Хроника заводной птицы
Шрифт:
Читать больше не хотелось, и я решил погладить рубашки. Я всегда этим занимаюсь, когда пребываю в расстроенных чувствах. Старая привычка. Эту операцию я строго разбиваю на двенадцать этапов - начинаю с внутренней стороны воротничка и заканчиваю манжетой на левом рукаве. Порядок всегда один и тот же, и я отсчитываю для себя каждый этап. Иначе толку не будет.
Я выгладил три рубашки, проверил, не осталось ли складок, и развесил их. Как только я выключил утюг и убрал его в шкаф вме-сте с гладильной доской, в голове у меня заметно прояснилось.
Я двинулся на кухню, чтобы налить стакан воды, и тут опять за-звонил
Это оказалась Кумико. Часы показывали полдвенадцатого.
– Как дела?– спросила она.
– Прекрасно, - ответил я.
– Чем занимаешься?
– Только что гладить закончил.
– Что-нибудь не так?– В ее голосе слышались еле заметные напряженные нотки. Она знала, в каком состоянии я обычно принимаюсь гладить.
– Да нет. Просто выгладил несколько рубашек.– Я уселся на стул и переложил трубку из левой руки в правую.– Ты чего звонишь?
– Ты стихи умеешь писать?
– Стихи?– удивленно переспросил я. "Стихи? Какие еще стихи?"
– Моя знакомая из одного журнала: Это журнал для девушек. Им нужен человек, чтобы отбирать и править стихи, которые присылают в редакцию читательницы. Еще он должен каждый месяц писать короткое стихотворение на титульную страницу. За такую легкую работу платят неплохо. И занят, конечно, будешь не целый день. Они могут подбрасывать еще что-нибудь на редактирование, если:
– Легкая работа?– перебил ее я.– Эй, погоди. Мне же нужно что-нибудь, связанное с правом. Откуда ты взяла, что я умею править стихи?
– Я думала, ты что-то писал, когда учился в школе.
– Конечно, писал. В стенгазету - какой класс стал чемпионом по футболу или как учитель физики свалился с лестницы и попал в больницу. В общем, всякую чепуху. Но не стихи. Я не умею писать стихи.
– Но я ведь говорю не о настоящих стихах, а о какой-нибудь ерунде для школьниц. Никто не требует, что они вошли в историю литературы. Ты их сможешь выдавать с закрытыми глазами. Понятно тебе?
– Послушай! Я просто не умею писать стихи - ни с открытыми глазами, ни с закрытыми. Никогда этим не занимался и не собираюсь, - заявил я категорическим тоном.
– Ладно, - сказала жена с сожалением в голосе.– Но ведь по юридической части работу найти трудно.
– Знаю. Поэтому я и раскинул щупальца во все стороны. Скоро должен быть какой-нибудь ответ. Если не получится, опять буду думать.
– Ну, как знаешь. Кстати, какой сегодня день?
Я чуть подумал и сказал:
– Вторник.
– Тогда, может, сходишь в банк - заплатишь за газ и телефон?
– Схожу. Мне все равно выходить. Как раз собирался купить что-нибудь к ужину.
– Что хочешь готовить?
– Еще не знаю. Что-нибудь придумаю в магазине.
– Ты подумай хорошенько, - сказала она серьезно.– Нечего уж так торопиться с работой.
Этих слов я никак не ожидал.
– Это почему же?– "Что это сегодня? Все женщины мира взялись удивлять меня по телефону?" - Страховка по безработице рано или поздно кончится. Не могу же я всю жизнь шататься без дела.
– Это так. Но мне же повысили зарплату плюс разные подработки, наши сбережения: Мы вполне проживем, если не будем много тратить. Тебе
надоело сидеть дома и заниматься хозяйством? Тебе так это не нравится?– Не знаю, - честно ответил я. Я на самом деле не знал.
– Тогда сядь и как следует подумай, - сказала жена.– Кстати, кот вернулся?
Кот. Я совсем забыл о коте.
– Нет. Нет еще.
– Может, поищешь? Его уже неделю нет дома.
Я уклончиво промычал и взял трубку снова в левую руку.
– Он почти наверняка лазает где-нибудь у пустого дома на другом конце дорожки. Там, где во дворе скульптура птицы. Я его там несколько раз видела.
– Дорожка? Когда это ты туда ходила? Ты никогда ничего не говорила:
– Ой-ой! Мне надо бежать. Много работы. Не забудь про кота.
В трубке раздались короткие гудки. Я снова посмотрел на нее и положил на рычаг.
Интересно, зачем Кумико понесло на дорожку. Чтобы попасть туда из нашего дома, надо было перелезть через сложенную из блоков стену. Но делать это не было никакого смысла.
Я направился на кухню за водой, а оттуда - на веранду, посмотреть, есть ли еда в кошкиной миске. Кучка сардин оставалась нетронутой с прошлого вечера. Кот не приходил. Я стоял на веранде, глядя на наш маленький сад, заливаемый солнечным светом раннего лета. Садик не из тех, что как посмотришь, так душа успокаи- вается. Солнце задерживалось там на очень короткое время, поэтому почва всегда была черной и влажной. Из растений водились в углу лишь два-три кустика блеклых гортензий. А я не очень люблю эти цветы. По соседству росли несколько деревьев, откуда раздавался механический крик какой-то птицы, напоминавший звук заводимой пружины. Мы звали ее Заводной Птицей. Это прозвище придумала Кумико. Неизвестно, как она называлась на самом деле или как выглядела. Но Заводная Птица каждый день прилетала сюда и заводила пружину нашего тихого маленького мирка.
Надо было отправляться на поиски кота. Я всегда любил этих животных. И нашего кота тоже. Но коты живут своей, кошачьей жизнью. Животные весьма неглупы. Если кот пропал, значит - куда-то решил наведаться. Устанет, есть захочет и вернется домой. И все же надо пойти поискать его, чтобы осчастливить Кумико. Все равно заняться больше нечем.
В начале апреля я ушел из юридической фирмы, где проработал довольно долго. Особых причин для этого не было. Нельзя сказать, что работа мне не нравилась. Так, ничего особенного, но платили хорошо, и коллектив был нормальный.
По правде сказать, в фирме я исполнял роль профессионального "поди-подай". Получалось, по-моему, здорово. Надо сказать, у меня настоящий талант для выполнения таких практических обязанно-стей. Я схватываю все на лету, действую энергично, никогда не жалуюсь. Кроме того, я - реалист. Вот почему, когда я объявил, что хочу уйти, старший компаньон фирмы (это была адвокатская контора типа "Отец и Сын", и он был в ней главным) даже предложил мне небольшую прибавку в зарплате.
Но все-таки я уволился. И не потому, что у меня были какие-то особые надежды или планы. Меньше всего мне хотелось, к примеру, снова запереться дома и готовиться к экзамену в коллегию адвокатов. Но оставаться там и продолжать заниматься тем, чем занимался, я тоже не хотел. Если увольняться, то сейчас, решил я. Останься я на месте, и это было бы уже на всю жизнь. В конце концов, мне было уже тридцать.