Хроники империи, или История одного императора

И в конце концов, у нее было о чем подумать кроме Рувато. На теплом, благоухающем цветами и морем острове, ее ждали трое детишек, которых она, выражаясь высоким штилем, вырвала из рук зловещих братьев Гесинды, чтобы воспитать в них свободных духом магиков. Вот о воспитании их как раз следовало подумать в первую голову. А Рувато пусть сам о себе думает.

Хроники Империи. Год 1268-й

Два трехлетних карапуза, оглашая окрестности парка громкими воинственными воплями, подпрыгивали в седлах деревянных лошадок и резво размахивали маленькими деревянными мечами. Лошадки были установлены на колеса, и два юных пажа таскали их взад и вперед по поляне, заливаясь хохотом и получая от этого не меньше удовольствия, чем принцы-близняшки. Поодаль под деревьями стояли несколько легких садовых кресел, в которых расположились молодые женщины в шелковых платьях. Одна из них покачивала стоявшую рядом колыбель с накинутым на нее легким газовым покрывалом. Остальные шили и оживленно, хотя и тихо, разговаривали между собой. Их тихие нежные голоса журчали, как ручейки. Было безветренно, солнце стояло почти в зените; струился тихий, знойный, ленивый летний день.

Эта картина представляла самое отрадное зрелище для глаз Марка. Он стоял за границей лужайки, прислонившись плечом к высокой липе, и ласкал взглядом белокурую молодую женщину, склонившуюся над шитьем. Она не видела его. Милое лицо ее было опущено, румяные губы чуть улыбались. Эва, супруга наследника трона империи, вступила в пору самого расцвета женской красоты, и трудно было ею не любоваться. Время от времени Марк переводил взгляд на хохочущих и вопящих близняшек и улыбался. Ему очень хотелось подойти и посидеть рядом с женой, но он знал, что провести с ней много времени не удастся, а уйти от нее слишком скоро будет очень уж тяжело. Но невозможно было и устоять перед соблазном. Марк вздохнул и размашистым шагом направился к живописной группе. Среди женщин и детей его появление вызвало сильное оживление. Близняшки с визгом бросились дергать его за одежду; няньки, фрейлины и пажи встретили его улыбками, почтительными поклонами и реверансами; Эва же встала и двинулась навстречу, протянув к нему руки и сияя глазами.

— Марк, милый, ты вернулся! — воскликнула она радостно.

— Да, я только что приехал и сразу пришел на тебя поглядеть, — ответил Марк. Несмотря на теплый летний день, он был в пропыленном плаще, да еще к тому же в кожаном нагруднике под ним, и поэтому вспотел. Еще пять минут назад он был в седле, а до того проделал долгий путь из медейской Скрабы. Произошедшие за последний год в Медее события встревожили его, в особенности же — рождение нового наследника престола; вид сияющего радостью лица жены заставил его позабыть о всех тревогах, но одно слово — и он снова вспомнил о них. — Нет, Эва, не надо, не трогай меня, испачкаешься, — сказал он, предупреждающе протягивая руку.

— Ах, ерунда, — возразила Эва и приникла к его груди.

— Как мальчики? Как Мадлена?

— Все здоровы и благополучны, — ответила Эва несколько рассеянно — от ее взора не ускользнула тень, легшая на лицо супруга. — В чем дело, Марк? Неприятности?

— Еще пока не знаю. То, что произошло, давно следовало ожидать, но…

— Что случилось? — Эва отстранилась и озабоченно заглянула ему в глаза.

— У Тео родился сын, — ответил Марк сдержанно.

— Ох!..

…Вот именно — "ох!" — думал Марк, торопливо шагая по дворцовым коридорам в поисках императора. Кто мог подумать, что разменявший шестой десяток король Тео Тир снова станет отцом? Все произошло так неожиданно и поспешно…

События в Медее начали развиваться странным образом с того момента, как год назад внезапно скончалась королева Даньела. Ее смерть, произошедшая вскоре после пышных торжеств в честь замужества принцессы Ванды, вызвало шок у всей королевской семьи, поскольку Даньела, хотя уже и давно не девочка, все еще была полна сил и здоровья. Тем загадочнее и подозрительней выглядели обстоятельства ее смерти: однажды утром королева просто не проснулась. Тео начал расследование, казнил двух или трех придворных лекарей, но ничего не выяснил. В отличие от остальных домочадцев держался он удивительно спокойно и холодно, и это дало Дэмьену, не любившего своего отчима, повод заподозрить короля в преднамеренном убийстве. Впрочем, свои соображения Дэмьен держал при себе, поскольку не располагал никакими доказательствами. Да и, казалось, зачем бы немолодому уже королю избавляться от супруги, с которой он в мире и согласии прожил четверть века?..

Медея погрузилась в траур, который, впрочем, длился совсем недолго. Едва минул месяц со смерти Даньелы, Тео, презрев все приличия, женился снова на совсем юной, шестнадцатилетней девушке, дочери небогатого эрла. Поступок этот не лез ни в какие ворота, министры яростно воспротивились новому браку короля, не говоря уже о Дэмьене, который лучше всех понимал, что рискует лишиться в будущем трона. Но Тео сыграл самодура (именно что сыграл, вряд ли кто-то из его ближайшего окружения сомневался, что движет королем точный расчет) и пренебрег мнением все и вся. Результат не заставил себя ждать: вскоре стало известно, что юная королева беременна. А через девять месяцев после церемонии в храме Травии родился мальчик.

