Хуже войны
Шрифт:
Точилин тоже замер на месте.
Он повернул голову к лейтенанту, склонившемуся над каким-то подозрительным бугорком.
– Товарищ лейтенант! Тут мешок…
Не глядя в его сторону, лейтенант, занятый своим делом, махнул рукой.
– Так посмотри! Только осторожно.
Точилин опасливо приблизился к мешку, нагнулся, отвернул край горловины и тут же с округлившимися от страха глазами отпрыгнул назад, споткнулся и упал на спину.
Овчарка жутко завыла.
Простирая трясущуюся руку к мешку, Точилин вскрикнул:
– Товарищ лейтенант! Там… Там…
Лейтенант распрямился и повернулся
Елозя задом по земле, Точилин отползал от мешка все дальше и дальше.
– Там человек… Мертвый… И голова отдельно…
30.
В кабинете секретаря парткома полка шумно работал кондиционер.
Поташов сидел за своим рабочим столом. Чепига стоял перед секретарем парткома, опустив голову и переминаясь с ноги на ногу.
Поташов, пожевав губами, вздохнул.
– Значит, двое у Фоменко погибли, а третий попал в руки к «духам»?
Чепига, не поднимая головы, тихо ответил:
– Так точно. Они ему сначала отрезали нос и уши. А потом… Отделили от туловища голову… Сложили все это в мешок и бросили на обочине дороги… Полковые саперы обнаружили, сегодня утром.
– Кто его опознал, этого… рядового Ойте?
– Замполит роты.
Секретарь парткома поморщился.
– М-м-да… Когда будешь отправлять домой… То, что осталось от этого солдата… В сопроводительных документах напиши, чтобы на месте не вздумали вскрывать гроб, понял? Пусть военком проследит…
Чепига кивнул.
– Есть.
Поташов махнул рукой.
– Иди, занимайся.
Чепига снова кивнул, развернулся и направился к выходу из кабинета.
Вспомнив о чем-то, Поташов вскинул голову и бросил ему вслед.
– Да! Вот еще что не забудь!
Чепига остановился и обернулся.
Секретарь парткома улыбнулся.
– Я разговаривал по телефону с Тодоровым… Он хочет поставить начальником штаба третьего батальона Фоменко. Можешь заготовить представление.
31.
Фоменко и Чепига стояли и курили недалеко от штаба полка.
Оба были мрачнее тучи.
Фоменко грустно протянул:
– Я когда не увидел Женю у КПП, сразу почуял неладное… Он же встречал меня - каждый раз, когда мы возвращались с войны.
Чепига вздохнул.
– Корытова сразу отправили в окружной госпиталь – в Ташкент.
– Хоть бы все обошлось…
– Будем надеяться…, - спохватившись, Чепига полез рукой в карман куртки и достал из него спичечный коробок с адресом, продиктованным ему Корытовым. Он протянул коробок Фоменко.
– Вот, Евгений Иванович просил передать… Адрес его матери.
Капитан взял у него из рук коробок и поднес к глазам.
– Разборчиво написано? – поинтересовался Чепига.
Фоменко кивнул.
– Да. Шатура… Чкалова, три…
Чепига едва заметно улыбнулся.
– Ну, а Вас я могу поздравить.
Фоменко поднял голову.
– С чем?
– Тодоров подписал представление. О назначении Вас начальником штаба третьего батальона. Я уже отправил представление в Кабул. Думаю, со дня на день командарм подпишет приказ…
32.
Полночь
давно миновала.Фоменко сидел в своей комнате на кровати, уставившись в одну точку. Перед ним, на табурете, стояла распечатанная бутылка водки и граненый стакан.
Фоменко налил полный стакан, взял его и поднес к губам. Он поморщился, передернул плечами и поставит стакан обратно на табурет, продолжая сжимать его в своих крепких пальцах.
Он зажмурил глаза и помотал головой из стороны в сторону.
Его пальцы сжимали стакан все сильнее и сильнее.
Стакан со звоном лопнул…
Фоменко открыл глаза и равнодушно посмотрел на правую руку, сжимающую в кулаке осколки стекла.
Из кулака в лужу водки на табурете стекала струйка крови…
33.
Фоменко долго не решался постучать, а когда, наконец, занес руку, дверь распахнулась сама, и перед ним возник пьяный, пахнущий чесноком и дешевым одеколоном лейтенант Маничев.
Упершись в ротного, черные и скользкие, как маслины, глазки Маничева испуганно заморгали. Смущенно крякнув, лейтенант вжал голову в плечи и, стараясь не задеть капитана, осторожно протиснулся между ним и дверным косяком, а затем, готовый совершенно ко всему, ежесекундно оглядываясь и проклиная переставшие слушаться ноги, понес свое обмякшее тело по коридору. С каждым шагом он нес его все быстрее и быстрее, а перед самым выходом перешел на бег и со вздохом облегчения нырнул в темноту.
Ротный вошел в комнату.
Аннушка сидела у окна спиной к двери и расчесывала волосы. Заслышав его шаги, она обернулась и смерила Фоменко холодным, равнодушным взглядом.
– Я ждала, что придешь. Вот уже неделю, как вы приехали с «боевых».
– Я слышал, но не мог поверить, - сказал он.
– Придется.
– Я и теперь не могу поверить...
– Почему?
– Аннушка хохотнула. – Когда я летела сюда, грузовым самолетом «Ташкент-Кабул», пьяный прапорщик, развалившийся на скамейке напротив, ткнул в мою сторону пальцем и сказал: «Еще одна б...дь»?
Она пожала плечами.
– Такой хотел видеть меня здесь каждый.
– Не каждый.
– Да я хотела этого сама, Валера.
– Неправда!
– Я ненавидела себя за это. Но я хотела. Чтобы через два года вернуться домой и уже больше никогда не вспоминать о том кромешном аде, в котором я провела всю жизнь.
Аннушка смотрела куда-то мимо него.
– Я хотела забыть проклятую комнату в коммуналке, где мы ютились с больной мамой и младшим братом, - она стала загибать пальцы.
– Забыть свое единственное пальто, которое еще можно было надеть, но которое я уже боялась сдавать в химчистку, потому что оно могло расползтись по швам...
– Если бы я был тогда рядом...
– Тебя не было. И я решила поехать сюда...
Фоменко затаил дыхание.
– И когда мы были нужны другу другу... Неужели ты и тогда... была готова с любым?
– Ты появился и удержал меня. Рядом с тобой я даже не смела думать, что ко мне может прикоснуться кто-то еще... Если бы ты пришел той ночью, когда я едва не проломила Тодорову башку..., - Аннушка всплеснула руками.
– Боже! Я была последней дурой, когда верила, что ты придешь.
– Я не мог.