ХРОНИКА РУССКОГО
Шрифт:
И какое заключение сделал бы я из всех сих намеков: тоже, какое император Александр в письме своем к Карамзину: "Русский народ достоин знать свою историю".
11 генваря, 7 часов вечера. Зашел к Рекамье, где нашел шесть дам, из коих две сочинительницы: Sophie Gay, мать Дельфины, и Louise Collet.
– Я спрашивал Louise Collet, какое, по ее мнению, примечательнейшее явление в самой новейшей словесности?
– Она назвала книгу о проповеднике Flechier, недавно изданную, с найденными его оригинальными записками. Она не хотела назвать "Паскаля" Кузеня, своего приятеля и протектора. Sophie Gay разговорилась о своей дочери, коей талант ею возлелеян, и д'Эстурмель прочел на память несколько прелестных стихов Дельфины.
– Добрались и до других писательниц, например герцогини Дюра, и m-me Recamier примолвила, что она не только написала, но и создала Урику; изобразила портрет милой писательницы, страсть ее к одной из дочерей своих (Laroche-Aquelin), которую можно сравнить только с страстию Сталь - к отцу, Неккеру.
…Последний вечер старого года, я провел у гр. Гих, где слышал первые два акта немецкой трагедии Эленшлегера: он читал ее очень внятно и con amore. Предмет оной взят из датской истории, в половине 17-го столетия, из жизни казненного за предательство министра… (забыл имя его). Первые два акта меня так заинтересовали и характерами и драматическими сценами, что я неохотно оставил салон гр. Гих, чтобы ехать с М‹ещерским› на русский раут к гр. Раз‹умовскому› встречать запоздалый православный год. Мы нашли уже гостиную, полную дам… Туалеты
14 февраля. Статьи о "Паскале" Кузеня и Фожера, par Mr. Foisset в "Корреспонденте", более за Фожера, нежели в пользу Кузеня. Паскаль воскрес и с новою жизнию.
– В этой же книжке и о ереси Товианского.
– Теперь не время объяснять вам эту ересь (если не хуже)…Вчера кто-то заметил, кажется справедливо, что большая часть парижских профессоров университета или несут сумбур, или нападают на церковь, или из-за церкви на правительство и на все гражданское общество, или накануне учатся тому, чему сами учат. К первому разделу можно отнести Michelet, который иногда завирается и не в истории; ко второму опять Michelet и сподвижника его Quinet; к третьему Ленормана, коего ультрамонтанизм везде проявляется: на лекциях, в книгах, в журналах: он принадлежит к университету, а вступается за иезуитов! К четвертому разряду, т. е. к разряду невежества или неведения предмета преподаваемой науки, принадлежит редактор политических и литературных статей в "Дебатах", кои открыли ему вход на кафедру, в академию, в совет, в камеру: Michel Chevalier, экс-сен-симонист, профессор политической экономии, уже на 2-й лекции первого своего курса не знавший, о чем говорить: после определения предмета своего курса, неполного, одностороннего и никак не обнимавшего всей области науки, он запнулся и приостановил на 1/4 часа получасовую свою лекцию; первую читал он по бумажке: мы не могли приписать этого застенчивости.
– Впрочем, это не мешает ему писать дельные статьи о предметах, в круг политической экономии входящих; например о железных дорогах и т. п., но он не профессор. То же можно сказать и о Филарете Шале как о профессоре северной словесности: германской, английской и проч. И он пишет изрядные статейки, и его станет на две или на три лекции, на два или на три разбора какого-нибудь английского классика; и его станет на беглое обозрение книги или автора; но и он не Бутервек.
– Я и его слыхал.
18/6 февраля. Когда я писал к вам о Michel Chevalier, печаталась в "Дебатах" умная статья его в ответ Louis Blanc, коего письмо в свое оправдание вчера же напечатано в "Дебатах". Chevalier не пощадил его, и добродушный утопист справедливо наказан за неимоверную неосновательность теорий своих. Louis Blanc, как строитель политических теорий, дитя перед самим собою, перед историком, хотя и в истории его проглядывают, и весьма часто, те же начала; но здесь стремление повести, фактами обильной, увлекает внимание читателя; уроки не только в началах политической экономии, но даже и в государственной нравственности, кои М. Chevalier дает автору "De l'organisation du travail", конечно, строги, но учтивы и не выходят из пределов справедливой критики: он не забывает других заслуг Louis Blanc, иных прав его на уважение литераторов и публики "est-ce un esprit comme le sien, qui a besoin qu'on lui dise: que les plus admirables passions du coeur humain, ne sont pas des interets?".
