Хроники Потусторонья: Проект

Например, жизнь в хулигане была ярко-оранжевого цвета, и с каждой секундой, пока Сонни душил его, её становилось всё меньше. Да, поначалу он хотел убить это парня, но, подумав, решил, что напугать его до смерти будет достаточно. Ведь он видел его страх; болотно-зелёного цвета, страх тревожно пульсировал, и пока убывала жизнь, его становилось всё больше… Там было множество разных цветов, и Сонни видел их все. А ещё он видел свою ненависть (отчего-то белую), и ярость (кроваво-красного цвета). Весь его мир поделился на эти четыре цвета: белый внизу, как укрытая снежным саваном земля; красный наверху, как пропитанное кровью небо, как отравленный воздух, которым он теперь дышал. А ещё — болотно-зелёный и ярко-оранжевый, из которых состоял его противник.

Позже, когда его оторвали от полузадушенного старшеклассника, когда стали что-то гневно ему втолковывать, он постепенно пришёл в себя, и цвета утихли, слились с остальным миром. Он оглядывался и понимал, что снова видит мир, как неживую картинку, как фотографию или видеозапись…

Интересно, размышлял он, а остальные люди тоже видят эти цвета? Или это только я такой… ненормальный?

И это не говоря уже о менее значительных вещах. Как-то раз, вспоминает Сонни, когда он был совсем маленьким, донья Лукреция умудрилась порезаться. Вообще, само по себе это событие уже было чем-то из ряда вон, ибо на кухне старая итальянка творила подлинные чудеса, даже когда в холодильнике царила тоскливая пустота. Но и на донью нашлась проруха: то ли новый ножик оказался заточен слишком хорошо, то ли рука соскользнула, то ли ещё что. Порез, впрочем, оказался неглубоким, и раздосадованная донья Лукреция, ворча на старость и производителей непослушной утвари, обрабатывала ранку йодом, перебинтовывала, а Сонни думал: почему порез не заживает? Ведь все его раны, все ушибы и ссадины, всё это заживало само и в краткие сроки. Он спросил старую донью об этом, но в ответ услышал только невнятное объяснение: мол, у разных людей и кровь течёт по-разному. У одних быстрее сворачивается, у других медленнее. У одних почти не течёт, зато у других хлещет, как из-под крана, отвечала она. Из её слов маленький Сонни понял не так уж много, но вопрос всё же отпал сам собой… Зато в школе, на уроках ОБЖ он искренне удивлялся, насколько всё-таки хрупкое создание — человек.

Он почти не отдавал себе в этом отчёта, но в голове понемногу копились вопросы, сомнения, нестыковки… И как знать, чем бы всё закончилось, но 14 июля 2006 года Сонни встретился сначала с группой «скинов», а потом — с Германом Сергеевичем и Валентином. И всё встало на свои места.

Или, во всяком случае, попыталось встать.

Эти двое. Сонни сразу понял, что они не люди. Цвета вновь обрели свои смыслы, став контрастнее и ярче (видимо, из-за драки), и, глядя на Кастальского и Звезду, Сонни видел то, что не видел раньше нигде и ни у кого. Его спасители представляли собой не привычный калейдоскоп цветов, спонтанный и постоянно меняющийся, а настоящую радугу, заключённую словно бы в футляр из субстанции белого цвета, даже при свете дня сияющий ярким светом, — почти как те бабочки, что жили в его квартире. Причём «оболочка» Вали была потолще, а Германа Сергеевича — потоньше. Сонни не знал, что это такое, но совершенно отчётливо понимал: люди устроены иначе…

Позже Герман Сергеевич рассказывал им о первовеществах, — а Сонни лепил големов, вспоминая белых бабочек, которые тоже были в чём-то големы. Многое стало понятным после лекции того странного Духа — Эбби. Герман Сергеевич говорил, что это и есть загадочный Первый, но Сонни знал, что Эбби — такой же голем, как и его птица с лягушкой (или как Шанталь, например), хотя все они были разными. Птица была сделана из пустотного вещества с капелькой радужного (и ещё одной капелькой — золотой, но для Сонни этот цвет оставался загадкой). Шанталь отличалась от птицы тем, что из её спины росла гибкая радужная трубка, уходившая на Ту Сторону и связывавшая девушку с Валей; а ещё внутри Шанталь жил золотой шар — там, где у людей находится сердце. Что же до Эбби, то он был почти как птица — белый, пустотный, — но за спиной у него, словно у человека-мотылька, росли два радужных крыла, о которых Сонни знал, что они могут менять размер от крохотных и почти незаметных до огромных, в три раза больше самого Эбби. Для чего они были нужны, эти крылья? Этого Сонни не знал.

