Хроники последнего лета

Виктор Петрович прекратил смех и сказал уже очень серьезно:

— Это правильно. Я тоже собрался бросить. Прямо сейчас и брошу. Все, с завтрашнего дня — ни капли.

— Как вам будет угодно, — пожал плечами Гофман, показывая, что этот вопрос его не интересует.

— Брошу, брошу! Вот увидите.

— Превосходно.

Колхозных помолчал, собираясь с мыслями и, наконец, сказал:

— Карл Иммануилович, а у меня к вам дело.

— Я в вашем распоряжении! — Гофман изобразил на лице живой интерес.

— Дело, так сказать, взаимовыгодное. Но начну я, если не возражаете, издалека.

— Разумеется.

— Спасибо. Знаете, вы очень давно меня интересуете. Вы — личность удивительная и, главное, очень необычная.

— В чем же моя необычность?

— О, об этом говорить можно долго! Только зачем? Мы с вами знаем истину, и этого достаточно! Верно?

— Простите, не понимаю, о чем вы.

— Сейчас объясню. Я поручил своей службе безопасности навести о вас справки и немного понаблюдать за вашими делами. И знаете, к какому выводу я пришел?

— Нет.

Колхозных собрался с духом и выпалил:

— Карл Иммануилович, вы — не человек!

Гофман охнул и развел руками.

— Ну, знаете… меня по-разному называли… но так — впервые. И чем я заслужил подобное обращение?

— Не притворяйтесь, не надо! К тому же у меня в мыслях нет оскорблять вас! Что вы! Как раз наоборот?

Гофман посмотрел так, что Колхозных запнулся.

— Поясните.

— С радостью. Признайтесь, что вы — дьявол.

— И вы не считаете это оскорблением?

— Конечно, нет! Я же бизнесмен и собираюсь заключить с вами выгодную сделку.

— Какую же?

Колхозных медленно поднялся с кресла, вытянулся и торжественно произнес:

— Я желаю продать вам свою душу.

Было видно, как дрожат кончики его пальцев.

И тут Гофман рассмеялся неожиданно громко и весело, мотая головой.

— Ну, насмешили… это, знаете, средневековье какое-то! Продать душу! Спасибо за прекрасную шутку, тем более что сегодня меня уже обвиняли в принадлежности к врагам рода человеческого. Вы сговорились?

Колхозных снова сел, откинулся на спинку и заложил ногу на ногу.

— Карл Иммануилович, — сказал он с обидой в голосе, — я делаю вам очень серьезное предложение. Вы же не будете отрицать, что вы — дьявол.

Гофман, широко улыбаясь, ответил:

— Отрицать не буду. Впрочем, подтверждать — тоже. Охота вам рассуждать о всяких глупостях — милости прошу, переубедить вас все равно не получится.

— Тогда почему бы нам не заключить сделку? Я все приготовил.

Колхозных взял со стола шкатулку, отщелкнул замочек и достал оттуда ручку с золотым пером, пузырек с прозрачной жидкостью и блестящий инструмент, подозрительно похожий на ланцет-прокалыватель для взятия крови.

— Что это? — удивился Гофман.

Колхозных самодовольно улыбнулся.

— Видите, продумано все! Это — он взял в руки ланцет, — для прокола пальца. Между прочим, уникальная вещь, принадлежавшая четыреста лет назад алхимику Теодору Зелендорфу из Гамбурга. Он, как предполагают, заключил договор с дьяволом и поэтому был необыкновенно удачлив. Во флакончике — анастетик, я не переношу боли. Зубы приходится лечить под общим наркозом. Ручка — для подписи.

Он подхватил со стола свиток и протянул Гофману.

— Это — настоящий египетский папирус. Возраст — почти две тысячи лет. Выглядит — как новый, но нет, возраст подтвержден, он хранился в условиях полной консервации в тайном захоронении возле Гизы. Умели же раньше делать вещи!

Гофман взял папирус, повертел в руках и бросил обратно на стол.

— И зачем все это?

— Вы все понимаете! — Колхозных погрозил пальцем. — Прекрасно понимаете! Я хочу, чтобы все было красиво. Подумайте, сейчас момент, который может изменить историю цивилизации!

— Простите, Виктор Петрович, все это время я пытаюсь следовать ходу вашей мысли, но никак не успеваю.

Колхозных прижал руки к груди и наклонился к Гофману. В этот момент олигарх был похож на собаку, умильным взглядом выпрашивающую кусочек колбаски.

— Карл Иммануилович!

— Так! — в голосе Гофмана зазвучали нотки раздражения. — Уважаемый Виктор Петрович, раз вы уверили себя в столь безумном предположении, то переубеждать не виду смысла. Однако же я попытаюсь объясниться при помощи понятных вам аргументов. Допустим, я тот, за кого вы меня принимаете, то есть дьявол.

Колхозных просиял, словно услышал нечто радостное. Он хотел что-то сказать, но Гофман остановил его.

— Не спешите, Виктор Петрович! Я сказал: «допустим», а это вовсе не означает признания. Скажем так, давайте разыграем сценку: я — дьявол, вы — грешник, предлагающий душу. Устроит?

— Разумеется, — вскричал Колхозных с энтузиазмом, — как вам будет удобнее! Вы хотите испытать меня?

— Хорошо, пусть будет «испытать», — терпеливо сказал советник, — итак, вы собираетесь заключить сделку?

— Да, просто мечтаю об этом!

— В таком случае, вы, наверное, хотите что-то потребовать взамен?

— Конечно, — утвердительно кивнул Колхозных, — это же бизнес.

— И что же?

Для олигарха, сознательно решившего встать на путь абсолютного зла, наступил момент истины. Лоб его покрылся испариной, лицо побагровело, а правый глаз начал подергиваться.

— Чего я хочу? — медленно и зловеще спросил он. — Конечно же, власти!

— Уточните, пожалуйста: какую власть вы имеете в виду? Термин слишком общий. Я знаю, из литературы, разумеется, что просьбы к дьяволу необходимо максимально конкретизировать. Иначе возможны проблемы.

Колхозных криво усмехнулся.

— Я — человек вменяемый и не буду требовать власти над миром. Хотя бы потому, что до меня этого не дали никому. Да и манией величия не страдаю. Поэтому меня вполне устроит Россия. Безразлично название — президент, император, владыка, главное — абсолютность и непререкаемость! И величие тьмы затмит солнце!

Последние слова, скорее всего, были заготовлены заранее, но на Гофмана никакого впечатления не произвели. Напротив, он заметно поскучнел.

— Да… нечто подобное я ожидал. Никакого полета фантазии… Ну ладно, ваши пожелания я понял. А что же я… то есть дьявол получит взамен? Согласитесь — высшая власть — это немало, и требуется равноценного возмещения.