– Далее: "nous ne sommes plus au temps, grace a Dieu, ой Год pouvait se croire un ami du peuple, parce qu'on etait un niveleur. La doctrine du nivellement, de quelque metaphore qu'elle se pare, ne doit plus faire illusion a personne. La societe n'a qu'un service a en nattendre, et celui qui se flatterait d'arriver par elle a une flatteuse popularite, se preparerait les plus ameres deceptions".
Конечно, Chevalier прав во многом, но он не на все в книге L. Blanc отвечает. Странно только то, что профессор-депутат противоречит экссен-симонисту, ибо прежде Chevalier следовал совсем иной теории, и тогда он не был в таком разногласии с нынешним своим антагонистом. Я не осуждаю его за сие отступничество: он сам себя изъясняет в опровержении L. Blanc. Взгляд на прошедшее свое должен был смягчить строгость его, особливо к человеку, который душою выше его и поступки свои всегда соображал с своими правилами: когда еще L. Blanc был кормильцем престарелого отца, издатель "Века" ("Siecle") предлагал ему главную редакцию журнала с окладом 30 тысяч франков в год. L. Blanc спросил его, должен ли он будет в духе и в направлении журнала соображаться с своими началами или с теми, кои господствовали тогда в "Веке". Владелец журнала настоял на своих политических мнениях, впрочем, несущественно различных с доктринами L. Blanc, и условие не состоялось. A Michel Chevalier? Некогда ревностный проповедник сен-симонизма - ныне по местам и по участию в журнале получает до 30 тысяч франков в год, уже сосватал богатую невесту и коммунизм одобряет только в сем случае. Правительства или те, кои решают судьбою юношества, должны бы иметь в виду такие перемены в образе мыслей, такие перевороты в убеждениях - искренни ли они или нет: не в том дело!
– быстро или постепенно совершающиеся, и не спешить исторгать плевела вместе с добрым семенем. Остерегайте других, обороняйтесь - но не лишайте себя радости отца блудного сына, если вы в самом деле отцы!
….
…Я прочел в одни сутки записи Винского "Мое время". Эта рукопись уже 1/4 века у меня, и я в первый раз вполне прочел ее. Я не мог оторваться от книги.
– Винский уроженец Малороссийского городка Почепа (в 1752 году) учился в Малороссии, но оставил ее в первой молодости и переселился в Петербург в первые года царствования Екатерины II (на 18-м году). Он бегло описывает Петербург, но прежде оригинально описал малороссийскую жизнь свою, воспитание, семейство - и отбытие на чужую сторону. Несмотря на отсутствие важных происшествий, повесть его привлекательна какою-то искренностию и подробностями семейной и провинциальной жизни: "мертвые души" снова ожили бы в сей существенности! Для Гоголя эта рукопись была бы кладом.
– Киев, Академия, шляхетство, Глухов, общественная жизнь в Малороссии, нравы и справедливый взгляд на влияние французов в России, редкий и в наше время, влияние Екатерины II на смягчение нравов - "апелляция к потомству", - учение вместо воспитания - вот содержание первых глав этой биографии; но я не досказал вам дальнейших похождений аутобиографа. В Петербурге он записался в военную службу, как недоросль, и в школу; выключен из оной за негодностью прямо в полк, хотя ученик знал более учителей.
– Картина нравов тогдашних в полках и в обществе, ненависть взаимная русских и малороссиян и причина оной.
– Винский делает дурные знакомства, мотает, закладывает деревнишку в банк - чрез заклады делается орудием секретной полиции. Донос на Винского - крепость и казематы, но прежде поездка в Москву, к торжеству победы над турками и тамошние приключения: Потемкин, Орлов, кн. Голицын, Шепелев и проч.
– Допросы в крепости - Терский. Губернатор петербургский Петр Васильевич Лопухин, к коему привезли его перед крепостию; со держание в крепости. Толстой - ангел-утешитель! Допросы, суд. Взаимная злоба между Вяземским и Потемкиным спасает многих, из полков забранных. Портреты. "_Легкий абрис Европы_", право мастерски написанный, особливо если подумаешь, что писатель был до ссылки своей в Оренбург _едва ли и читатель_! Политика Екатерины, учреждение наместничеств, совестных судов и проч.