А вот золотого цвета у Эбби не было.

Первый… О Великом Магистре говорил и Герман Сергеевич, и Валентин, и сам Эбби. Но даже там, в Мире Духов, Сонни не удалось с ним встретиться. Эбби объяснил это тем, что Магистр очень занят решением проблемы Искажённого, но Сонни почему-то ему не поверил. Первый встречался со всеми: с Валентином и Шанталь, с Рихардом и даже с Деметром, не говоря уже о Габриэль и Германе Сергеевиче. Валю и Рихарда он даже определил в Третью Касту.

И только он, Сонни, для Старейшего Духа словно и не существовал вовсе! Сонни никак не мог понять: почему? Ведь он Второй Воин Радуги! Неужели у Великого Магистра не нашлось для него хотя бы условной минутки?

Но Первый молчал. И наверное, думал Сонни, если они не встретились, значит, так надо. Значит, это не обязательно.

Правда, Герман Сергеевич?

Сонни вздохнул. Дурацкая иллюзия! Вместо того, чтобы сражаться, я сижу здесь и думаю Радуга весть о чём.

Сражаться… На лекции по Изначальным Структурам он спросил у Рихарда: каким цветом можно победить Искажённого? И Реконструктор, неожиданно смешавшись, не нашёлся, что ответить. А Эбби задумчиво поглядел на любознательного ученика и сказал: главное, Сонни, чтобы это был не чёрный цвет и не красный, — потому что Искажённый питается негативными эмоциями…

И тогда Сонни неожиданно вспомнил: а ведь это его цвет — чёрный. Что же это значит? Может, он и сам что-то вроде Искажённого? Хотя в тот раз ненависть была белого цвета, он отчётливо это помнил. Почему же Эбби говорит о чёрном цвете?

А раз так, то, может, Сонни сам состоит из ненависти? Может, поэтому его школьным товарищам становилось плохо от одного разговора с ним? Может, поэтому тот хулиган наверняка бы умер, — если бы Сонни вовремя не остановился?..

Так… нелепо. Он никогда ничего не боялся, а тут — испугался. И в голове забилась пойманной в кулак белой бабочкой мутно-зелёная трусливая мысль-вопрос:

«Кто же я такой? Что же я такое?»

Спросить было не у кого. Хотя Старшие, Герман Сергеевич и Эбби, явно что-то об этом знали. Даже Валя, кажется, что-то знал. Но Сонни понимал: это тема из разряда запретных. Тайна. Об этом не говорят.

Тогда как же мне быть, думал Сонии. Ведь если я не знаю, кто я, как я могу развить свои способности? Как я могу стать настоящим Воином Радуги?

Вот Валя, например — Мастер Иллюзий. И Деметр тоже. Шанталь — Создание. Рихард — Реконструктор. Габриэль — Ангел (Герман Сергеевич говорил, что её называли Ангел-Истребитель). Эбби… голем? Нет, вряд ли. Сонни не знал наверняка, но чувствовал: Эбби, он такой один. И сам Сонни, возможно, тоже такой один. Кто может рассказать о том, кто такой Эбби?

Логика подсказывала: тот, кто знает тайну Эбби, знает и мою тайну. Логика подсказывала: если Эбби — это Первый, то и тайну Эбби знает Первый.

Значит ли это, что Первому известна разгадка и его тайны тоже? Звучало логично. Тем более Первый — Старейший Дух, а значит, должен знать всё.

Впрочем, последнее утверждение было спорным: Первый не знал, как уничтожить Искажённого, — значит, даже Первый не знает всего.

И всё равно попытаться стоило. Поговорить с Первым — но как?

— Проще, чем ты думаешь, малыш.

Он вскочил, заозиравшись, — но вокруг была всё та же белая пустота. И Макдоналдс.

— Где ты?

— Рядом.

Озарённый внезапной догадкой, он обернулся: там, в зеркальном стекле и правда не было ничего, кроме его собственного отражения.

— Это иллюзия, Сонни. Помнишь первое правило иллюзии?

— «Ничто не является тем, чем выглядит»?

— Да. Хотя это, конечно, очень обобщённая формулировка. Случаи бывают разные, невозможно выдумать правило для каждого, уж поверь. Я пытался, но у меня ничего не вышло. В итоге я упростил систему. Система всегда должна быть простой для понимания и удобной для управления, иначе это не система, а беспорядочное нагромождение смыслов, анархия.