Хроники Кадуола
Шрифт:
«Несомненно, — согласился Бардьюс. — Такая оценка займет не более получаса. Но должны быть удовлетворены некоторые условия. Прежде всего, я нуждаюсь в твердой гарантии выполнения контракта. С кем именно я заключаю контракт?»
Клайти Вержанс холодно ответила: «Думаю, что смогу внести необходимые разъяснения. Моя коллега, как всегда, правильно проанализировала ситуацию, упустив из вида лишь пару второстепенных обстоятельств. Она все еще придерживается принципов молодежного идеализма, согласно которым демократия эквивалентна нигилизму. Всем нам, конечно же, знакомо блаженное увлечение этими романтическими мечтами, но когда они завели нас в тупик, нам пришлось принять во внимание действительность.
«Очень хорошо, — сказал Бардьюс. — Но я могу сотрудничать только с одним представителем одной организации».
«Разумеется, — согласилась Клайти Вержанс. — Отныне мы обязаны, все как один, сплотиться в поддержке системы, обеспечивающей предоставление большинству максимального количества благ. Такая система существует. Мы называем ее «структурированной демократией». Симонетта, конечно, сыграет важную роль, и ее таланты несомненно найдут полезное применение, возможно, в качестве...»
Из груди Симонетты вырвался хриплый хохот. Госпожа Вержанс раздраженно подняла брови: «Позвольте мне...»
Симонетта внезапно перестала смеяться: «Дорогая моя, о чем вы говорите? Вы ложно истолковываете каждое предзнаменование! События не обошли стороной никого, и почему? Потому что ничто не изменилось. Станция Араминта продолжает оставаться цитаделью алчности и ревнивой жестокости; там каждый впопыхах карабкается по золотой лестнице, останавливаясь только для того, чтобы пнуть в лицо тех, кто занимает ступеньки пониже! А благородные и талантливые люди становятся изгоями. Такова действительность, с которой мы имеем дело!»
Клайти Вержанс напустила на себя благодушную важность — она решила сохранять терпение, невзирая на любые провокации: «Вы, пожалуй, немного преувеличиваете. Хартисты упрямы и слишком много о себе думают, но в конце концов и они поймут, что наш путь — единственный возможный и наилучший. Что касается Заповедника, то в видоизмененной форме...»
«Заповедник? Не смешите меня! В нем охраняются только привилегии и бесстыдное подчинение общественной собственности личным интересам. Вы витаете в облаках, в полном отрыве от действительности, если вы ожидаете благодарных приветствий от патрициев! Вы столкнетесь только с сопротивлением загнанных в угол паразитов. Они бессердечны, как чугунные статуи! Их необходимо унизить и наказать!»
Госпожа Вержанс нахмурилась и подняла руку: «Я настаиваю на отделении наших личных обид от всех аспектов официальной политики!»
Собачьи карие глазки Симонетты загорелись: «Обиды не ограничиваются моими личными маленькими трагедиями. Йипов эксплуатировали в течение многих веков. Теперь они отомстят за себя этому вонючему муравейнику привилегий! Они вырвут с корнем ядовитые ростки Оффо и Вуков, Лаверти и Диффинов, Ведеров и Клаттоков! Они будут гнать своих бывших господ на юг до Протокольного мыса и сбросят их со скал в море! Зачем в это вмешиваться? Их решение проблемы — окончательное и бесповоротное».
Клайти Вержанс закрыла глаза и открыла их только через пару секунд: «И снова я призываю к умеренности суждений. Чрезмерное рвение не полезно, оно только затрудняет осуществление официального плана установления «структурированной демократии». Мы подсчитали, что для заселения новых округов достаточно тридцати тысяч здоровых и жизнелюбивых обитателей — мы хотим, чтобы наша чудесная планета сохранила свое пасторальное очарование! Остальные йипы будут переселены на другие планеты. Оставшиеся на Кадуоле тридцать тысяч йипов будут подчиняться строгим правилам дисциплины — им не позволят растаскивать чужое добро или наносить какой-либо иной ущерб частной собственности».
