Хрустальная сосна

Инна не приезжала даже на праздники. Она, видимо, уже окончательно решила жить самостоятельно, пусть пока в стажировке. Правда, звонила несколько раз - дежурно и просто, без особого интереса узнавая, как у меня дела, и обязательно с какой-нибудь просьбой. То найти в шкафу книгу, то определенные гербарии, оставшиеся в ее столе, тщательно пронумерованные и описанные. В ноябре она попросила прислать зимние вещи. Я упаковал в два больших мешка ее сапоги, шубу с шапкой, теплые платья, свитера и джемперы, и еще всякую шерстяную мелочь. Отволок их в субботу на почту, не зашивая, поскольку левой рукой не умел даже вдеть нитку. Там за рубль мне аккуратно зашила оба мешка девушка стоявшая на упаковке. Так я понял, что при наличии некоторого количества денег можно жить с неработающей рукой. Правда, денег было в обрез. И тут я впервые задался вопросом, как живет Инна в Москве - неужели та стипендия, что платят ей за стажировку, достаточно велика? Или, быть может, ей дал денег отец? Родители Инны давно жили в разводе, у каждого имелась новая семья; возможно, поэтому она так легко вышла за меня замуж и стала жить отдельно. Во всяком случае, с той стороной я никогда не общался.

Я подумал об этом и отметил увеличивающуюся ненормальность наших отношений. Я, как муж, нимало не беспокоился, на что живет сейчас моя жена. А ей - жене - было абсолютно все равно, как управляется с хозяйством ее увечный муж…

Вернувшись домой, я вдруг отметил сильно опустевшую вешалку в коридоре и платяной шкаф- оказывается, зимние вещи Инны занимали много места; с их исчезновением повеяло еще большим одиночеством и заброшенностью. Я, правда, ждал, что Инна пришлет свою летне-осеннюю одежду, ведь стажировка должна была кончиться в конце декабря… Но она почему-то ничего об этом не сказала и ненужных вещей не прислала.

*10*

Как- то вечером после работы мы вышли из НИИ вместе с Лавровым. Я не помню, чтоб нам было домой по пути. Похоже, Саша специально отправился со мной, желая поговорить. Но он долго оставался мрачным, и мы шли молча, слушая лишь громкий скрип снега. Я уже думал, что он в самом деле идет в ту же сторону по какой-то надобности, как вдруг он замедлил шаги и посмотрел мне в лицо:

–  Слушай, Женя, ответь мне на один вопрос.

–  Хоть на два, - сказал я.

–  Как мужик ответь, ладно?

–  Ладно, как мужик и отвечу. Но что за вопрос?
– я еще не догадался, куда он клонит.

–  Скажи мне, только честно - что у тебя с Бессоновой в колхозе было?

–  С какой Бессоновой?
– не понял я, услышав совершенно незнакомую фамилию.

–  Ну с Катей! Ты что - даже фамилии ее не знаешь?… Так что у тебя с ней было?

–  Катей?…- вот уж какого вопроса я ожидал именно от Лаврова меньше всего.
– В каком смысле "было"?

–  В самом прямом. Ты не понял?

–  Ах, в этом…- я вздохнул.
– В*этом* ничего не было.

И мгновенно подумал, что после нелепого дня рождения в самом деле могло что-то "быть", не протрезвей я и не возьми себя в руки…

–  Нет - ты правду скажи. Честное слово тебе даю, на чем хочешь поклянусь, что не разболтаю. Ты ведь меня знаешь… Только скажи - было у тебя с ней, или не было?

–  Еще раз повторяю: не бы-ло. Ничего не было. А что это тебя так волнует?

–  Ну… - Лавров потупился, видимо, не в состоянии объяснить свой интерес.
– Мне просто… Ты ведь с ней так много общался…

–  Ну, в основном с нею, положим, общался не я.

–  Но все равно… Вы втроем часто ходили. И вечером, у костра - когда ты пел, было такое чувство, будто поешь специально для нее. Только для нее, и больше никого вокруг не существует. Я помолчал, удивленный: оказывается, Лавров понял и даже спустя столько времени помнил все, что я старался скрыть от всех и от себя самого в том числе.

–  И самое главное…- продолжал он.
– Ты ведь… Ты ведь по сути дела, заслонил ее от опасности, подставившись сам.

–  Ты еще скажи, как Матросов, на амбразуру упал!

–  Нет, серьезно. Это не каждый ради женщины на такой шаг пойдет…

–  Ну…- я пожал плечами.
– Раз уж ты просишь откровенности… Да, Катя мне нравилась. Очень нравилась. И мне в самом деле приятно было с нею общаться. И проводить время. И, возможно, ты прав даже насчет аварии. Возможно, если бы под ударом оказалась не она, а кто-то другой, я прыгнул бы не так быстро… И все бы для меня обошлось.

–  Так вот, скажи мне - неужели ты общался с нею, и тебе не хотелось обладать ей, как женщиной?

Я ответил не сразу. Вспомнил один из вечерних разговоров с Катей и Славкой по пути с фермы. Когда я развивал им теорию насчет супружеской верности, полную глупого, пионерского, подросткового максимализма. Сейчас повторить все то же самое я уже не мог. И даже не потому, что недавно осознал свое желание обладать Катей без возвышенных иллюзий. Что-то сломалось во мне - с отъездом Инны упала вера в счастливую семейную жизнь и семейное счастье вообще. И возможно, даже в любовь… Но я до сих пор не задумывался над этим всерьез. И не хотел обсуждать все с Лавровым. Поэтому сказал уклончиво и кратко:

–  Да нет, мне было достаточно хорошо общаться с нею и без физиологии.

–  Но как… Как можно общаться, как можно дружить с женщиной, - с неожиданной горячностью вспыхнул Лавров, махнул руками и даже совсем остановился.
– Как можно дружить, гулять и так далее, если женщина - не твоя?!

–  Твоя, моя… - я вздохнул.

Меня уже начал утомлять этот разговор. Потому что неожиданно достиг таких глубин моего самосознания, которые я прятал от себя, не в силах еще разобраться. И я попытался отшутиться:

–  Так я же не обезьяний вожак, которому во что бы то ни стало нужен гарем! К тому же на всех-то и сил не хватит… Но Лавров не принял шутки.

–  И все-таки! Я считаю, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна в принципе! Что если женщина не моя, то я и сам не смогу раскрываться перед ней полностью, и она от меня что-то утаит. И наше общение будет неполным, в конце концов…

–  А теперь ты ответь мне прямо и как мужик, - резко оборвал его я.
– В колхозе она была твоя. Ну и как, теперь, после этого, когда все кончилось - тебе очень хорошо, да?

Еще не договорив, я понял, что хватил лишку и зря обидел Саню. Лавров ничего не ответил. Он насупился, помрачнел и снова молча зашагал по улице. У первого же перекрестка скупо попрощался и свернул в сторону.

*-*

Сколь долго я ни возился, но необъятная записка подошла к концу. Я тщательно собрал по порядку мученически надписанные листки и отдал начальнику на просмотр.

–  Хорошо, - пробурчал он, равнодушно складывая их куда-то себе в стол.