Хуан Дьявол

– Огонь! Огонь! – приказывал лейтенант, отчаянно крича. – Вторая линия вперед! Огонь!

Тут же выскочил неистовый сброд. Шум толпы, которая воодушевленно атаковала, можно было спутать с выстрелами и криками боли. Среди суматохи приказов и криков, возвысился отчаянный голос Моники:

– Хуан, Хуан, жизнь моя!

11.

– Сеньора Д`Отремон, с вашего разрешения. Я узнал ваш экипаж, мне сообщили, что вы ждали несколько часов, осмелюсь передать вам новости, которые вы, конечно же, ожидаете с нетерпением. Я могу говорить?

Возможно, сдерживаясь перед старым изменником-слугой, возможно, подавляя всхлипывания, София Д`Отремон поднесла к губам кружевной платок. В порыве благодарности она заставила себя протянуть руку Педро Ноэлю, которую тот поспешил пожал.

– Бедная сеньора! Понимаю, что вы чувствуете.

Роскошнейшая карета дома Д`Отремон остановилась на обочине, между зарослей кустарников, которые росли вдоль тропы к Мысу Дьявола, достаточно далеко от места случившихся событий, захвативших внимание всего Сен-Пьера. Часовые, расставленные повсюду, заставили Софию остаться там, пока солнце горького дня медленно погружалось в воды еще спокойного моря.

– Вы оттуда? – поинтересовалась София. – Я могу пройти? Мне позволят?

– Я воспользовался старыми дружескими связями, древней хитростью и лодкой, достаточно старой и небезопасной. Но дело в том, что я сразу же ушел.

– Вы видели моего сына? – беспокойно спросила София.

– Видел прекрасно. Но сдвинуть его с места не получается. Ни лейтенант, ни капитан, прибывший с подкреплением, этого не добились. Чтобы добраться до линии, он заручился устным разрешением губернатора. Он застрял на границе и ждет возможность поговорить с Моникой.

– Он все еще не добился этого? Разве она не понимает, что мой сын подвергается опасности, чтобы ее вытащить?

– К сожалению, я не добрался до Ренато. Охрана очень строгая, и даже на лодке в тихий день невозможно добраться к мысу. Я тоже не смог увидеть Хуана. Знаю, что Сегундо и Моника вытащили пулю и перевязали его рану. Учитывая его крепость, думаю, его жизни не угрожает опасность. Солдаты ранены, кто-то тяжело, их заменили другими, а рыбаки, выиграв стычку и завладев некоторым оружием, отступили, когда увидели подкрепление. Среди них есть раненые и боюсь, кто-то умер.

– Они отступили? – удивилась София с нескрываемым гневом: – А солдаты оставили это так, спокойные после того, как позволили этим людям…?

– Эти люди оказались опаснее, чем думали солдаты, – усмехнулся Ноэль. – И к тому же они правы. Конечно, пока все это не имеет юридической силы.

– А вы на их стороне. И все же я очень благодарна вам, что передали новости о моем сыне, он обезумел, неблагодарен, и не думает, что я переживаю и страдаю из-за него здесь.

– Если совет бывшего друга мог бы послужить вам, я бы осмелился посоветовать вам отдохнуть, донья София. Для Ренато нет опасности, ведь Хуан тяжело ранен по вине вашего сына.

– По вине моего сына? – возмутилась София.

– Да, да. Хуан не вышел бы из себя, если бы это не имело личный оттенок. Я увидел, что вы смягчились, и буду с вами честен. Происходящее ужасно, донья София. Губернатор ваш друг, вы можете поговорить с ним. Нельзя, чтобы первые власти острова содействовали подобной несправедливости. Если вы действительно расстроены вредом, который причинил ваш сын…

– Что вы говорите? Я расстроена вредом, что страдает этот бандит?

– Вы не изменились, донья София. Я уж было хотел вам посочувствовать. Но это было ошибкой. Вы должны страдать бесконечно больше, чем страдаете, и будете страдать. Страдайте, и пусть никто не сжалится над вами, потому что не заслуживает жалости тот, кто не способен сочувствовать!