Именно ради посвященных рождению наследнику торжеств Марк и отправился в Медею…

Царившая в Стеклянном дворце атмосфера — тяжкая и душная, почти предгрозовая, — ему очень не понравилась. Принцесса Ванда, приехавшая из Лигии вместе со своим супругом Ричардом, выглядела бледной и растерянной. Смерть матери, появление мачехи, изрядно младше ее годами, и рождение маленького брата — все эти события стали для нее чередой горьких неожиданностей. Дэмьен ходил как очумелый и никак не мог поверить, что не спит и не видит кошмарный сон. Марку, с которым они за последние два года сошлись очень близко, он поведал, что ожидал от отчима чего угодно, но только не такого предательства по отношению к матери.

Да и здание его собственной личной жизни тоже изрядно перекосилось и грозилось вот-вот рухнуть. Свою жену Лею, женщину обворожительно прекрасную, он ненавидел всем жаром своей угрюмой души. Вероятно, она отвечала ему взаимностью; Дэмьен подозревал, что она не верна ему, и полагал даже в глубине души, что на самом деле его дочь — вовсе не его. Но и сам он тоже был хорош. К браку с Леей его некогда вынудила воля Тео, во время войны искавшего крепкого союзника в денежных делах (а отец Леи был очень богат). Любил же он другую девушку, которая тоже его любила, но под давлением обстоятельств стала женой его старейшего и ближайшего друга, дюка Ива Арну. Будь мужем этой девушки кто другой, Дэмьен не стал бы особо волноваться о сохранении супружеской верности, но речь шла о чести друга… Много лет его буквально рвало на части, и тут вдруг к его проблемам еще прибавилась юная мачеха. Новоявленную королеву молодой черноглазый Дэмьен привлекал сильнее, чем пожилой седовласый Тео; с самого первого дня она не давала принцу проходу, ухитряясь при этом никому не попадаться на глаза во время проведения маневров. Дэмьену еще никогда не приходилось быть преследуемым женщиной, он не знал, как поступить. Ситуация складывалась дикая. Не идти же было жаловаться к Тео!..

Как будто всего этого было недостаточно, рождение принца Виларда перечеркнуло всю будущность Дэмьена как короля Медеи. Не то чтобы ему так уж хотелось взвалить на себя тяготы управления государством, но он с детства был приучен к мысли, что рано или поздно на его голову будет возложен королевский венец. Расставаться с этой мыслью было мучительно и болезненно; зудели уязвленные самолюбие и гордость.

Лишив пасынка трона, Тео решил, очевидно, добить его. Опекуном Виларда на случай, если с ним самим что-либо случится до достижения наследником шестнадцати лет, он назначил не старшего принца и не королеву, а своего младшего сводного брата. Это окончательно повергло Дэмьена в шок и заставило задуматься Марка. Тан Оуэн Тир был малозаметной личностью на политической арене Медеи и занимался в основном управлением собственным обширным леном. Но он находился под сильным влиянием старшего брата-короля, был ему предан и по его слову сделал бы что угодно. Исключительная готовность тана Оуэна повиноваться королю грозила Дэмьену крупными неприятностями. Особенно принимая во внимание тот факт, что с момента рождения Виларда он не рассматривался уже как единственный наследник трона.

Именно об этом резком повороте в медейской политике Марк теперь и хотел поговорить с отцом. Тревожно ему было в основном от того, что он рассчитывал в будущем иметь дело с королем Дэмьеном, а не с регентом Оуэном Тиром, о котором не знал ничего, кроме его приверженности линии королевской политики.

— …Где император? — спросил Марк встреченного по пути сенешаля.

— Его величество изволят быть в архиве, — последовал ответ.

Марк нахмурился. Неожиданно обуявшее отца рвение вот уже много дней держало его в помещении имперского архива, где он вместе с архивариусом и Альбертом разбирал и уничтожал старые бумаги. Никогда раньше император не изъявлял желания навести порядок в документах пяти-, десяти- и пятнадцатилетней давности, за сохранностью и правильным расположением которых следил архивариус и его помощники. Да и времени рыться в старых бумагах у императора не было. Подобный поворот деятельной натуры отца озадачил и встревожил Марка. Император словно готовился к чему-то и не хотел оставлять — после себя? — лишних бумаг. При встречах с ним Марк внимательно вглядывался в его лицо, боясь обнаружить проявления тяжкого недуга, но ничего необычного не видел. Отец оставался прежним, и даже волосы его не начали седеть, и взгляд не утратил насмешливого блеска. Разве только приступы головных болей повторялись все чаще, но император стойко переносил их, не делая себе послаблений.

Так к чему же затеяна эта бумажная деятельность?..

Ведущая в помещение архива дверь была распахнута, и Марк остановился на пороге. Архив располагался в просторной комнате восьмиугольной формы. Все стены его от пола до купольного остекленного потолка были заняты шкафами; здесь имелись как открытые полки, так и выдвижные ящики. В центре комнаты стояли два стола, на них громоздились целые горы бумаг. За одним из столов сидел седой человек в темной одежде — старший архивариус; в руке он держал перо, которым делал какие-то заметки в перекладываемых из одной папки в другую бумагах. У дальней от входа стены стояла стремянка, на ее верхней площадке сидел погруженный в чтение пожелтевших от времени свитков император. Он был без камзола, в одной рубашке, рукава которой были закаты по локоть. Его волосы были зачесаны наверх и стянуты в хвост — излюбленная его дикарская прическа. Смотреть на императора, сидевшего на высоте в два человеческих роста, было жутковато: казалось, никакая деревянная конструкция, сколь угодно крепкая (а стремянка особенно крепкой не выглядела), не может долго выдерживать вес его огромного грузного тела и обречена рухнуть.