Хроники Обетованного. Осиновая корона

Вороной подросток, опустившись наконец на все четыре копыта, смотрел на Шун-Ди сверху вниз и тяжело дышал. Колчан сполз ему на спину, и несколько стрел рассыпалось. Шун-Ди сознательно не оглядывался на Лиса и смотрел только кентавру в лицо. Загорелое, с жидкой бородкой. Почти его собственное лицо - и выражение, наверное, у него сейчас столь же идиотски растерянное.

– Что ты творишь, Лурий-Гонт?!
– вскричал кто-то, и со стороны моря травяных навесов, трепещущих над степью на ветру, появился седой грузный кентавр. Он свирепо жестикулировал (под стать кезоррианцам, которых Шун-Ди так некстати вспомнил) и тыкал пальцем в стушевавшегося подростка.
– О глупец с кривым путём Гирдиш! Этот лис не поднимал на тебя оружие!

Как он, кстати, понял, что Лис - именно лис?.. Шун-Ди провёл рукой по лицу, и ладонь сразу стала влажной и липкой. От пота, а не от крови.

За собой он услышал шорох шагов по траве и догадался, что кто-то - Уна или лорд Ривэн - склонился над поверженным Лисом.

Не оборачиваться. Он не выдержит, если обернётся.

Сердце уже не колотилось - наоборот, сжималось и падало куда-то, еле-еле вынуждая себя сокращаться.

– Мы с восточного материка. Из Обетованного, - выговорил Шун-Ди, не сразу вспомнив нужные слова. За спиной старого кентавра, среди навесов, назревало движение: новые и новые копыта ступали по весенне светлой зелени. Лица, хвосты, загорелые шеи и локти... Ни женщин, ни детей (за исключением слишком вспыльчивого подростка) Шун-Ди не заметил. Навесы разбросались по равнине, насколько хватало глаз - от покатого холма в кипарисах, с которого они спустились, до леса на горизонте. Кое-где между ними виднелись кучи травы или сена, слабо обозначенные тропки и тёмные пятна кострищ. Стоянка выглядела новой. Неудивительно: здесь был только краешек степей Лэфлиенна - не их сердце. А значит, без иссушающего солнца, бесчисленных мелких цветов (хотя обилие нежно-лилового вереска уже ощущалось) и вездесущих мышей. Степь, конечно, но пока очень близкая к лесам и многоводной реке Мильдирмар, что течёт севернее. Совсем не то, что помнилось Шун-Ди по садалаку гордеца Метея-Монта.
– Мы прибыли не как враги, но как послы и просители помощи.

Седые брови кентавра поползли вверх.

– И где же ты, пришелец с востока, выучил наше наречие?

– Метей-Монт, - обрубил немногословный светло-серый кентавр. У Шун-Ди заныли скулы; он нечасто жалел о том, что не силён телом, но сейчас такой момент наступил. Слишком уж отчётливо запомнилось, как этот здоровяк отступил, освобождая вороному дорогу к Лису... И отчего у него нет ни клинка, ни магии - только слова и деньги, которые в этой части мира полезны меньше ржавых железок?
– Был уже. Королевства.

Старик прочистил горло. В его тёмных глазах, до этого удивлённых и укоризненных, возникло что-то вроде презрения. Ещё одна неприятно изумляющая деталь: раньше Шун-Ди казалось, что кентавры не способны на такие чувства к братьям по садалаку.

Он слышал, как за спиной Уна бормочет что-то над Лисом и как тревожно попискивает Иней. Не оборачиваться. Он не сможет перевести переговоры, если обернётся; и без того колени подкашиваются.

Только дыши, Лис. Пожалуйста. Умоляю. Просто дыши, как учит нас всех Прародитель. Иначе смысла не будет ни в чём, никогда.

– Кхм, Гесис-Гонт, не сочти за грубость, но тебе бы не помешал второй цикл обучения ораторскому мастерству. Я ничего не понял.

Воин поскрёб в бугристом затылке.

– Ну, то есть...

– Думаю, не время сейчас это обсуждать, - стряхнув вместе последние крохи терпения, сказал Шун-Ди.
– Моему другу требуется помощь.

– Я виноват, досточтимый Паретий-Тунт, - краснея, пробормотал юный Лурий. Извинялся он - без всяких потаённых замыслов - не перед раненым чужеземцем, а перед старцем, не одобрившим его поведение. Одно слово: кентавры.
– Не сдержался. Просто они ведь, они...

Позади кто-то зашевелился.

