Хроники Кадуола
Шрифт:
Окоченевший в шоке Джулиан, спотыкаясь, сделал пару шагов в направлении дерущихся: «Прекратите! Прекратите это безумие! Господин Бардьюс...»
Скутеры схватили его и затолкали обратно в павильон: «Вы не можете вмешиваться в переговоры. Соблюдайте правила!»
Клайти Вержанс, торс и руки которой были плотно прижаты к песку, болтала ногами в воздухе. Яростным рывком она умудрилась высвободиться из-под ягодиц Симонетты; раскрасневшаяся и задыхающаяся, она вскочила на ноги и повернулась к обидчице: «До сих пор ты мне только надоедала! Но теперь я разозлилась не на шутку. Теперь не будет тебе пощады!» Сделав два быстрых
Бывшая смотрительница Заповедника Клайти Вержанс уступала Симонетте ростом и весом, но была гораздо крепче и сильнее благодаря частым прогулкам и здоровому образу жизни, а лодыжки ее были подобны стальным опорам. Ненасытная ярость Симонетты позволила ей продержаться гораздо дольше, чем можно было бы ожидать, но в конце концов она выдохлась и упала на песок. Госпожа Вержанс, ругаясь, как пьяный мужлан, пинала ее до тех пор, пока сама не почувствовала непреодолимую усталость — пошатнувшись, она шлепнулась на один из стульев. Симонетта лежала и смотрела на нее остекленевшими глазами.
Бардьюс нарушил молчание: «Что ж! Теперь стало ясно, какая сторона располагает преобладающими полномочиями, и мы могли бы снова перейти к рассмотрению обсуждаемых вопросов. Продолжим совещание?»
«Совещание? — простонал Джулиан. — О каком совещании может идти речь?»
«В таком случае...»— начал было Бардьюс, но его никто не слушал. Джулиан и Роби Мэйвил помогли госпоже Вержанс забраться в аэромобиль. Симонетта, посидев некоторое время на песке, встала и, хромая, прошла к своему ялику. Умпы молча взялись за весла и отвезли ее к лодке.
Экипаж «Рондины» разобрал павильоны, сжег на костре обломки стола и убрал мусор, оставшийся на участке. Угли костра забросали влажным песком; вскоре на берегу не осталось никаких следов пребывания людей.
3
«Рондина» поднялась в небо. Ко всеобщему удивлению Бардьюс взял курс на север, где не было ничего, кроме пустынного океана и полярной шапки льда.
Наконец Глоуэн спросил: «Почему мы движемся в этом направлении?»
«Как? — спросил Бардьюс. — Разве это не очевидно?»
«Для меня — нет. Командор Чилке, для тебя это очевидно?»
«Если господин Бардьюс говорит, что это очевидно, значит, так оно и есть. Но не спрашивай меня, в чем тут дело. Флиц, конечно, все может объяснить».
«Нет, — покачала головой Флиц. — На острове Турбен мне стало дурно».
«Этот эпизод оставил неприятное впечатление, — согласился Бардьюс. — Нам пришлось наблюдать очень откровенные проявления эмоций. Позвольте вам напомнить, однако, что я отказался делать какие-либо предположения относительно возможных результатов встречи, что было очень предусмотрительно с моей стороны — любая попытка предсказывать непредсказуемое возмутительна с эпистемологической точки зрения, даже в самой абстрактной форме».
«И поэтому мы летим на север?» — догадался Глоуэн.
Бардьюс кивнул: «В общем и в целом именно поэтому. Остров Турбен сослужил свою службу, но переговоры закончились прежде, чем мы успели обсудить вопросы, интересующие меня лично. Симонетта ни словом не упомянула о
подводной лодке, не говоря уже о вопиющем отсутствии Намура. Поэтому нам приходится лететь на север».«Вы выражаетесь очень ясно, — сказал Глоуэн. — Но в логической последовательности ваших слов отсутствует звено».
Бардьюс усмехнулся: «Здесь нет никакой тайны. Симонетте нужна подводная лодка — зачем? Чтобы она могла покидать Кадуол, не появляясь на радиолокационных экранах. Подводная лодка доставляет ее туда, где она пересаживается на космическую яхту «Мотыжник», оставаясь незамеченной. Где может находиться ангар «Мотыжника»? Только далеко на севере гарантированы необходимые отсутствие свидетелей и удаленность от радаров. Подводная лодка нуждается в открытом океане, а «Мотыжнику» необходимо опираться на твердую поверхность. Эти условия удовлетворяются там, где кончается лед и начинается море».
Поиски начались в пункте, находившемся точно на севере по отношению к атоллу Лютвен, на краю арктических льдов. Через два часа после полуночи инфракрасный детектор зарегистрировал проблеск излучения. «Рондина» отлетела в сторону, опустилась на лед и оставалась в неподвижности до рассвета, после чего звездолет приблизился к подозрительному участку с севера. Глоуэн и Чилке, в сопровождении двух членов экипажа, спустились на автолете и произвели разведку. Они обнаружили подо льдом искусственную каверну, сообщавшуюся с морем узким каналом. Пирс пустовал; здесь не было ни подводной лодки, ни какого-либо другого плавательного аппарата. На двух посадочных площадках, однако, стояли «Флеканпрон» Левина Бардьюса и «Мотыжник» Титуса Зигони.
Еще десять человек спустились на лед, и вся группа украдкой пробралась в станционное помещение. Станция обслуживалась восемью йипами, и все они завтракали в столовой. Йипы сдались с мрачной покорностью. Ни одному из них не удалось получить доступ к узлу связи, и со станции не было передано никаких сообщений.
Теперь на юг летели три звездолета, оставившие за собой уничтоженную станцию. Взрывные заряды обеспечили коллапс каверны, заваленной массой льда и снега, и теперь от пересадочной базы Симонетты не осталось ничего, кроме вмятины на белой поверхности полярных льдов.
Бардьюс летел на «Флеканпроне» в компании Флиц; Чилке и три человека из первоначальной команды Бардьюса летели на «Мотыжнике», а Глоуэн остался на борту «Рондины» с йипами и остальным экипажем.
Глоуэн заметил, что все захваченные в плен йипы носили на плече нашивки касты умпов. Он обратился к их предводителю: «Не могли бы вы сказать, как вас зовут?»
«Пожалуйста. Меня зовут Фало Ламонт Кудрэй».
«Как давно вы служите в гвардии умпов?»
«Двадцать лет. Это элитное подразделение, как вам известно».
«В элитное подразделение удается попасть немногим. Сколько вас? Сто человек? Двести?»
«Сто рядовых, двадцать капитанов и шесть командиров. Я — командир».
«Я слышал об одном выдающемся умпе по имени Кеттерлайн. Он тоже командир?»
«Нет, он только капитан. Дальнейшее продвижение по службе для него закрыто — ему не хватает способностей». В данном случае йип использовал термин, практически не поддающийся переводу — «способностями» островитяне называли некое сочетание стойкости, такта и многих других качеств, формировавшее маску улыбчивой терпимости, под которой йип скрывал свои эмоции.