И боги услышат

Повернувшись вполоборота, Нилани сверкнула на старуху потемневшими от гнева глазами.

– Как и простуда, если её не лечить! – она снова обратилась к соплеменникам. – Древние тоже заболевали, но для них не было непобедимых болезней.

– А ещё они выбрасывали еду и заставляли рыжих мух делать всю работу, – Ханора хмыкнула. – И всё это закончилось новой зарёй. Что ты хочешь к этому добавить?

Девушка покачала головой:

– Предки не считали, что всё закончилось. Они пытались вернуть старые знания.

– Цепляться за наркотик – типичная реакция. Нам повезло, что человечество сумело очиститься.

Дрожь накатила на Нилани холодной волной. Настал самый важный момент. Пора было объясниться, рассказать, чем она отличается от Тау. Однако горло у девушки перехватило. Ей в голову пришла догадка. Позорная, страшная, невозможная.

– Тау искала способ, чтобы магия снова служила всем и каждому, – проговорила она. – Или ты хочешь оставить все чудеса шаманам и знахаркам?

Губы Ханоры искривились в усмешке:

– Я то думала, ты умнее.

Собрание безмолвствовало. Для них возвращение магии было сродни предложению распилить чудовище на железные чурки. Привлекательно. Но кто же станет таким заниматься? Нилани вдруг с холодной ясностью поняла: они её не поддержат. Что то внутри у неё сжалось, запирая невысказанную тайну. Слова были бесполезны. Даже в хрониках героев не носили на руках, пока они делом не докажут свою правду. Значит, выбора не оставалось.

– Я требую судьбу искателя! – крикнула она, отсекая пути к отступлению.

Дом захлебнулся ропотом.

– Искателей нет со времён Тау, – проговорил Ваймари, барабаня пальцами по колену.

Крутанувшись на носках, Нилани вцепилась взглядом в человека с судьбой-пузырём, которого приметила раньше:

– Скажи, если всех ныряльщиков проглотит море, ваше дело исчезнет?

– Нет, конечно, – отозвался тот, недоумённо почесав нос. – Без нас никак.

Взгляд девушки перескочил на Дугала:

– Если всех вас заберёт лес, разве запрещено будет любому чужаку поднять упавшие копья?

– Если удержат, – хмыкнул старик, и его товарищи закивали.

Нилани победно посмотрела на Ваймари:

– Да, искателей нет, – девушка возвысила голос. – Но их судьбу не объявили бесполезной. Я заявляю на неё право. Пусть моим испытанием станет магия. Я верную её людям. И отказать мне будет лицемерно.

Капитан бросил короткий взгляд на Ханору. Та молча кивнула.

– Хорошо, – вздохнул Ваймари и обратился к Нилани: – Отыщи способ вернуть магию и получишь знак искателя. Да будет так.

На его лице отразилось жалость. Девушка вдруг поняла: и Ваймари, и Ханора нашли своего предсказанного неудачника. Собравшись с силами, она поклонилась и зашагала к выходу из дома. А люди расступались перед ней, будто перед заражённой.

Едва Нилани вышла из общего дома, как тьма схватила её за предплечье.

Тарис. Девушке хотелось прильнуть к нему в поисках опоры и успокоения. Но она обожглась о тяжёлый взгляд, в котором блестела колючая обида. Значит, он тоже ничего не понял. Это осознание так поразило Нилани, что она не сопротивлялась, когда юноша потянул её за собой.

В доме снова грохотал барабан. Громче и быстрее, чем раньше, словно старался выбить из разума людей случившееся. И это сработало.

– Четвёртый! – умоляли они. – Четвёртый!

Но ни Тарис, ни Нилани этого не слышали. Бок о бок они дошли до середины площади, прежде чем юноша остановился и выпалил:

– Зачем?!

Слово вылетело из него как пробка из бочки и эхом раскатилось по пустым улицам.

– Ты хоть думала, что будет, если провалишься?! – бушевал Тарис. – Ты же можешь погибнуть.

Его пальцы всё крепче и крепче сжимали плечо Нилани. Это вывело девушку из ступора. Ей хотелось закричать, не столько от боли, сколько от обиды. Он не верил ей. Не верил в неё. Разум словно объяло огнём, мысли забились в судорогах.

Она проворно вывернулась из хватки Тариса и встала напротив. Когда она заговорила снова, в её голосе звучало железо.

– А ты?

Юноша вздрогнул:

– Что?

– Моа, да? А ты уверен, что вообще сможешь его найти?

Слова резанули глубоко. Тарис застыл, раздувая ноздри.

– Увидимся на дне итогов, – Нилани отступила назад. – Если судьбе будет угодно.

Ещё миг, и она исчезла в темноте.

* * *

Скользкая от росы трава лизала голые пятки. Узкая птичья тропа виляла, так и норовя вывернуться из под ног. Слева раскинулась манящая чернота, в которой тлела россыпь далёких угольков – деревня. День решений, должно быть, уже выплеснулся из общего дома на площадь. Ещё немного, и Ханора отправится в своё одинокое жилище на холме. От этой мысли каждая частичка в теле Нилани напряглась, требуя: беги, торопись. Но девушка знала – нельзя. Спешка, даже оправданная, даже необходимая, могла стоить ей жизни. Эта тропа не зря называлась птичьей. Говорили, что если упасть с неё, то как раз успеешь познать радость полёта. Ни один безумец не сунулся бы сюда ночью. Однако у Нилани просто не оставалось выбора. Всё должно было пройти иначе. В прошлой жизни она надеялась, что после церемонии отправится в дом старой учительницы с её молчаливого одобрения. Но после случившегося об этом не могло быть и речи.

Минуты утекали, как мука сквозь сито. Если Ханора отправится домой по главной дороге, вымощенной брёвнами и идущей в обход, то можно не волноваться. Однако знахарка хитра. Она показала Нилани некоторые тайные способы путешествовать, вроде старых тоннелей в скалах. Но ещё больше она, конечно же, утаила.

«Как бы она не оказалась на месте раньше меня», – подумала девушка. И на мгновенье потеряла концентрацию. Пятка угодила на острый край, рука зацепилась за осыпающийся камушек. Девушка почувствовала, что падает, но взмахнула руками, сгруппировалась и удержала равновесие.

«Дура!» – выругалась Нилани, стараясь восстановить дыхание.

Дальше она не позволяла себе думать ни о чём, кроме тропы. И в благодарность та, наконец, вывела её на вершину.

Посредине расчищенной от деревьев площадки стоял утопавший в земле дом. На краю его крыши блестел железный флюгер-петух, прикованный толстой цепью. В голову птицы было вделано то, что непосвящённый мог бы принять за кусок медового янтаря. Камень силы. К большому сожалению всех знахарей побережья, очень маленький. Сейчас, в свете лун, он переливался бледно-жёлтым.