая прядь вырвалась у нее из-за уха, и она нетерпеливо заправила ее мокрыми пальцами.

— Я уверена, — сказала она четко, — что до этого не дойдет.

— Уже дошло, — Кирилл отхлебнул кофе, который оказался таким же горьким и крепким, как утром. — Настя варила?

Почему-то ему очень хотелось, чтобы кофе сварила Настя и чтобы Нина Павловна это подтвердила.

Нина Павловна кивнула нетерпеливо.

— Нет, — сказала она, как будто сама себе, — мы этого не допустим.

— Вы все уже допустили. Эта ваша Соня — раб. Как в древней истории. С ней можно сделать все, что угодно. То есть абсолютно все. Если завтра тете Александре придет в голову заставить ее повеситься, она повесится. Просто чтобы не огорчать маму.

— Что за ужасные вещи вы говорите!..

— Вы не видите ее со стороны. А я вижу, потому что я человек посторонний.

Нина Павловна присела к столу, как будто вдруг очень устав.

— Они трудно жили после того, как Борис Петрович… ушел из семьи. Очень трудно. Владик стал неуправляемым, бросил школу, попал в компанию. Соня работала, конечно. На ней была вся семья. От тети, конечно, не было никакого толку. Профессии нет, стажа нет, кто ее возьмет на работу?

— А никто и не возьмет, — согласился Кирилл, — особенно если не пытаться никуда устроиться.

— Послушайте! — вдруг вспылила Нина Павловна. — Вы меня в чем-то упрекаете? Я чем-то перед вами провинилась?

— Не передо мной, — сказал Кирилл мягко, — на ваших глазах вздорная баба замордовала собственную дочь, а вы даже пальцем не пошевелили.

— Соня никогда и никого не просила помочь! Она всегда говорит, чтобы мы к ней не лезли, она справится сама, ей одной легче.

— А вы верите, потому что в таком случае от вас ничего не требуется. Вы предложили, она отказалась. Все в порядке. Ей тридцать три года, а на вид как будто шестьдесят три. У них даже платья одинаковые. А сын Владик тем не менее почему-то ничем не озабочен, и его велосипедик на рынке долларов на триста пятьдесят потянет. Это ведь его велосипедик перед домом стоит?

— Нина, что тут происходит? — спросила в дверях Настина мать.

— Молодой человек объясняет мне, что мы не правильно живем, Юля.

Кирилл оглянулся с досадой.

— Я не знаю, что правильно, а что не правильно. Я знаю, что работорговлю давно отменили, а в вашей семье она процветает, и это никого не удивляет.

— А в вашей семье все в порядке? — спросила Нина Павловна язвительно.

Да. Его семья.

Он много лет не имел никаких дел со своей семьей. Он едва выдерживал пятиминутный разговор с матерью. Он понятия не имел, как и на что живут его родители, братья, сестры… Он избавился от них раз и навсегда, и их проблемы его не касались. Он раздражался, даже когда кто-то из них просто звонил ему домой — он знать их не хотел.

У него была своя жизнь. Потому что слишком долго у него никакой своей жизни не было.

Кажется, он начал оправдываться.

— Я должен найти Настю, — сказал он холодно, испугавшись, что они могут подслушать его мысли, — спасибо за кофе.

— Пожалуйста, — с некоторым недоумением ответила Настина мать и посторонилась, пропуская его. Он отлично представлял себе, как они сейчас станут говорить о нем.

Ну и ладно. Черт с ними.

Очень сердитый, он пошел в глубину дома, соображая, за какой именно дверью может быть этот проклятый кабинет, в котором Насте вздумалось наводить порядок, и услышал обрывок фразы, сказанный супермоделью Светой: