Хьюстон, у нас проблема

Алина была птицей-убийцей. Только вот они предупреждают о своей опасности с помощью яркого оперения, а Алина не предупреждала никак.

Неизвестно, откуда у птиц взялся этот яд. Анализ ДНК свидетельствует, что двуцветный питоху и ифрита ковальди – родственники. Но теперь мне кажется, что они родственники и с Алиной.

Алина – это прошлое.

Keep your friends close, but your enemies closer.

Держи друзей близко, а врагов еще ближе.

Но меня это уже не касалось.

Я чувствовал нечеловеческую усталость.

Как я мог не видеть, что происходит?

Это просто невозможно. Ведь я всегда обращаю внимание на детали, вижу картину целиком, могу распознать, где мусор… всегда чувствую, какая деталь важна, а какая только отвлекает внимание от главного. Я всегда знаю, что на самом деле важно.

Алина?

Она была последней, кого я мог заподозрить в чем-то подобном.

Но в чем-то она, к сожалению, была права.

Какая же это любовь, если четыре года можно уничтожить одним-единственным телефонным звонком?

Что же это за отношения, если их может разрушить кто-то третий?

Неземная красота

«Липа» закончилась.

Я взял пульт и выключил телевизор.

Инга лежала в уголке дивана, держа на животе свернувшегося калачиком Геракла. Он спал. Она время от времени его поглаживала, и по его маленькому тельцу пробегала дрожь удовольствия.

– Это грустно, – сказала она.

Я кивнул. Потому что это действительно было грустно.

– Хороший фильм. Ты не показываешь свою другую сторону.

– Свою другую сторону?

– Свою другую сторону. Понимаешь? Так же, как Алина.

– Избавь меня от подобных сравнений. Нет ничего страшнее отвергнутой женщины…

– Вот именно в этом она и похожа на тебя. Видишь, к чему все это приносит.

– Приводит. Привело. Ло. Прошедшее время.

– Ло. Ло. А теперь что?

– Через две недели начинаем снимать. Завтра я еду размечать место. Инга, я каждый день бываю у матери, я должен все организовать, за всем следить, она скоро выходит из больницы, мы заканчиваем раскадровку, у меня действительно просто куча дел.

Я должен быть хорош. Очень хорош.

Это мой последний шанс.

– Это твой шанс на все! – она стукнула мне пальцем в грудь.

* * *

Нужно паршивца отвезти матушке. Я упаковал миски, еду, Геракл повсюду ходил за мной, не отступая ни на шаг.

– Ты возвращаешься домой, – сказал я и внимательно посмотрел на этот комок шерсти, вырванный из лап смерти.

Он был симпатичный.

Он поднял голову и взглянул на меня.

– Давай, – я стукнул себя по колену.

Он стартовал, как «Мессершмитт».

Я научил его отталкиваться от колен и приземляться на грудь, только надо колени сгибать. Матушка удивится. А он очень толковый пес – если в подходящей компании.

Я включил Морриконе.

Книги я расставил и даже окна помыл, в последний раз перед этим их мыла Марта. И в доме сразу стало как-то светлее – непонятно почему.

Я засунул пса в сумку, он не протестовал.

И тут же услышал стук снизу. И постучал в ответ.

Ничего не изменилось.

Вчера Кошмарина наконец позволила нам, то есть мне и Збышеку, сделать у нее в кухне ремонт. И стояла над нами, а точнее – под нами, потому что мы же на стремянке корячились, все три часа. И командовала – вправо, влево, ниже, выше… Не туда, а тут еще раз надо пройтись, видно шов… и не мусорите, а то ведь потом не уберешь за вами… и при этом еще готовила что-то, потому что «голодными вы от меня не уйдете!». И мы съели все подчистую – потому что противиться ей было бессмысленно.

Но мы и шкафчики поснимали, потому что раз уж мы потолок сделали – обидно было стены оставлять в прежнем состоянии. Она пыталась протестовать, мол, это совершенно необязательно и даже невозможно, но мы ее утихомирили, и она отправилась в другую комнату и включила там телевизор.

И действительно было слышно, как Геракл там цокает по паркету. Я постучал сам себе, чтобы не нарушать традиции. Она прибежала из комнаты и застала меня со щеткой в руке. Я почувствовал себя глупо, стоял с этой щеткой, как идиот.

– Вообще-то не так уж оно и мешает, – произнесла она.

– А я привык, – улыбнулся я. И она тоже улыбнулась.

Кошмарина – улыбнулась!

Конец света!

Раз пятнадцать она спросила, как она может нас отблагодарить.

Да очень просто.

Не обливать меня вонючей водой.

Не кричать.

Не грозить пальцем.

Масса способов есть.

И вот теперь, перед уходом к матушке, я ей вежливо постучал.

По крайней мере, я точно знаю, что если у меня случится инфаркт – то кто-нибудь это заметит.

* * *

Аня вернулась из лагеря загорелая и, честное слово, на целую голову выше, чем уезжала. Хотя это и невозможно. Она бросилась мне на шею, они как раз выходили из лифта – мне аж неловко стало.

– Иеремиаш, какие у меня есть фотографии, какое же тебе спасибо огромное! Я должна к тебе прийти, я тебе все-все расскажу!

Вот же оно мне надо, такое знакомство?

Нужно найти этого придурочного слоника и поставить на видное место, она уже раза три минимум о нем спрашивала. Ну да ладно, уж такие они, женщины.

* * *

Сегодня ко мне приехало все «Хреновое братство» в полном составе – отметить мое возвращение в кино. Бартек оставил беременную жену, вот ведь молодец, аж на три часа и звонил ей за это время всего лишь семь раз. Может быть, это потому, что они на седьмом месяце.

Толстый вернулся из Словакии, Маврикий смог оторваться от Эвы, а Джери ни от кого не надо было отрываться.

– У нас есть мозголом, – Толстый триумфально вознес кверху бутылку абсента. – Запрещенный. Вне закона. Сносит крышу напрочь. Кто хочет?

Все хотели.

– Давай сахар, без сахара абсент не пьют! – кричал Толстый, а я все ждал, когда застучит снизу щетка.

Хьюстон, у нас проблема!

Бартек полез в холодильник.

В холодильнике была только жрачка для пса, о которой я забыл. И много йогуртов.