Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга I (сборник)

– С удовольствием, – отозвался Джон, подмигнув Саймону.

И они ушли.

Вместе.

На следующее утро Академию наполнили похмельные стоны и зевки – после вчерашних возлияний ученики тщетно искали в столовой рассол и кофе, которых там отродясь не водилось. Когда Роберт Лайтвуд начал свою вторую лекцию – утомительное исследование природы зла и детальный, по пунктам, анализ недостатков, которые Валентин находил в Договоре, – Саймону, чтобы не уснуть, приходилось то и дело себя щипать. Пожалуй, Роберт Лайтвуд был единственным человеком на планете, кто мог превратить историю Круга в такое смертельно скучное, монотонное, бессмысленное повествование. От сна удержаться было просто невозможно – особенно учитывая, что Саймон до рассвета не сомкнул глаз, ворочаясь и крутясь на комковатом матрасе и пытаясь выкинуть из головы кошмарные видения Изабель и Джона.

Саймон даже не сомневался, что с девушкой происходит что-то странное. Может, он сам тут и ни при чем – может, дело в ее отце, или в ее домашнем образовании, или просто в чем-то типично женском, чего он никогда бы не смог понять, – но она вела себя не как Изабель Лайтвуд.

«Она не твоя девушка, – вновь напомнил Саймон сам себе. – Даже если с ней что-то не так, решать ее проблемы – больше не моя забота. Пусть делает что хочет».

И если все, чего Изабель хочет, – это Джон Картрайт, то она попросту не стоит того, чтобы из-за этого не спать целую ночь.

К восходу солнца Саймону уже почти удалось внушить себе эту мысль. Но наступило утро, началась лекция, и Изабель снова стояла на сцене, за спиной отца. Ее сердитый и потрясающе проницательный взгляд вновь всколыхнул в Саймоне прежние раздражающие чувства.

Это были не настоящие воспоминания. Саймон не смог бы назвать ни единого фильма, который они смотрели вместе; он не знал ни любимого блюда Изабель, ни шуток, которыми они когда-то обменивались; не помнил, каково это – целоваться с ней или держаться за руки. Но чувство, которое рождалось в нем всякий раз, когда он смотрел на девушку, было куда более глубоким и таилось где-то в дальних уголках его разума. Он чувствовал, что знает ее всю целиком, от и до. Чувствовал, что видит ее душу насквозь, словно в рентгеновских лучах. Чувствовал ее горе, ее потери, ее радость, ее смущение. Ощущал первобытное желание отправиться в лес, зарезать кабана и положить его к ее ногам, как пещерный человек. Чувствовал потребность совершить ради нее какой-нибудь невероятный поступок – и был абсолютно уверен, что сможет это сделать, если Изабель будет рядом.

До сих пор Саймон никогда не испытывал подобных чувств – но не мог отделаться от подозрения, что знает, что с ним происходит.

Он был почти уверен, что влюбился.

1984 год

Валентин облегчил им задачу. Он сходил к ректору и получил разрешение на «образовательный» туристический поход в лес Брослин – два дня и две ночи, на протяжении которых студенты смогут делать все что пожелают, если только итогом станут несколько страниц с докладом о лечебных свойствах дикорастущих растений.

Теоретически Валентин со всеми его неудобными вопросами и крамольными теориями должен был бы стать в Академии белой вороной. Рагнор Фелл всегда смотрел на него таким взглядом, словно видел перед собой какую-то слизистую тварь, что выползла из-под сырой скалы, – и ее нужно немедленно засунуть обратно под камень. Но остальных преподавателей, казалось, ослепляла харизма Валентина: они не чувствовали скрытого за ней презрения. Он мог до бесконечности тянуть с домашними заданиями и пропускать занятия, а в качестве извинения отделывался всего лишь сияющей улыбкой. Любой другой ученик на его месте радовался бы свободе и был бы благодарен за такое отношение к себе – но только не Валентин. Снисходительность преподавателей лишь разжигала в нем ненависть; каждая лазейка, которую ему оставляли, казалась ему лишь очередным доказательством человеческой слабости.

И он без зазрения совести пользовался этими лазейками.