Привилегия дворянству
и городам - Потемкин и кн. Вяземский. "_Нравы умягчаются, сердца распущаются; роскошь во младенчестве_": все это живо и верно изображено; слог самоучки, выучившегося писать до Карамзина, но по французским образцам, из коих превозносит Вольтера, Руссо, Бюфона - и особенно Мерсье! Есть какая-то оригинальность, хотя и не всегда правильная. "_Буйная жизнь_" его в Малороссии и в Петербурге носит яркую печать века.– Мы должны дорожить этою верною картиною старого быта русского: кто иной передаст нам его, особливо в низшем или среднем слое общества, в коем жил, гнил и погибал Винский. Описывая законодательство Екатерины, и именно комиссию для проекта нового уложения, под заглавием "_Русские Фоксы и Шериданы_", Винский сообщает важный исторический факт: "Из всего происходившего в сей комиссии достопамятнейшим может почесться публичное прение кн. Щербатова с депутатом Коробьиным, которое прекращено было без дальних пустословий, объявленною чрез Вяземского волею государыни.
– Рукопись императрицы, положенная в драгоценный ковчег, отдана для сохранения в Сенат, сочинение же законов под разными начальниками продолжается и по сей день" (Винский писал во время Розенкамфа).
Сосланный, по лишении дворянства, в Оренбургскую губернию, Винский провел там большую часть жизни своей и кончил ее там же: тут началось его нравственное возрождение с молодой, милой женою, последовавшей за ним, вопреки всему, в ссылку. Винский начал заниматься языками, науками, учиться, чтобы быть учителем. Описание эпохи своего секретарства при винном распутном откупщике, учительства у губернаторов, помещичьей жизни в городках и в деревнях; обхождение дворян с крестьянами и с дворовыми; охота псовая и ружейная, и различное влияние каждой на нравственность охотников. Портреты помещиков, и жен и детей их: "Жизнь русская домашняя". Чтение и книги: влияние на дворян. Благодарность его некоторым помещикам - Мюллеру, Андреевскому. Знакомство с Рычковым. Биограф, кажется, довел свою рукопись до 19-го столетия, но главная жизнь в 18-м, она отражается и на Руси и в Петербурге, посещаемом Дидеротами, и в Бугульме, где читают Мерсье и Вольтера. {10}
19 февраля. Вчера опять был я на двух вторничных вечеринках и на первой узнал, что профессора Росси назначают если не послом, то органом дипломатическим Франции в Рим. Многие будут сим назначением недовольны. Вы знаете, что Росси, родом из М., был во время итальянских смут приговорен папским правительством к смерти, укрылся в Женеву, где сначала читал лекции дамам; мало-помалу овладел умами женевцев, приобрел право гражданства и наконец введен был в совет государственный и был одним из деятельнейших правителей _протестантского Рима_.
– Но помыслам его честолюбия было тесно в швейцарском кантоне: около 1830 года он переехал сюда, и под покровительством Броглио, написавшего в "Revue Franchise" Гизо превосходную статью о его теории уголовного права, Росси получил натурализацию (право гражданства), потом кафедры права и политической экономии - не без упреков тогдашней оппозиции мнимому пристрастию тогдашнего министерства к иностранцу, - здесь отличился он как один из весьма немногих профессоров, достойных сего титла, _юная Франция_ стекалась на его лекции: мне нравился особенно курс его о государственном праве. С кафедры нетрудно было ему попасть в Академию, потом в государственный совет; в совет университетский и наконец в камеру перов, где он еще недавно сражался под знаменами Вильменя, следовательно, против иезуитов и компании. Единогласно приписывают ему тонкий и хитрый ум, сведения необыкновенные, и талант вкрадываться в сердца людей: король имеет к нему личную, особенную доверенность; одни старые приятели упрекают его в крайнем эгоизме, особливо его прежние соотчичи и единомышленники говорят о нем, что он зазнался; но - sic iter ad astra!
– Прямой полет к солнцу принадлежит одним орлам.
– Назначение его - предмет всеобщего разговора.