– Скажи, что Лису нужен целитель, - замороженным голосом произнесла Уна.
– Скажи это. Сейчас же. Он ранен в голову.

Нет, всё. Это уже слишком.

Шун-Ди покорно сказал всё старику по имени Паретий, а потом обернулся и бросился на колени, чтобы помочь Уне придержать голову Лиса. Она приложила к его виску платок, который уже пропитался кровью; голова Двуликого запрокидывалась, а глаза были плотно закрыты. На шее, над смуглой ключицей, наливался багровый синяк. Лис дышал, но часто и очень слабо.

– Лис, очнись, - на языке оборотней пробормотал Шун-Ди, чувствуя себя полным дураком.
– Лис. Лис, слышишь? Посмотри на меня. Пожалуйста.

Его уже не волновало, что подумают Уна, притихший Тим, дорелиец и, тем более, кентавры. Паретий-Тунт отдавал кому-то распоряжения своим гулким голосом; слышался топот копыт. Солнце мягко светило среди облаков, а трава шелестела от ветра, как покрывало, полное зелёных колосков, тысячелистника и вереска. На вереск рядом с Лисом попали алые брызги. Ничего не существовало для Шун-Ди, кроме этого обескровленного, с обмякшими чертами лица; серьга в ухе Лиса теперь тоже стала красной и липкой, и его волосы, и...

– Хватит трещать, Шун-Ди-Го. От твоей болтовни голова болит больше, чем от копыт этого парня.

Лис усмехнулся разбитыми губами; под веками жидкой смолой загорелись глаза. Шун-Ди убрал руку из-под его шеи, сдавленно засмеялся, но смех перешёл во всхлип. Уна поспешно поднялась с колен; лорд Ривэн сделал вид, что поглощён видом стоянки и обступавших их (на безопасном, впрочем, расстоянии) кентавров. Его чувство такта оценили бы даже в Минши.

– Всегда считал, что с гостеприимством у лошадок проблемы, - Лис приподнялся на локтях.
– Донимают нудятиной о своих степях и отвратной едой из травы. Хуже, чем кезоррианцы, когда примутся обсуждать, какая прекрасная у них кухня, вино и погода... Те хотя бы не лягаются.

– Так ты в порядке?
– спросила Уна, разом охладев.

– Как видишь, миледи. Но, если бы ты продолжила плести своё исцеляющее заклятие, - Лис осклабился, - этого нельзя было бы гарантировать. Делаешь это впервые, так ведь? В следующий раз ставь опыты на ком-нибудь другом.

Уна оскорблённо побледнела и скрестила руки на груди. Иней фыркнул, потеряв к раненому всякий интерес, и вновь подлетел к хозяйке.

– Я думала, что ты умираешь!

– А, то есть это единственное основание? В случаях менее серьёзных Тоури до подобного не снисходят?

– Придержи язык, когда говоришь о Тоури, менестрель, - сухо сказал лорд Ривэн. Шун-Ди встал; он впервые слышал, что дорелиец обращается к Лису в таком тоне.

Опять затопотали копыта; молчаливый лучник и вороной Лурий-Гонт (наконец-то - с искренне виноватым лицом) подскакали, держа сплетённые из веток носилки. Кучка пожилых кентавров - не моложе Паретия-Тунта, но не столь статных - обеспокоенно шепталась у ближайшего большого навеса. Шун-Ди попытался разобрать слова, но ничего не понял. Неудивительно: если местные жители говорят друг с другом, а не с чужаками, они старательно оберегают свою речь. Хотя ему встречались кентавры-педанты, любители старины, считающие разнообразие говоров чем-то вульгарным (возможно, Паретий тоже к ним относится), они охотно прибегали к ним, когда важно было провести незримую границу "мы - они".

– Вы сможете поднять своего друга?
– спросил Паретий-Тунт, задумчиво пропуская между пальцами серебряную паутину бороды.
– Мы отнесём его к целительнице. И не бойся так, толмач с востока: Двуликие - на редкость живучие твари.

***

И Шун-Ди, и лорд Ривэн готовы были тащить Лиса самостоятельно, но кентавры молча выхватили у них носилки и мелкой рысью поскакали в глубь стоянки. Толпа расступалась перед ними. Лис почёсывался и что-то ворчал, покачиваясь на своём ненадёжном ложе: наверное, возмущался тем, что ему не позволили встать. В этом Шун-Ди с кентаврами был полностью согласен - мало ли какие кости этот скудоумный Лурий мог сломать своими копытищами...