«Ваш план не продуман, бесполезен и неприемлем во всех его вариантах и на всех его этапах, —
пренебрежительно бросила Симонетта. — Поэтому он отменяется. Нет необходимости ссылаться на него в дальнейшем».Госпожа Вержанс заставила себя улыбнуться: «Дорогая моя! Вы принимаете решения и распоряжаетесь так, как будто мы — ваши подчиненные!»
«Почему бы и нет?»
«Это нецелесообразно и не соответствует духу нашего совещания. Но давайте не будем об этом спорить. Существуют ключевые факторы, заставляющие нас проявлять умеренность».
«Не знаю я никаких ключевых факторов. И сомневаюсь в том, что они существуют».
Игнорируя это замечание, Клайти Вержанс продолжала тягучим, настойчивым тоном: «Недавно имело место массовая миграция традиционных натуралистов из Стромы на станцию Араминта. Это наши ближайшие родственники — моя собственная сестра теперь живет с двумя детьми рядом с Прибрежной усадьбой. Каждый член партии ЖМО находится в таком же положении. Мы не можем поддержать предлагаемые вами бесчинства. Они равносильны варварству и дикости».
Стоя в тени, Глоуэн и Чилке следили за обменом репликами, пытаясь предсказать последствия.
«Они играют по разным правилам, — заметил Глоуэн. — И каждая считает, что выигрывает».
«Обеим не занимать энергии и настойчивости, — отозвался Чилке. — Клайти Вержанс, пожалуй, более красноречива. Только послушай ее! Она намыливает Симонетту с головы до ног прохладительным шампунем логики и рассудительности. Но он стекает с Симонетты, как с гуся вода».
Оба внимательно и серьезно наблюдали за тем, как перед их глазами разыгрывалась человеческая комедия: Клайти Вержанс набычилась, вокруг ее тяжелых челюстей обозначились напряженные жилы; Симонетта сидела, наполовину отвернувшись, всем своим видом изображая оскорбительное безразличие.
Ситуация мало-помалу менялась — об этом свидетельствовали малозаметные признаки. Прищуренные серые глаза Клайти Вержанс расширились и начали выпучиваться; толстая шея Симонетты слегка порозовела. Голоса повысились, стали резкими, напряженными. Клайти Вержанс потеряла самообладание: она поднялась со стула и схватила край стола обеими руками: «Я это уже объяснила, так оно должно быть, так оно и будет!» Она нагнулась вперед и ударила кулаком по столу: «Структурированная демократия — другого пути нет!»
«Не кричи мне в лицо, вонючая старая корова! — закричала Симонетта. — С меня довольно!»
Из груди Клайти Вержанс вырвалось гортанное клокотание: «Несносная тварь!» Она размахнулась и отвесила Симонетте даже не пощечину, а скорее мощную оплеуху. Симонетта свалилась со стула. Клайти Вержанс ревела: «А теперь слушай меня — и слушай внимательно...» Прежде чем она успела закончить, Симонетта тяжело поднялась на ноги и бросилась в нападение.
На песке острова Турбен началась беспощадная драка двух уже не молодых женщин — они плевались, повизгивали, пинались, рвали волосы, стонали и рычали, высвобождая давно не находившую выхода ненависть. Клайти Вержанс схватила величественную прическу Симонетты и повергла противницу на стол, разломившийся под весом правительницы Йиптона. Всхрапывая, как разгневанная лошадь, Клайти Вержанс двинулась вперед, чтобы нанести дальнейший ущерб, но Симонетта отбежала на четвереньках в сторону. Схватив отломавшуюся ножку стола, она поднялась на колени и ударила госпожу Вержанс этим обломком по лицу, после чего встала во весь рост, нанося новые частые удары по голове и плечам. Клайти Вержанс отшатнулась, споткнулась и упала плашмя на спину. Сопя, Симонетта бросилась вперед, опустилась тяжелым задом на лицо соперницы, зажала руки Клайти Вержанс своими ногами и принялась колошматить живот госпожи Вержанс ножкой от стола.