1845, 14 февраля. Париж. Вторник провожу я обыкновенно у Лютерота и у Ц‹иркур›. У первого нашел протестанта-ирландца, на сих днях возвратившегося с семейством из Италии; на сардинской границе, несмотря на все его упорство, отняли у него английскую Библию и не позволили ему следовать христианскому правилу: "В законе твоем поучуся день и ночь!". Ирландец узнал на границе, что предписание о невпуске Библии в сардинские владения недавно возобновлено с необыкновенною строгостию. Библию его отослали в Женеву, где ему ее возвратили.
– Перед нами лежала рассказчица подобных действий на другом краю римского владычества: книга Боррова "La bible en Espagne". Многие обвиняют автора в юмористическом изложении столь важного предмета; но дело в том-справедливы ли факты? Книга расходится по всем рукам, к досаде некоторых фанатиков; но давно уже ни одна книга не производила такого ожесточения во всех толках, как Michelet. Le Normand посвятил ей всю 8-ю лекцию свою в Сор- бонне (или в College de France) и напечатал ее в тетрадках своего исторического курса.
– В "Сеятеле" найдете вы прекрасные замечания на статью закулисного пустомели, Jules Janin, в "Дебатах" о сей книге: кто его просил вмешиваться не в свое дело!
– "Revue des Deux Mondes", "Revue de Paris", почти все журналы оппозиции проклинают или превозносят автора! во всех аристократических и политических салонах - вчера у дюшессы Розен и у Ламартина - только о ней и речи! Между тем Michelet торжествует, а товарищ его - в борьбе против иезуитов и на кафедре провозглашает, что он опередил самого Michelet в его образе мыслей против иезуитов и готов подвергнуться всякому гонению. Между тем проповедники _единства церкви и религии любви_ скачут из Парижа в Лион, в Марсель - и на проповеди их стекаются толпы не народа, а аристократии по рождению и по капиталам. За неделю ускакал отсюда Лакордер, и уже вчера слышали мы, что в Лионе тысячи слушателей восхищались им! В это время дочитал старшина доктринеров и профессоров, глубоко остроумный Royer-Collard, коего словцо действует и на политику, и на литературу, - книжку Равиньяна о иезуитах, и сказал: "Pauvre jeune homme: il a la candeur de se croire Iesuite!".- Вы читали послание кардинала Бональда в "Дебатах" против Дюпеня и канонических брошюр его и, конечно, заметили ошибку в имени Местра, сделанную редактором статьи, вероятно, не читавшим Иосифа, а только Xavier Мейстера: при сем случае одна дама заметила: "C'est comme qui dirait Jean Jacques Voltaire!".
По моему мнению, лучшая из ультракатолических Revues "Le correspondant", paraissant le 10 et 25 de chaque mois, вмещающий: Religion, philosophic, politique, litterature, sciences, beaux-arts. Главный издатель-приятель мой Вилькс; участвующие: Lenormand, профессор и автор книги "Sur les associations religieuses", выходившей по частям в "Корреспонденте"; Carne, депутат оратор, автор книги о Германии и проч.; Champagny, сын наполеоновского министра, автор превосходной истории кесарей, недавно (10 января) напечатал прекрасную статью "L'Eglise et ses adversaires en 1825 et 1845". Не разделяя всех мнений его, я читал ее с большим наслаждением. Я бы желал сделать ее известною в Германии, ибо подобные рассуждения заслуживают не такое безмолвие и не такие ответы, какие встречаем в легких, а иногда и в тяжелых "Дебатах". В одном "Сеятеле" найдутся достойные состязатели! И факты церковной статистики или литературы представлены с выгодной стороны и к утешению благомыслящим! Оборот умов или сердец от Вольтера к церкви в последние 20 лет примечательный: во время Бурбонов, покровительствовавших церкви и иезуитам, перепечатывали Вольтера и Гельвеция, теперь Боссюета, отцов церкви, подражание И. X. Перепечатывают даже Фому Аквинского, но Кондорсе уже не читают.
– Так, - а Блуждающего жида?-Недавно подслушал я герцогиню Ноаль; она признавалась, что не позволяет домочадцам своим касаться "Дебатов", потому что в них les drames inconnus; у нас случилось то же самое: журнал передавался из салона в лакейскую, где пожирали его горничные; теперь брат прячет его, как мышьяк!