Хуан Дьявол

Слова Хуана с трудом проникли в сознание Моники, а взгляд охватил окружавшее пространство, словно она впервые осмотрелась, словно только теперь поняла, что ее ноги ступали по знаменитому Мысу Дьявола, о котором она столько раз слышала от Хуана. Она подошла к двери. Там, где расходились две тропы, были солдаты, преградившие дорожный путь, отрезая пляж и Мыс Дьявола от всевозможных связей с Сен-Пьером. Повернувшись, чуть не запинаясь, Моника спросила Хуана:

– В таком случае, выйти невозможно?

– Ни войти, ни выйти. Разве ты не поняла? Хозяин этих земель не дает нам разрешения ступать по ним, а так как нет другой дороги, то считает, что замучает нас голодом и усталостью. Борьба – это смерть, и я не жалуюсь. Я ее вызвал, искал.

– Борьба против кого?

– Понимаю, ты не знаешь о моих делах, да и не нужно знать. Еще не нужно знать ничего об этой жалкой куче камней, которые дали мое имя. Позволишь показать?

Он взял ее за руку и вместе, они вышли за порог. Резкое движение охватило линию солдат, но Хуан ободряюще улыбнулся Монике:

– Не беспокойся, они ничего тебе не сделают, пока мы не перейдем белую полосу, которую вчера начертили судебные исполнители. Ее начертили до места, где остальное законно принадлежит мне. Забавно, да? В конце концов, я оказался неплохим чертежником. Государство предоставило мне кусок земли, если эти камни можно назвать землей. Но в конце концов, их признают принадлежащими Хуану Дьяволу. Нижняя полоса проходит через те острые камни, видишь? И доходит до той стороны. Следовательно, мне неожиданно принадлежит пляж и старая деревня, где я был попрошайкой.

Он дошел до края обрыва, куда спускалась извилистая горная тропа и открывался маленький рейд, огороженный утесами так, что казался амфитеатром. В нескольких метрах от белого песка располагалась горстка жалких домишек, а группа темных мужчин и женщин подняли озаренные надеждой глаза на Хуана.

– Что это значит? – заинтересованно спросила Моника.

– Значит, что деревня свободна. Появился человек, который незаконно ставит сети, строит жалкие лачуги, использует этот пляж для выхода в море. Хорошее дело завершится благодаря моей смелости. Его ответным ударом было окружить, отгородить нас. Мы хозяева этого клочка, но не можем пройти, а он защищает свои права с вооруженными солдатами, которые его поддерживают. Теперь понимаешь?

В глазах Моники вспыхнуло восхищение. Не отдавая себе отчета, она прикоснулась к руке Хуана, а глаза посмотрели на прекрасное мужественное лицо, закаленное солнцем и ветрами, а затем на темную и жалкую группу людей.

– Все это время ты делал это, Хуан?

– Да. Думал выкупить их, но я жалкий спаситель. Порвав цепь, я соорудил стену. Когда не могут больше, сдаются. Так сказал Ноэль. Придется пройти через все, что вздумается жестокому собственнику. Понимаешь?

– Ты хочешь сказать, что побежден?

– Никогда, Моника! Я буду сражаться всеми силами, до конца. И если все будет потеряно, то, как старые капитаны, я утону вместе со своим кораблем.

– Своим кораблем? – повторила Моника с отдаленной надеждой.

– Это просто выражение.

– Я знаю, но ты заставил меня задуматься. Осталось море. Ведь в море еще можно выйти, правда?

– Можно, если бы рядом был корабль. Лодки этих людей довольно хрупкие, чтобы осмелиться отплыть дальше от той возвышенности, а Люцифер снова отобрали. Но почему тебя это так заботит? Можно сказать, будто тебя волнует.

– Меня волнует, Хуан, волнует!

Словно противореча словам, она повернулась спиной к пронзавшим глазам Хуана и удалилась вдоль острых камней. Она смотрела на волны, разбивающиеся о скалы. Чувствуя его приближение, ей захотелось обернуться, просмотреть на него и кинуться в безудержном и нелепом порыве в его объятия. Но она повернулась очень медленно, на лице Хуана было неопределенное выражение, взгляд снова стал далеким, а в Монике словно толчком, взрывом пронеслась нездоровая мысль, и она спросила:

– О чем ты думаешь, Хуан? Не о гроте ли на пляже? – и гневно воскликнула: – Тогда я оставлю тебя со своей печалью!

Хуану не удалось ее остановить, она словно летела, а не бежала по острым черным камням, словно каменным ножам, заточенным ударами моря и ветра, но они были менее острыми, чем ее мысли, менее душераздирающими, чем ее желания.

10.

Ренато был удивлен, когда увидел открытым двор старинного дома в Сен-Пьере. Слез с коня и передал поводья в руки лакея цвета эбонита, который явился, почувствовав его прибытие. Но прежде чем спросить покорного слугу, под сводами появилась небольшая медная фигура, и приблизившись, объяснила:

– Сеньора послала меня приготовить дом. Мы только что прибыли. Как мне кажется вовремя. Сеньор Ренато, вы кажетесь очень уставшим.

Из-под полуопущенных век, темным взглядом Янина рассматривала кабальеро Д`Отремон, на котором действительно имелись следы продолжительных поездок. С трудом лакей вел истощенную лошадь, глаза Янины поднимались от сапог, покрытых пылью и грязью, к влажному от пота лицу, озаренному вспышкой счастья.

– Янина, прикажи приготовить мне ванную и ужин.

– Да, сеньор, сию же минуту. Выпьете чего-нибудь? «Плантатор»? Я сама могу приготовить.

– Благодарю, Янина. А сейчас мне понадобятся твои руки для кое-каких дел. Знаю, они искусно делают букеты, не так ли? Срежь все розы в саду, найди самую красивую вазу в доме.

– Да, сеньор, – почтительно отозвалась удивленная Янина. – А потом?

– Вставь туда срезанные розы, я напишу несколько строк, которые ты отправишь.

Янина посмотрела на него и не могла оторвать глаз от красивого мужественного лица, которое медленно преображалось. Вот уже несколько долгих месяцев она не помнила подобного выражения на лице хозяина. Словно перед его глазами махала крыльями мечта и надежда. Янина печально спросила, еле сдерживая дрожь в голосе:

– Куда следует послать цветы, сеньор?

– В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова.

Ренато Д`Отремон пересек двор, направляясь к привычному убежищу, в старую библиотеку обветшалого дома в Сен-Пьере, заваленную книгами. Затуманенные яростью и печалью, глаза Янины проследили за ним, в них вспыхнула ревность и жгучее любопытство. Она смотрела до тех пор, пока высокая и стройная фигура не исчезла за тонко отделанными дверьми. Как эхо, она повторила:

– В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова…