Хуан Дьявол 3 часть

– Кума, Кума! Не верю! Ты говоришь, чтобы напугать, поиздеваться надо мной! Ты видела не это! Не это! Кума! Кума!

Неподвижная, похолодевшая, с неподвижным взором, волшебница с эбонитовой кожей погрузилась в грядущие ужасы, слетавшие с губ. Руки Янины трогали ее, окоченевшую, трясли, отчаянно пытались разбудить, и наконец, побежденно оторвались от колдуньи с выражением суеверного страха. Не взглянув на Куму, Янина попятилась к дверям хижины, прошла через порог спиной к дороге. Свежий воздух ночи хлестал по лицу, заставив очнуться. Объятая внезапным ужасом, она бросилась бежать к далекому свету дома.

Задыхаясь от ударов бьющегося сердца, бледная и испуганная от слов Кумы, Янина оперлась о стену, тут Баутиста подошел к ней со свирепым гневом:

– Где ты была? Откуда идешь?

– Я… я… – бормотала Янина. – Иду из… ниоткуда. Я гуляла… гуляла…

– Не выдумывай, не лги! Тебя видели наверху. Видел сам хозяин Ренато. Он рассказал об этом донье Софии. Ты хоть знаешь, как он ополчился против тебя? Хозяин взбешен, просил тебя уволить! Что ты сделала хозяину? Что сказала?

– Я… я… О, дядя Баутиста! – умоляюще хныкала метиска.

– Я запрещаю тебе звать меня так! Ты хорошо знаешь, что я тебе помогал, когда сестра умоляла меня у смертного одра, что из-за жалости подобрала тебя. Но я не позволю тебе творить здесь зло. Если по твоей вине хозяйка поссорится со мной, я расскажу всем правду, что ты отбросы сточной канавы, и туда вернешься, если хозяйка тебя уволит. Завтра я накажу всех этих бандитов, побывавших на празднике, и тебе же хуже, если не добьешься прощения доньи Софии.

– Делай, что хочешь! Меня не волнует! – отчаялась метиска, заливаясь слезами.

– Что значит, не волнует? Это мы еще посмотрим. Я слишком хорошо обращался с тобой, говорил, что ты моя племянница. Вытри слезы, иди к хозяйке и на коленях проси у ней прощения.

– У хозяйки Софии?

– И у другой, хозяйки Айме. Уверен, это она настроила мужа против тебя. Попроси у всех прощения до наступления завтрашнего дня, иначе будешь иметь дело со мной.

Баутиста ушел твердым шагом. Несколько минут Янина стояла неподвижно, погрузив лицо в ладони, задыхаясь от сотрясавших ее рыданий, пока жар щек не иссушил слезы. Тогда она медленно поднялась, как сомнамбула вошла в узкую спальню и дрожащей рукой открыла шкаф, встроенный в толстую стену, служивший комодом и аптечкой. Она вытащила оттуда грубый глиняный флакон. Отвратительный напиток, которая дала ей Кума, лекарство, чтобы подавить мятежную волю Ренато. С волнением она сжала его, а душа сражалась в ужасной битве.

– Он ненавидит меня. Ренато ненавидит меня, и ненавидит из-за нее. Проклятая…

Красноватая вспышка сверкнула в зрачках, высушив остатки слез, и силы вернулись к ней. Лицо озлобилось, исказилось от досады, забилось в тревожном ритме сердце, и зловеще она решила:

– Да, да, я сделаю, что велела Кума!

6.

– Ай, сеньора, наконец!

– Что-то случилось? Обо мне спрашивали, Ана?

– Спрашивать, никто не спрашивал, но Баутиста сорок раз проходил здесь, подходил к дверям, приклеивал ухо и опять уходил.

– Ладно, помолчи. Мне нужно подумать. Столько дел. Я не могу ошибиться, совершить глупость и сделать неверный шаг, иначе мне конец. Выйди осторожно. Пройдись по коридорам и скажи, где Ренато и что делает.

– Хозяин Ренато?

– Да. У меня будет последнее свидание с ним. Хочу выстрелить последнюю пулю, сделать последнее усилие ради счастья всех. Если нет, то сделаю так, как задумала, и да поможет мне дьявол, или пусть утонет со мной!

По приказу Ана тихо подошла к широкой галерее арок, которая вела в огромный особняк, и визуально удлиняла каждую комнату в проветренной, деревенской и безыскусной пристройке. Она увидела Ренато с бутылкой коньяка в руке, дававшего последние указания покорному и услужливому Баутисте. Поняв положение, вечно напуганная Ана вернулась в спальню хозяйки и поведала свои наблюдения:

– Сеньор Ренато один. Он допил последний глоточек и приказал Баутисте приготовить ванную, одежду, коня, чтобы немедленно уехать.

– Я должна остановить его. Пока он здесь. Помоги привести себя в порядок. Дай те французские духи, которые я купила в Сен-Пьере, кружевную накидку и немного губной помады. Когда закончишь, иди на кухню и принеси шампанское и ананасовый сок. Я приглашу его выпить со мной бокал и ему же хуже, если заставит меня пойти до конца.

Кошачьими шагами, зная свою чувственную силу, Айме решительно подошла к просторной галерее и жизнерадостно поприветствовала Ренато:

– Добрый вечер, Ренато, или добрый день. Даже не знаю, как сказать; в такие часы это трудно. Еще не рассвело, но уже начинает.

– Сейчас ты должна спать.

– Я спала и чувствовала себя такой одинокой в комнате, обустроенной для двоих. В такой спальне ужасно чувствовать себя брошенной. Там пахнет медовым месяцем, который, к сожалению, мы не прожили. Иногда я спрашиваю себя, не сон ли мой брак с тобой, и если его дни были кошмаром, то наконец я проснулась.

Ренато взглянул на Айме. Несмотря на выпитое, ему не удалось притупить разум и чувства. Наоборот, появилась болезненно острая чувствительность, тонкая проницательность, пытаясь найти истинный смысл неожиданного поведения. От него не скрылось, как она тщательно привела себя в порядок, оделась, надушилась чувственными духами. С бледными щеками, кругами под глазами она внезапно показалась ему более красивой, поразительно похожей на Монику, и он вздрогнул, проклиная в душе самого себя.

– Мой дорогой Ренато, ты задумывался, какая нелепость пришла в нашу жизнь? Слышала, ты не останешься в Кампо Реаль.

– Нет. Я возвращаюсь в Сен-Пьер. Полагаю, тебе все равно, так что не станешь осуждать меня.

– Нет, я не осуждаю. Какое счастье родиться мужчиной! Вы имеете все преимущества: ухаживать за женщинами, выбирать, просить руки и сердца или совершать любые глупости.

– Самое хрупкое – это мечта, Айме. Если наша жизнь превратилась в осколки, то не только по моей вине.

– По крайней мере, ты признаешь свою часть вины.

– Я признаю всю, если хочешь, и хватит об этом.

– Конечно. Достаточно поступать, что хочется. Самое удобное поведение!

– Хорошо, Айме. Вижу, ты хочешь меня послушать. Не моя вина, что я ранил и опечалил тебя. Ты пришла, когда я не способен лгать.

– Тогда меня это очень радует. Я тоже признаюсь в горьких истинах, Ренато Д'Отремон, во-первых, я не расположена страдать от твоего публичного презрения, пренебрежения в глазах мира, дерзкого ухаживания за другой женщиной, что еще более постыдно и оскорбительно, ведь в ней течет моя кровь.