Хроники Кадуола
Шрифт:
«По приказу Бардьюса?»
Глоуэн кивнул: «Бардьюсу очень не понравилось, что Намур позаимствовал его любимый звездолет — не говоря уже о покушении на его жизнь. Этого достаточно, чтобы ответить на любые критические замечания Бодвина Вука».
«Особенно учитывая тот факт, что мы передадим «Фортунатус» в распоряжение бюро расследований, и Бодвин сможет разъезжать на нем, нанося официальные визиты не менее разборчивым коллегам на других планетах».
Глоуэн поморщился: «Должен быть какой-то способ избежать такой невосполнимой потери! Но сколько я об этом не думаю, не могу найти никакого законного выхода из положения».
«Я
«Бардьюсу не позволят встать с постели еще недели две. Я начну ходить уже через неделю».
«Не перенапрягайся ради меня, — посоветовал Чилке. — Я тоже только начинаю выздоравливать. Флиц выразила беспокойство по поводу моего состояния. Мы оба озадачены тем обстоятельством, что невыносимая боль в моей ноге успокаивается только тогда, когда массаж делает она».
«Не каждому присущ дар исцеления», — философски заметил Глоуэн.
«Но он присущ Фелиции Стронси! У нее много других достойных восхищения даров, и связь между нами постепенно укрепляется благодаря взаимному дополнению наших талантов и преимуществ».
«Любопытно! Постепенно, говоришь?»
«М-да. Весьма постепенно. В таких делах нельзя торопиться. На самом деле она все еще несколько уклончива и труднодоступна».
«Надо полагать, Флиц понимает твои намерения и считает, что не мешает заглянуть в замочную скважину прежде, чем заходить в комнату».
«Чепуха! — возмутился Чилке. — Женщину завораживает сладостный холодок опасности, даже если опасность существует только у нее в воображении. Она начинает приписывать себе таинственное предназначение; возможность манипулировать опасным человеком притягивает ее, как горгонзола — крысу».
«Что такое горгонзола?»
«Есть такой сыр — его делают на Древней Земле. А что такое крыса, тебе должно быть известно».
«Ага! Тогда все ясно. Ты думаешь, Флиц вот-вот попадется на приманку?»
Чилке решительно кивнул: «Она будет есть у меня из рук уже через три дня, плюс-минус четыре часа».
Глоуэн с сомнением покачал головой: «Бедная Флиц! Подозревает ли она, в какую переделку попала?»
«Надеюсь, что нет. Ее и так слишком легко спугнуть».
Уже в тот же день Чилке нашел возможность проверить инстинкты Флиц. Он подозвал ее, когда она проходила через главную гостиную: «А, Флиц! Как это кстати! Настало время декламировать стихи!»
Флиц остановилась. На ней были бледно-голубые брюки и белый пуловер из матовой тонкой ткани; глянцевые волосы были перетянуты черной лентой, не позволявшей им закрывать лицо. Чилке не мог обнаружить в ее внешности никаких изъянов. Она спросила: «Кто декламирует стихи, и кому?»
Чилке поднял над головой томик в мягком кожаном переплете: «Вот «Почкования» Наварта! Вы можете прочесть одно из ваших любимых стихотворений, после чего я выразительно продекламирую какое-нибудь по своему выбору. Не помешает предварительно захватить флягу «Старого громилы» и пару кружек пообъемистее».
Флиц холодно улыбнулась: «В настоящий момент я не в настроении читать стихи, господин Чилке. Но ничто не мешает вам декламировать их вслух в одиночку, настолько выразительно, насколько это в ваших силах. Я только закрою дверь — и никто не станет протестовать».
Чилке отложил книгу в кожаном переплете: «Декламация в одиночку лишает поэзию всякого очарования. Так или иначе, пора устраивать пикник».
Несмотря на всю свою сдержанность, Флиц удивилась:
«Какой пикник?»«Я подумал, что было бы неплохо, если бы мы захватили корзину с вином и закусками и вдвоем посидели бы где-нибудь на траве».
На лице Флиц появился намек на улыбку: «О чем вы говорите? Ваша нога причиняет вам такие страдания — тревожить ее непредусмотрительно».
Чилке заверил ее галантным жестом, что страдания ему нипочем: «Мне бояться нечего! Первый приступ послужит сигналом для применения вашего волшебного массажа. Боль успокоится, и мы продолжим нашу беседу — или какое-нибудь другое занятие, в зависимости от того, чем мы будем заниматься».
«Господин Чилке, вы забываетесь!»
«Ни в коем случае! И зовите меня Юстесом».
«Как вам угодно. Но сейчас...»
«Сейчас — именно сейчас, подумать только! — я вдруг почувствовал резкую боль».
«Очень сожалею», — отозвалась Флиц.
«И вы не примените ваш чудесный массаж?»
«Не сейчас!» — Флиц вышла, в последний момент бросив на Чилке ничего не выражающий взгляд через плечо.
На следующий день, часа через два после восхода солнца, Чилке тихонько проник в гостиную. Устроившись на софе, он погрузился в размышления, глядя на пейзаж, открывающийся в окне.
Через некоторое время дверь на другом конце гостиной открыла Флиц. Заметив Чилке, она замедлила шаг, остановилась, повернулась и вышла туда, откуда пришла.
Еще через час Флиц снова открыла дверь в гостиную. Чилке, полностью поглощенный наблюдением за полетом далекой птицы, казалось, ее не замечал. Флиц задержалась неподалеку, с любопытством выглянула в окно, окинула Чилке оценивающим взглядом и пошла по своим делам.
Уже через несколько минут Флиц пересекала гостиную в обратном направлении. Как прежде, Чилке сидел, пытаясь найти смысл жизни в туманных далях. Флиц медленно приблизилась к софе. Подняв голову, Чилке обнаружил, что она изучает его с клиническим любопытством. Флиц спросила: «Вам нехорошо? Вы сидите здесь в полном ступоре все утро».
Чилке мрачно рассмеялся: «В ступоре? О нет! Я мечтал, мне приходили в голову прекрасные мысли. По крайней мере некоторые из них были прекрасны — другие были скорее загадочны».
Флиц отвернулась: «Продолжайте мечтать, господин Чилке. Сожалею о том, что прервала ваши восторженные размышления».
«Не спешите! Размышления могут подождать! — с внезапной энергией воскликнул Чилке. — Присядьте на минуту. Я хочу вам что-то сказать».
Флиц поколебалась, после чего осторожно присела на край софы с противоположного конца: «В чем проблема?»
«Нет никакой проблемы. Я хотел бы скорее прокомментировать результаты анализа».
«Анализа — чего?»
«Анализа меня».
Флиц не могла удержаться от смеха: «Это слишком сложная и обширная тема, господин Чилке! Сегодня у нас на это не хватит времени».
Чилке не сдавался: «Когда я был маленьким мальчиком, я жил в Айдоле, на Древней Земле. У меня были три сестры — они были популярны и приводили домой своих подруг, так что, к моему вящему сожалению, мне пришлось провести детство в кругу хорошеньких девочек. Вы знаете, их выпускают самых разных сортов и размеров. Одни высокие, другие коротенькие, а некоторые очень быстро бегают — так быстро, что от них трудно удрать. Я рос в безжалостных джунглях красивых платьев, милого смеха и очаровательных ужимок».