Хюльдра
Шрифт:
– А он что? – спросил Вася с улыбкой, отхлебнув из стакана и поморщившись.
– Спросил, что случится, если он не справится, - рассмеялась Алиса, - но его мудрая мать сказала, что он большой, сильный и смелый, и справиться с любым монстром ему не составит никакого труда. Хотя мать-то мудрая, но я уверена, что едва заслышав шорох из сыновьей спальни, она тут же примчится и как ниндзя покрошит агрессора в винегрет.
– Он знает обо мне?
– Да, - ответила Алиса, - он знает, что ты существуешь, что ты жив. Он знает, что тебе пришлось уехать по делам очень далеко и что об этом никому нельзя рассказывать. Вася Заваркин-младший - очень смышленый мальчик. И у него есть твоя фотография.
Вася
– Она хорошая мать? – наконец решился Заваркин.
– Лучшая, - уверила его Алиса и, решившись, сделала большой глоток, - о, Господи, что это?
Она закашлялась, и из ее глаз брызнули слезы.
– Аквавит. Норвежский самогон из картошки, - с улыбкой объяснил Вася. Он взял кружку, набрал воды из-под крана и сунул Алисе под нос. – Пей. Пей, здесь можно пить воду прямо из крана.
Алиса послушно отхлебнула. Потом еще и еще. Аквавит не был уж особенно жгучим, просто ей нужно было выиграть время, чтобы собраться с духом и сообщить ему то, что должна сообщить.
– Я не хочу его видеть, - безапелляционным тоном заявила Анфиса, провожая Алису в аэропорт, - я не против его встреч с сыном, напротив, я всецело «за». Но сама я видеть его не хочу. Я буду очень тебе благодарна, если организацию их встреч ты возьмешь на себя. Удачного полета.
С этими словами она крепко обняла сестру, чмокнула ее в щеку и удалилась, не оглядываясь, не дав Алисе уточнить один очень важный момент. Ася не хочет видеть Васю, потому что боится расчувствоваться и раскиснуть или потому что ненавидит его за несвоевременный побег?
Глядя на высокую и грациозную сестру, чья фигура еще маячила у самого выхода, Алиса поняла, что лоскуты ее порванного надвое мира еще очень и очень далеко друг от друга.
Глава вторая. 2010 год. Надо было все рассказать!
Косой солнечный луч упал на шелковую наволочку и игриво пощекотал правую ноздрю Нины Смоленской. Она чихнула и проснулась.
– Еще так рано, - простонала она и перевернулась на другой бок.
Просыпаться ранним утром для Нины было настоящей каторгой, и когда утром не было тренировок или репетиций, то она с удовольствием пользовалась моментом и валялась в постели до обеда.
Нина открыла один глаз и удостоверилась в том, что тело ее не обмануло: в постели она была одна. Павел так и не пришел.
– Черт! – выругалась она, приподнимаясь на локте и снова падая на подушку без сил, - я даже легла вчера вовремя, а все равно встать не могу!
Нина знала, что весь следующий час проведет в безуспешных попытках покинуть свое царское ложе, убранное тончайшим шелком цвета шампанского.
– Зря только стелила новые простыни! – разозлилась Нина. Павел не пришел, и ее планы, включающие поздний ужин и любовные утехи, пошли прахом.
Может, причиной тому была злость на вероломного любовника, или, может, Нина действительно выспалась, отойдя ко сну в положенный час, но возня с подъемом с кровати заняла у нее в три раза меньше времени, чем занимала обычно. Не нашарив на полу тапки, она прошлепала в ванную босиком.
– О! – воскликнула она, увидев свое отражение в зеркале и отметив, что выглядит отдохнувшей.
