Хроника гнусных времен

— …больше не хочу! Я не желаю больше никаких темных дел, хватит с меня и этого! И не звони мне сюда! Все равно я не могу отсюда разговаривать!

Пискнул телефон, послышалось судорожное всхлипывание, и Кирилл понял, что она сейчас выскочит из комнаты прямо на него. Он заметался в панике, дернул первую попавшуюся дверь и только успел прикрыть ее за собой, как Света выскочила и понеслась по коридору. Он в щелку смотрел ей вслед.

Этого только не хватало. У нее тоже тайны.

Он нажал на дверь, собираясь выйти в коридор, как вдруг что-то зашевелилось сбоку и сзади — очень большое и темное. От неожиданности он попятился, задел ногой шаткий столик, со столика с ужасающим грохотом посыпались какие-то пузырьки, банки, пилюли раскатились по полу, заскакали по паркету. То огромное и темное, что шевелилось у него за спиной, вдруг еще выросло, взмахнуло чем-то и, кажется, даже заревело. Поскользнувшись на рассыпавшихся стекляшках, Кирилл прижался спиной к двери, нащупывая ручку взмокшими пальцами, и понял, что огромное и темное было тетей Александрой, прилегшей отдохнуть с тряпкой на голове.

Секунду они смотрели друг на друга, потом тетя набрала воздуху в мощную грудь и завопила:

— Спаси-и-и-ите! Убиваю-у-у-у-ут!!!!

Кирилл пошатнулся от силы страсти, которая звучала в ее голосе, и бросился бежать, как не бегал никогда с тех самых пор, когда папа Луны явился за дочерью в сопровождении наряда милиции.

Где-то открылась спасительная дверь, из которой хлынул солнечный свет, и показалась Настя — в шортах, майке и с косынкой на голове. Нормальная, обычная, прекрасная Настя. В полном рассудке.

— Что случилось?!

Кирилл налетел на нее и быстро затолкал обратно. В коридоре за его спиной творилось нечто совершенно невообразимое.

— Вы откуда, Кирилл? — спросила Муся с любопытством. Она тоже была в косынке и с тряпкой в руке, и тоже вполне нормальная — по крайней мере на вид.

— Настя, — быстро сказал Кирилл, — я, кажется, опять напугал тетю Александру.

Настя всплеснула руками:

— Господи, да что ты к ней привязался? Пусти, я пойду.

— Нет. Мусенька, посмотрите, пожалуйста. Если можно.

— Это она вопит? — спросила Настя с любопытством. — Что ты с ней сделал? Сунул ей под халат лягушку?

— Не совал я ей Лягушек! Муся, пожалуйста!

— Ну конечно, — сказала Муся, сочувственно улыбаясь, — конечно, я посмотрю, не волнуйтесь.

Она пристроила тряпку на край ведра и решительно открыла дверь, впустив из коридора шум, вопли, топот и трубный вой тети Александры.

Дверь закрылась, и снова стало тихо. Просто удивительно, как в этом доме закрытая дверь уменьшала и удаляла проблемы. Как в сказке.

— Что случилось?

— Ничего. Я по ошибке забрел в ее комнату, а она решила, что на этот раз я точно пришел ее убивать. Тем более я там что-то уронил. Я вовсе не хотел ее пугать, я тебя искал. — И тут он неожиданно разозлился: — Я же просил, чтобы ты все время была у меня на глазах! А ты какие-то полы где-то моешь, с утра не могу тебя найти!

Настя посмотрела с любопытством, подошла к нему и обняла за талию. Вытянула шею и смешно принюхалась.

— «Фаренгейт», — заключила она, — м-м-м… Люблю «Фаренгейт».

— Я дам тебе попользоваться, — пообещал Кирилл и поцеловал ее в макушку. Ему хотелось поцеловать ее куда-нибудь еще — в щеку или в губы, — он даже наклонился, но она увернулась, и пришлось целовать ее в ухо.

— Ты починил скамейку, — сказала она и потерлась о его щеку, — спасибо.

— А твоя тетя Нина напоила меня кофе.

— Она сказала, что ты, конечно, хам, но с чувством юмора и храбрый.

— Храбрый потому, что связался с тобой?

— Храбрый потому, что не боишься тетю Александру.

— Это я раньше ее не боялся.

— А теперь? — она спросила уже шепотом.

— А теперь боюсь, — прошептал он в ответ. Они целовались долго и со вкусом. Кирилл был уверен, что догадливая и преданная Муся постарается долго не возвращаться с поля брани.

Не отрываясь от него, Настя подпрыгнула, уцепилась руками и ногами, повисела на нем и медленно съехала обратно.

— Я не люблю целоваться, — сказал он, когда пришлось перевести дыхание, — и никогда не любил.

— Это заметно, — согласилась Настя.

— Нет, правда.

— Правда заметно.

Он отстранился и посмотрел на нее:

— Я… плохо целуюсь? Неприятно?

Она засмеялась и сунула руки ему под майку.

— Ты дурак. Я шучу. У меня тоже есть чувство юмора.

— Нет у тебя никакого чувства юмора.

поймал в ладонь ее затылок, притянул к себе ее лицо и очень близко посмотрел в глаза — зеленые и серьезные.

Нет. Она не может быть ни в чем замешана. Она не должна быть ни в чем замешана.

— Не будем больше целоваться? — спросила она, и он поцеловал ее.

Будь оно все проклято — этот дом, толпы родственников и расследование, которое она затеяла!

В дверь деликатно постучали, и Настя шарахнулась от него, бессмысленно тараща глаза. Когда Муся вошла, она усиленно протирала пыль с торшерной ноги.

— Мы там уже мыли, Насть, — сказала Муся, — впрочем, лишний раз помыть никогда не помешает.

— Что это вы уборку затеяли? — спросил Кирилл, просто чтобы сказать что-нибудь и перестать таращиться на Настину попку, обтянутую шортами.

— Я решила, что здесь нужно навести порядок после… бабушки. — Настя разогнулась и обвела кабинет глазами, как будто увидела в первый раз. — Мне не хочется, чтобы везде лежали ее вещи и чтобы их все хватали, смотрели, обсуждали. Лучше убрать. И еще я решила перенести сюда компьютер. Здесь удобнее работать, чем в спальне.

— Насть, фотографии куда?

Кирилл посмотрел — Муся в обеих руках держала целую стопку увесистых плюшевых и кожаных альбомов.

— Положи пока на диван. Я не знаю, куда. Наверное, в книжный шкаф, в нижнее отделение. Влезут они туда?

— Сейчас посмотрим.

Кирилл сел на кожаный диван и наугад открыл один альбом.

Молодой мужчина в военной форме смотрел куда-то вдаль орлиным взором. И еще он, немного постарше, за обширным, как колхозное поле, письменным столом. Вокруг была невозделанная пашня — кучи бумаг и нелепых пузатых телефонов. На этой фотографии он выглядел озабоченным и очень человечным, может быть, потому, что не старался придать лицу орлиное выражение.

— Это дед, — сказала Настя издалека, подошла и присела рядом, — это сорок пятый год, он только демобилизовался. А это уже сорок восьмой. Видишь, какой грустный? Наверное, уже знал, что его посадят.