Хроника лишних веков

Меня внимательно выслушали, деликатно отводя носы. Не внял я Демарату - не боролся с гуннской вонью его способом. И вот - незадача... Синьоры трижды спрашивали у меня адрес родителей и трижды записывали его... но подобрали мне полный комплект списанной форменной одежды без знаков отличия.

Синьоры римляне, я так многим обязан вам!

Я несколько раз приглядывался к календарю и видел одну и ту же дату, свидетельствовавшую о чуде - о том, что, судя по всему, я очутился в Риме мгновением позже того, как бесследно исчез из своей манчжурской шубы. Бурятский шаман, вероятно, еще стоял, таращась на мой пустой гардероб, когда я уже трясся по Риму в полицейском тарантасе...

– Вот и Коленька приехал, - только и сказала мама.

Больше нельзя было плакать... Нельзя было плакать, как там, на пустой арене Колизея.

– А скажи-ка ты мне, Никола, - со своей лучшей, стоической улыбкой сказал сильно постаревший отец, - на каком таком лихаче ты сюда поспел? С Амура-то... Или я ошибаюсь насчет Амура?.. Ну-да ладно, - вздохнул он, по-своему поняв мой ошалелый взгляд.
– Сначала покормить бы тебя с дороги.

И вот - маленькая комнатка, где-то в Риме, куда меньше той, патрицианской... но в ней - все родные, и год - свой, чего еще желать?

Но, увы, уже через час меня потянуло обратно - к Колизею. И какая же нестерпимая досада охватила меня. Четыреста пятьдесят второй год все-таки впился мне в сердце. Агасфер! Я знаю твою боль, неседеющий старик!

– Брось кукситься.
– Отец хлопал меня по лопаткам.
– Подумаешь, раздели... Не дома же, в России.

Но что я мог с собой поделать! Ниса, твои кости давно истлели... но сейчас, именно в эти минуты ты думаешь, что я просто сбежал и бросил тебя погребать мёртвого стратега. И вы, господин префект, мир вашему праху, что вы теперь думаете?.. Вот поистине Агасферово проклятье!

Я вздохнул. Как видно, очень тяжело.

– Что? Стрелять там пришлось в своих, в русских?
– Отец сел рядышком.

– Так... в небо, - отмахнулся я.
– Бог миловал.

– Тогда я отказываюсь понимать, - рассердился отец.

"Я - дома", - приказал я себе.

– Папа... скажи мне, неужто так сильно от меня разит?

Отец взглянул из-под бровей и чуть-чуть подобрел

– Чувствительно, надо признать... Ну, еще пару раз вымоешься... Тут и попариться-то по-человечески негде.

– Чем разит?

– Чем? Да вроде как загнанным мерином, Николя. Потому-то и про лихача спрашивал.

– Я и есть загнанный мерин, - развёл я руками...

На другой день, вскоре пополудни я остановился против Колизея и простоял с четверть часа, страшась подходить...

За сутки, растянувшиеся на полторы тысячелетия, щель стала шире, гораздо шире, и я с ужасом заглянул в эту маленькую пропасть...

В сумерках я вернулся со спичками - и чиркнул.

Шкатулка блеснула в глубине россыпью звёздочек! Она как будто сама заползла глубже, подальше от чужих глаз... или кто-то позаботился о ней? Префект отказался честным человеком, настоящим гражданином настоящего, ушедшего Рима... и, что удивительней всего, - тайным оптимистом.

Минули еще сутки, микроскопические в сравнении с пятнадцатью веками, но для меня несравненно более долгие, чем целое тысячелетие.

Я придумал использовать каминную кочергу в качестве сначала кирки, а потом - рычага и еще четверть часа мучился самым тяжким за всё тысячелетие приступом бессилия.

Наконец, в бездне хрустнуло, шкатулка выскочила из пятого века - и золотые монеты чеканки Феодосия, базилевса Восточной Римской Империи, раскатились по Риму века двадцатого.

Я собрал их все и пошел прочь, прихватив с собой и покорёженную серебряную шкатулку, которая и в таком состоянии могла в наши дни составить - вот каламбур!
– целое состояние.

По дороге домой я думал о своих стариках и просил у них прощения. "Нет, я еще не дома, я - там. И Колизей волочится за мной, как ядро, прикованное цепью к ноге каторжника... Но подождите немного - неделю, месяц, никак не тысячелетие... Это должно кончиться, отпустить".

И через неделю, убедившись, что гуннский дух окончательно отбит и римские бездомные собаки не шарахаются от меня, поджав хвосты, я дал объявление в вечерней газете:

"Для г-жи Т-ской Екатерины Глебовны имеются важные сведения из России.

Она может осведомиться в любой из грядущих четвергов с шести до девяти пополудни по адресу..."

Ждать пришлось еще неделю.

Однажды в четверг, когда сердце, по обыкновению, уже начинало выпрыгивать из груди, а именно за пару минут до пяти пополудни, под нашими окнами возникло и замерло, продолжая как-то неуловимо скользить сквозь пространство, длинное чёрное авто.

С шофёрского места вышел человек под идеальным белым кругом фуражки и, механически обойдя эту огромную чёрную пулю, открыл заднюю дверцу.

Красивая женщина, еще не дожившая до бальзаковского возраста, вся в тёмном, возникла вовне... и, подняв взгляд, чуть рассеянно посмотрела на наши окна.

Я затаил дух и подумал: "Ныне отпущаещи..."

И с величайшим напряжением улыбнулся маме.

– Мама, ты помнишь, я говорил о возможном визите в четверг? Гость, как видно, пожаловал... Только не хлопочи. Чашки кофе довольно.

Колокольчик в прихожей брякнул, и я, сдерживая себя, неторопливо двинулся к двери.

– Вы господин Арапов?

– К вашим услугам.
– Я поклонился.

Озноб пересилило жаром.

...За ней стоял, направляя в меня вольфрамовый взгляд, высокий и молодой человек в белой шофёрской фуражке.

– Марко, подожди внизу, - сказала она по-итальянски, не глядя на него.

И грациозно вступила в прихожую.

На столе, рядом с моей чашкой и неподалёку от сахарницы, лежал пакет, очень похожий на тот, что передал мне в руки полковник Чагин.

Она пристально посмотрела на пакет. Тонкие черты лица, серые глаза - и немного эмигрантской бледности... Только губы чуть-чуть, по-южному, пухлы и ласковый пушок над верхней губой. Остальное же - грациозный холод, изящество недоверия... Трудно было бы спрашивать ее о нужде и обстоятельствах... и эта чёрная сумочка, дочка роскошного чёрного авто, скользящего внизу сквозь пространство...

– Я вас внимательно слушаю, Николай Аристархович.

Вдруг я подумал, старше она меня или нет. И усмехнулся... о чем сильно пожалел. Потом пожалею еще сильней.

– Видите ли, Екатерина Глебовна, мой долг - исполнить...
– От волнения чуть не выпалил разом: "последнюю волю".
– Исполнить поручение Аристарха Ивановича Чагина.

Улыбка Е.Г. раскололась.

– Он... где?
– спросила она, вытягиваясь в струнку.

Я тоже вытянулся, вздохнул поглубже, подумал: "Так-то лучше..."