– Ноэль, Ноэль! Как вы осмеливаетесь? – бормотала София, крайне возмущенная. – Вы наглец! Глупец!

Ноэль удалился и не слышал последних оскорблений дамы, которая яростно повернулась к большому кучеру цвета эбонита и приказала:

– В дом, Эстебан! Мы немедленно возвращаемся в дом!

Сквозь прикрытые окна в полумрак хижины проникали последние лучи уходящего дня, едва высвечивая темно-коричневый точеный профиль неподвижного человека на постели из травы, сооруженной на скорую руку. То ли он улыбался, то ли погрузился в глубокий мучительный сон, а рядом с ним, сцепив ладони, Моника с болью смотрела на чеканное лицо того, чья жизнь висела на волоске. С внезапным испугом она обернулась на скрип маленькой двери.

– Я могу войти, хозяйка?

– Входи, но не шуми. Ему нужно отдыхать, у него сильная лихорадка. Нам нужен доктор, Колибри, но как? Как?

– Не знаю, моя хозяйка.

– Знаю, что ты не знаешь, бедняжка. Зачем ищешь меня? Что ты хотел?

– Сеньор Ренато там, – таинственно сообщил Колибри. – Он позвал меня, когда я подошел ближе, велел сообщить вам, что не уйдет без вас.

Возмущение было ответом Моники на слова Колибри, в то же время она повернулась к спящему Хуану, в волнении, что тот мог услышать неосмотрительные слова, что могло ускорить биение сердца, эхом отдававшееся на ложе, словно оно стало настолько своим, что без него нельзя было прожить. Беспокойно она отошла с Колибри к прикрытой двери строящегося дома.

– Он не хочет уходить, хозяйка. Посмотрите туда… – маленькая смуглая ручка указала на неясные очертания, где начинались густые заросли. Отчетливо виднелась длинная линия солдат, которые следили с оружием в руках, экипаж, брошенный на дороге, а рядом со заколоченными столбами, отмечающими границу, стояла изящная и гордая фигура последнего Д`Отремон и Валуа в своем непогрешимом белом льняном костюме, со смелой статью кабальеро, с неистовым упрямством страсти, которая провозглашала его законным сыном страстного и дикого острова, где все, казалось, кипело с той же размеренностью: суровые горы, густые леса, каменные берега, бурное море, потоки первых дождей, превращающихся в ручьи, горячая кровь и восторженные сердца, яркие умы, в которых ужасающе часто вспыхивала искра безумия. Мартиника!

– Он сказал, что способен прийти за вами, если вы не выйдете, хозяйка.

– Ну так пусть осмелится!

– Ай, моя хозяйка. Посмотрите! Если бы Сегундо или Угорь понимали, они бы достали оружие. И если бы у меня было ружье…

Ренато приближался к возвышенности. Решительно он вывернул кошелек охране на линии, и они остались неподвижными, как будто не увидели его, а он твердым шагом поднимался по вражеской земле.

– Моника, прямо сейчас. Пойдем, я не уйду без тебя.

– Я не спущусь, это я говорю, чтобы ты ушел, Ренато! Разве ты не понимаешь, что эти мужчины сошли с ума от боли и ярости? Ты глупо играешь жизнью!

– Какое значение имеет жизнь, если тебя нет со мной? Моника, жизнь моя!

– Пожалуйста, хватит! Я не пойду с тобой! Ты еще не понял? Нет! Нет! Ренато! Оставь меня, отпусти, уйди уже! Зачем ты пришел?

– А твое обещание? Наш договор?

– Его уже не существует! Ты расторгнул его там внизу! Уйди и забудь!

– Забыть? Забыть причину моей жизни? Бросить тебя, зная, что ты в опасности, учитывая, кем являешься для меня? Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я не оставлю тебя, не говори, что хочешь вернуть назад данное мне слово!