Хронум Книга II

— Установку конфисковать, людей Ахматова не трогать.

* * *

— Лев Константинович Ахматов, верно? — Полунин внимательно рассматривал мой паспорт. Снова. Казалось, взглядом он пытался прожечь в нем дыру.

— В документе все указано, глаза вас не подводят.

Я старался держать себя в руках и не поддаваться на провокации грандмейстера.

— А ты не дерзи мне, гребаный… кхм, — спохватился Полунин и поспешил понизить тон, — не дерзи мне, Ахматов. Нет сейчас у тебя крыши. А ведь хороший мужик был, архимейстер. Преданный делу. Наверняка из-за тебя его убили. Дорожки ведут к Златану.

— И? Что вы сделали? Нашли Златана?

— Не нашли… пока.

— И не найдете! Подумать только! Какой-то зачуханный цыганский барон устроил в центре столицы показательную казнь высокопоставленного человека из Министерства, а потом нагнал две тысячи вооруженных до зубов вояк и попытался убить уже меня!

Тут я, конечно, преувеличил. Но меня было не остановить. Кому, как не старшему грандмейстеру, считавшему меня причиной всех бед, высказать, что я о них думаю?

— Что, впервые слышите?

— Не было там двух тысяч.

Я пропустил мимо ушей:

— Почти каждый день на императора совершают покушения, а вы сидите тут, протирает казенные штаны и допрашиваете простолюдинов, вместо того, чтобы действительно заниматься важным! Министерство пришло в упадок! Теперь вы жалкий рудимент! Отрыжка былой силы и могущества!

Полунин не выдержал обвинений, подорвался со стула и начал брызгать слюной мне в лицо:

— Это ты про себя что ли? Простолюдин нашелся! Романова кто убил? Фон Таубе? Голицына? И это только за последние две недели! И это только от тебя! — указательным пальцем ткнул мне в грудь, — А сколько еще таких ублюдков, как ты, топчет землю? Министерству приходится отвлекаться на вас, подонков, когда родине требуется каждый полисмен! Да, возможно я рудимент! Но вот этими руками (он эмоционально потрясал ими в воздухе) я лично засадил сотню таких сволочей!

На этом его речь оборвалась. Грузный мужчина преклонного возраста тяжело задышал. Скривился от боли, дрожащими руками начал капать в кружку с водой сердечные капли. Я уже и сам пожалел, что не сдержался.

— Поверьте, Вячеслав Викторович, мы с вами находимся на одной стороне.

— Да знаю я! — раздраженно отмахнулся он от моих слов. — Про все я знаю или догадываюсь. И где-то даже поощряю. Но убийство великорусского князя… Не-е-ет. Это дело я доведу до конца и самолично поведу тебя на плаху.

Я где-то даже зауважал грандмейстера.

— А знаете, что сейчас будет?.. — решил разбавить напряженную обстановку игрой слов, натянув на себя свою фирменную улыбку.

— Даже не начинай, Ахматов! Никто сюда не постучит и не попросит за тебя. Повторюсь, нет у тебя больше крыши.

В дверь постучали…

* * *

г. Екатеринбург

Штаб-квартира Организации «Арбитр»

Екатеринбург — колыбель российского волюнтаризма. Здесь начинали свои стремительные карьеры многие яркие политики и заканчивали здесь же: в Екатеринбургском централе — старейшем пенитенциарном учреждении на Среднем Урале, с богатой историей и именитыми сидельцами.

Казалось, город был пропитан лютой ненавистью к действующей власти. А ставленники-губернаторы вскоре меняли лояльную империи риторику и ратовали за полную автономию области. Как маленький Ватикан, окруженный Римом со всех сторон, также и Екатеринбург, по их мнению, должен был находиться внутри РИ на особых условиях и перестать подчиняться монаршим законам.

Кураторы обработанных ментально губернаторов находились не заграницей, как считали силовые ведомства, а здесь же. Центр принятия решений располагался почти в самом центре Екатеринбурга, в небоскребе с символичным названием «Демократия».

Арбитры как бы насмехались над властью, наблюдая с высоты птичьего полета:

«Что может сделать слизняк ястребу? Ползите в свои канализации! Ищите! Ищите нас там! Пока мы будем на недосягаемой высоте срать на ваши дурные головы!»

Человек неопределенного возраста в дорогом черном костюме потягивал через соломинку коктейль из эссенции душ, взятых из чакр Анахата и крови двух любящих сердец. Он смотрел в горизонт через панорамное окно на тридцать пятом этаже высотки, не обращая внимания на присутствующих.

В зале, с высоченными потолками, лишенном всяких изысков и дорогой мебели, находились люди. Их лица были скрыты причудливыми масками. Они являлись могущественными людьми, занимавшими различные посты в органах власти. И не только в Российской Империи… Но все они считали этого человека своим хозяином.

Они уже приняли тот факт, что, говоря на разных языках, каждый из них понимал речь своего хозяина. И даже догадывались, кто он такой. Но их непомерная жажда власти была локомотивом, движущим ими.

«Я — избранный, а это главное», — так считал каждый из них.

В центре зала располагался каменный алтарь с двумя разнесенными по сторонам икс-образными постаментами. Связанные по рукам и ногам молодая пара, молча смотрели друг другу в глаза. Их рты были забиты кляпами и они не могли произнести ни слова, но глаза выражали… Нет, не страх — они уже перестали бояться, проведя в заточении много дней и ночей — принятие неизбежного и желание прикоснуться в последний раз к своей половинке и… умереть. Вот, что они хотели.

Левиофан — Князь Тьмы, один из семи сыновей Люцифера, знал правильный рецепт коктейля и с удовольствием потягивал этот тягучий напиток, достойный чрева могучего властителя четвертого яруса Ада.

Когда бокал был высушен до дна, Князь оторвался от созерцания восхода, столь полюбившегося ему на Земле (в Аду такого не увидишь), и развернул свою змеиную голову на сто восемьдесят градусов, в направлении алтаря. Вслед за головой повернулось и тело Левиофана.

Плавной, змеиной походкой он скользнул вдоль расставленных по стенам кресел, с восседающими на них людишками, возомнившими себя пастырями. Что ж, пусть пока так и думают.

Поравнявшись с крестом, на котором была распята молодая девушка, он одним резким движением вырвал кляп из ее рта. Девушка истошно закричала, начала умолять его о пощаде. Следом полетели остатки ткани, прикрывающие ее грудь и бедра.

Левиафан делал это, не отрывая взгляда от парня, что бился в истерике, глядя на свою любимую. Князь истинно наслаждался действом. Парень пытался освободиться от крепких пут, прочно сковавших его конечности, но сделать ничего не мог.

— Саша, любимый, отвернись! Не смотри!