По сведениям, которые получил Валентин, стая оборотней обитала в старом поместье Сильверхудов – ветхих руинах в самом сердце леса. Последний из Сильверхудов погиб в сражении два поколения назад, и теперь его именем Сумеречные охотники пугали маленьких детишек. Гибель воина была для нефилимов привычным событием – прискорбным, но естественным. Но гибель целого рода казалась чем-то немыслимым.

Возможно, четверо юных Сумеречных охотников, отправляясь в лес Брослин, втайне все-таки опасались своего незаконного поступка: они будто переступали через какую-то невидимую черту. До сих пор им ни разу не приходилось сражаться с обитателями Нижнего мира без специального разрешения и присмотра старших; до сих пор, нарушая правила, они ни разу еще не оказывались так близко к нарушению Закона.

А может, они просто хотели провести несколько часов как нормальные подростки, прежде чем зайдут так далеко, что обратного пути уже не будет.

Так или иначе, они пробирались через чащу не торопясь, с таким расчетом, чтобы на ночь устроиться лагерем в полумиле от поместья. Следующий день они предполагали провести в наблюдении за логовом оборотней, чтобы выявить их сильные и слабые места и выяснить, по какому распорядку живет стая. А с наступлением темноты, когда оборотни разбегутся на охоту, – напасть. Но все это будет завтра. А пока они сидели в ночи вокруг костра, передавали друг другу жареные колбаски, вспоминали о прошлом и восхищались будущим, которое, как казалось, все еще невозможно от них далеко.

– Я, конечно, женюсь на Джослин, – заявил Валентин, – и наши дети будут расти уже в новой эре. Порочные законы беспомощного сопливого Конклава их не испортят.

Стивен отозвался:

– Безусловно. Ведь к тому времени мы будем править миром.

Это можно было бы принять за шутку, если бы не мрачная улыбка Валентина. Из-за нее слова Стивена казались скорее обещанием, чем попыткой пошутить.

– Да-да, вы только представьте себе: папаша Валентин, по колено в подгузниках, и целый автобус детей, – съязвил Майкл.

– Столько, сколько захочет Джослин, – выражение лица его смягчилось, как всегда, стоило Моргенштерну произнести ее имя. Валентин с Джослин встречались всего несколько месяцев – с тех самых пор, как умер его отец, – но никто даже не сомневался, что они предназначены друг для друга. Взгляд, которым он на нее смотрел… этот взгляд говорил, что Джослин – не такая, как остальные. Она особенная. Она выше всех.

– Неужели не видно? – однажды разоткровенничался Валентин, когда Роберт спросил, почему он так уверен, что любит ее: ведь прошло еще совсем мало времени. – В ней ангельского больше, чем в любом из нас. Она великолепна. Она сияет, как Разиэль.

– Ты просто хочешь изменить генофонд, – заметил Майкл. – Наверняка ты считаешь, что мир стал бы намного лучше, если бы в каждом Сумеречном охотнике текла хоть капля крови Моргенштернов.

Валентин ухмыльнулся.

– Говорят, ложная скромность мне не к лицу, так что… без комментариев.

– Ну, раз уж об этом речь… – щеки Стивена залил яркий румянец. – Я спросил Аматис. И она сказала «да».

Роберт не сразу понял, о чем речь.

– О чем спросил-то?

Майкл с Валентином расхохотались, а Стивен покраснел еще сильнее.

– Спросил, выйдет ли она за меня замуж, – признался он. – Что вы об этом думаете?

Вопрос вроде бы адресовался всем, но взгляд Стивена был прикован только к Валентину. Время тянулось невыносимо медленно – Моргенштерн колебался.

– Об Аматис? – наконец переспросил он, нахмурив бровь, словно ему нужно было серьезно обдумать эту мысль.

Стивен перевел дух. И в этот момент Роберт понял – точнее, почти уверился, – что Эрондейл, возможно, больше чем любой из них, нуждается в одобрении Валентина. Что, если Валентин сейчас скомандует, Стивен откажется от Аматис. Даже несмотря на сделанное девушке предложение, несмотря на то, что Стивен безмерно и отчаянно любит ее – так, что чуть не лопается от эмоций, стоит только ей показаться в поле зрения, – несмотря на то, что однажды написал в ее честь ужасную любовную балладу, обрывки которой Роберт обнаружил на полу у него под кроватью.