Хрустальная сосна

Но… Но радость открытия, что с*нею* ничего не случилось, затопила все мое существо. И я понял, что сейчас я - это не я… Что я готов сейчас броситься к ней и… и даже взять ее… Овладеть этой женщиной нежно, но настойчиво и с полным правом. Раз уж - отчасти благодаря моему вмешательству - она только что не досталась кому-то иному…

Я вошел под навес. В углу чернела съежившаяся фигура. Было абсолютно темно, но я разглядел рыжие, неповторимые, не сравнимые ни с чьими иными и такие любимые сейчас волосы… Бросив топор, звонко ударившийся о невидимый столб, я подошел к Вике. Сел рядом и молча обнял ее плечи.

–  Женяаа…- еле слышно прошептала она, неизвестно как узнав меня, и уткнулась лицом мне в ухо, и я почувствовал, как по моей шее текут горячие быстрые ручейки…

–  Ну что ты, Вика… - я осторожно гладил ее волосы.
– Все кончилось, они уехали. Пойдем обратно к костру.

–  Я знаю… Только мне… Мне стыдно туда идти. Я ведь знаю. Я во всем виновата. Это ведь из-за меня все произошло…

–  Да не переживай. Ничего плохого не случилось.

–  Но мне так стыдно. Я ведь баловалась с этим шофером. И не заметила, как все обернулось всерьез…

–  Да брось ты переживать. Ведь все же обошлось!

Вика тихо подрагивала, ничего не отвечая.

–  Все обошлось, - повторил я.
– А что эти типы приезжали - ничего страшного.

Я готов был говорить что угодно, несомый волной внезапно нахлынувшего счастья, что с Викой ничего не случилось, она жива и здорова… Не помня себя, я прижимал к себе ее дрожащее тело. И шептал всякие глупые, нежные и успокаивающие слова.

–  В былые времена из-за таких женщин, как ты, на дуэлях гибли. А тут всего-навсего пятеро парней приехали и попили чаю у костра… Пойдем, там уже все танцуют.

Вика молчала, тихо приникнув ко мне.

–  Ну пойдем… ну я тебя на танец приглашаю…

Вздохнув, она поднялась. И мы пошли к костру.

*-*

Ночь висела плотным покрывалом.

Мы уже вдосталь напелись и натанцевались и понемногу стали расползаться. Народ медленно исчезал по палаткам и темным углам. Мне было неприятно видеть, как Славка пойдет провожать Катю: это стало у них уже привычкой в последнее время, - поэтому я встал раньше и пошел на кухню.

Девчонки уже закрыли и поставили в укромное место флягу, убрали кружки, которые каждую ночь высоко подвешивали на вбитых в стену гвоздях, опасаясь крысиной лихорадки. Мне пришлось повозиться, наощупь громыхая в чернильной темноте; но я особо не спешил, желая протянуть время и не видеть эту парочку своих друзей… Наконец я отыскал и то другое, выпил молока и тоже пошел спать. К моему удивлению, костер горел ярко, словно в него только что подбросили новые дрова, а возле огня возился Лавров, разобрав сиденья и укладывая доски ровным рядом.

–  Чего это ты делаешь, Саня?
– спросил я.

–  А?
– Лавров резко обернулся, будто его неожиданно уличили в чем- то противозаконном.

–  Слушай, я тебя хотел спросить… - сказал я, не желая его смущать.
– То есть вчера еще… Что за танец вы с Ольгой под "паромщика" танцевали? Так здорово было смотреть…

–  А…- лицо Лаврова одновременно просияло и сделалось грустным.
– Это была румба… Латиноамериканский танец любви.

–  Отлично танцевали… - повторил я.

–  Да какое там… Музыка была приблизительная. И без костюмов…

Знаешь, какие в румбе должны быть костюмы? партнерша практически голая, все тело видно и даже еще больше, чем если без одежды… Ты даже не представляешь, какое это зрелище - настоящая румба… Лавров вздохнул.

–  А откуда ты все эти танцы знаешь и умеешь?

–  Да… - Лавров опять вздохнул и сделался совсем грустным.
– Я же танцором когда-то был.

–  В каком смысле?
– не понял я.

–  В самом прямом. Занимался в студии, когда еще в институте учился. Я ведь не здесь учился, а в Москве. Там настоящая танцевальная культура. Выступал, на конкурсы ездил…

–  Неужели так серьезно было?
– переспросил я, удивившись, что, работая с Лавровым больше года, оказывается, ничего о нем не знал.

–  Очень серьезно, - тихо ответил он.
– Объяснять долго, но я имел класс "А" - то есть был мастером спорта по бальным танцам. Мне оставалось еще год потанцевать, заработать международного мастера, и тогда бы я мог уйти в профессионалы.

–  Как - "в профессионалы"?
– переспросил я.

–  Зарабатывать танцами на жизнь. Мог бы остаться, например, в Москве в каком-нибудь эстрадном ансамбле. Танцевать, получать от этого удовольствие и деньги одновременно. Причем немалые, потому что хорошие ансамбли с хорошими танцорами ездят на гастроли за рубеж…

–  А ты был хорошим танцором?
– прямо спросил я.

–  Да, - Лавров скупо кивнул.
– Можешь мне не верить, тем более, что проверить нельзя, а то, что ты видишь у костра, это лишь остатки, да к тому же ты и не судья, чтобы оценить… Но поверь, звание мастера спорта заработать непросто, и я был очень хорошим танцором. И мог бы…

–  Мог бы? А что для этого было нужно?

–  Институт бросить на последнем курсе. И полностью уйти в танцы.

Потом, когда уже получил зондеркласс, можно было вернуться и закончить последний курс заочно, или еще как-нибудь.

–  А что получилось?
– спросил я, неожиданно втянутый в серьезный разговор с Сашей.

–  Да ничего. Родители институт бросить не позволили. Они ведь у меня оба инженеры. И заставили идти по своему пути. Пришлось оставить танцы и кончать институт… И теперь сидеть в этом нашем поганом НИИ… В то время, когда мог бы танцевать. И быть счастливым… Последние слова Лавров произнес с таким страдальческим надрывом, что мне стало не по себе. Я сам никогда не испытывал никаких подобных эмоций и не мог даже представить, что человек моего возраста, спокойно работающий в нашем НИИ, может быть несчастливым…

–  А вернуться в танцы теперь нельзя?

–  Нет, - твердо ответил он.
– Танцы это спорт. Потеря времени уничтожает все.

Я молчал. Внезапное ночное признание Лаврова ошарашило и смяло меня.

–  И теперь я в общем конченый человек, - горько усмехнувшись, подытожил он.
– И мне остался лишь наш НИИ. Где я и умру.

–  Ну… - пробормотал я, уже пожалев, что затронул эту тему.
–

Может, жизнь как-то у тебя еще наладится и переменится.

–  Нет, - жестко ответил он.
– Жизнь моя сломана. И в ней ничего не переменится. И мне, в сущности, уже все равно… Лавров отвернулся и принялся укладывать доски.