Освежив свой мозг контрастным душем и аккуратно собрав с себя влагу бамбуковым полотенцем, Нина вышла из ванной почти счастливая. Бросив тоскливый взгляд в сторону кухни, она решительной рукой сменила банный халат на шорты и майку, а комнатные тапки, которые нашлись в ванной – на беговые
кроссовки за четыреста долларов.Ее ждала сорокапятиминутная пробежка трусцой с ускорениями, потом упражнения на пресс, отжимания и скакалка – стандартная утренняя программа, после которой ее ждет обезжиренный творог, овсянка на воде и двести граммов куриной грудки, приготовленной на пару.
– Какое счастье, что у меня под боком есть стадион, - буркнула Нина, глядя через окно во двор. Отсюда отлично просматривались прорезиненные беговые дорожки и местами вытоптанный футбольный газон. Она знала, что как только она ступит на стадион, то остатки ее плохого настроения тут же улетучатся, вытесненные свежим воздухом и движением. Не устоят под натиском эндорфинов. Надо только выйти, не уснув нигде по дороге…
Нина вздохнула и решительно толкнула входную дверь. Выйдя, она повернула ключ в верхнем замке и аккуратно пометила его на верхнюю горизонтальную планку дверного косяка, предварительно убедившись, что за ней никто не наблюдает. Бегать с ключом было очень неудобно, а бросать квартиру незапертой Нина Смоленская не решалась.
Теплый августовский ветер нежно провел по ее лицу своей невидимой рукой. Нина сощурилась от яркого солнца и двинулась к стадиону. Там она, не мешкая, перешла на трусцовый бег, и уже после первого ускорения раздражения заметно поубавилось. После второго мир стал казаться привлекательным. Третье Нина делать не стала: побоялась утомиться. Сегодня столько работы!
На трибуне, на самом верху, появилась фигура. Нина не придала ее появлению особого значения: на этот стадион приходили тренироваться жители окрестных домов, но, в основном, по вечерам, оставляя утренние часы в полное Нинино распоряжение.
– Может, приходить еще раньше? – спросила она сама себя. Теперь, когда она была бодра и весела, те муки, что она претерпела, стаскивая себя с кровати, казались ей сущим пустяком.
Нина поднялась на носочки. Икроножная мышца болезненно напряглась, но она терпела: эта мышца была нужна ей тренированной, иначе можно попрощаться с каблуками.
Нина уже принялась за растяжку сидя, когда фигура бодро спустилась с трибуны и превратилась в мужчину со смутно знакомыми повадками.
– Где я его видела? – спросила она шепотом сама себя, наклоняясь к левой ноге и украдкой разглядывая пришельца. Пока она наклонялась к правой ноге, а он пробегал второй круг по треку, она успела его разглядеть: крепкий, невысокого роста, шапка прямых русых волос и широко расставленные, как у ленивца, глаза с тяжелыми веками без ресниц. Тяжелый взгляд, который Нина не забудет никогда в жизни. Потому что однажды, четыре года назад одним погожим летним вечером эти странные глаза смотрели на нее оскорбительно трезвым взглядом, в котором смешались самодовольство и брезгливость.
Нина резко подскочила с газона, едва не повредив мышцу. Ну, уж нет! Она, Нина Смоленская, не будет делить стадион с этим уродом! Она решительно зашагала к выходу и уже преодолела середину пути, когда услышала, как кто-то тихо и вкрадчиво зовет ее по имени.
– Нина.
Тошнота подкатила к ее горлу, и Нина невольно перешла на бег. Через несколько секунд она уже неслась во весь опор, поддавшись панике.
– Не смей! Не смей называть меня по имени! – бормотала она, нащупывая ключ и вставляя его в замочную скважину. Она влетела в квартиру, громко хлопнув дверью, и сделала то, чего не делала уже четыре года: заперла все четыре замка на своей бронированной двери, каждый – на максимальное количество оборотов. Но даже этого Нине показалось мало, и она кинулась к окнам. Она захлопывала одно за другим, опускала жалюзи и задергивала занавески. Она не замечала, как по ее щекам текут слезы.