И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Диспетчерская аэропорта получила информацию из Белого дома… Президент Буш и чрезвычайный штаб готовы выполнить требование террористов относительно поставок оружия, но…

Дальше стюардесса продолжать не может, потому что начинается всеобщее ликование. Пассажиры кричат «Ура!», «Браво!» и «Наконец-то!», словно они все боснийцы. Однако Бранко коротко бросает:

— Молчать! — Все тут же замолкают.

Бранко мрачно продолжает:

— …но, говорят они, пройдет несколько дней, пока истребители-бомбардировщики и оружие будут доставлены в Сараево… Однако мы считаем, что это ложь, только попытка выиграть время! Поэтому я выдвигаю ультимативные требования.

В самолете стоит мертвая тишина, хотя только что люди так шумно радовались.

— Если первые двенадцать истребителей-бомбардировщиков завтра утром в 6 часов по местному времени не приземлятся в аэропорту Сараево и в течение дня не начнут прибывать новые самолеты и оружие, то этот пассажирский самолет будет взорван… Ультиматум окончателен и не подлежит отсрочке. В Европе достаточно американских истребителей-бомбардировщиков, тяжелое вооружение и техника тоже неподалеку… Мы не позволим больше играть с нами в кошки-мышки. Если надо, мы пойдем на смерть… Поэтому сейчас же будет заложено взрывное устройство. — Бранко снова исчезает в кабине. А двое других террористов вооружаются гаечными ключами и отвертками и начинают работать.

Остальные молча смотрят на них. Где недавнее веселье, где смех, аплодисменты, радость? Как легко переходят люди от радости к отчаянию!

Те двое укрепляют над иллюминаторами один пластиковый диск за другим. Они аккуратно проделывают это, начиная от кабины, с первым классом, с бизнес-классом, вплоть до экономического, это продолжается долго. Ночь длинная, в салоне горит свет, угонщики соединяют теперь диски запальным шнуром, протягивают шнур вдоль всех салонов, при этом не говорится ни слова, все делается молча. Снова появляется Бранко; он смотрит на свои часы и говорит:

— Последние известия из диспетчерской. Чрезвычайный штаб принял ультиматум. Он ручается, что первые двенадцать самолетов завтра в 6 часов будут здесь…

Смотрите, они снова ликуют. Веселье и слезы, радость и горе, жизнь и смерть идут рука об руку.

— Будем надеяться, что все так и будет! Отдыхайте! Сейчас почти полночь…

Свет в салоне гаснет. Становится абсолютно темно — но всего на несколько минут. Почти одновременно раздается несколько взрывов. Бранко, который все еще стоял там, где он был, когда погас свет, падает. События развиваются мгновенно. Все аварийные выходы взорваны. В салон влетают ослепляющие гранаты, которые светятся так ярко, что приходится закрыть глаза, парни в темных очках, черных трико и черных масках врываются в салон через открывшиеся выходы. В слепящем свете гранат они начинают стрелять из автоматов. Парни в черном кричат по-английски и по-немецки:

— Нагните головы ниже! Ложитесь! Не двигаться!

Дверь кабины распахивается, там включен свет. Черные призраки мчатся по проходу вперед. Второй похититель убит, третий. Несколько раненых пассажиров стонут.

— На выход! — кричат освободители. Это антитеррористическая команда НАТО, которая специально занимается подобными вещами. — На выход! На выход! Как можно скорее! В любой момент машина может взорваться! Сюда! На крылья! Из остальных люков выйти нельзя — там взорваны спуски!

Дети, старики, молодые, некоторые из них полуодеты, толкая друг друга, рвутся к выходу. Крики, плач, смех, визг. Слева и справа люди исчезают на крыльях. Там стоят парни в черных трико и помогают измученным людям спуститься на землю. Вниз, вниз, быстрее, быстрее!

Теперь самолет ярко освещен прожекторами аэропорта на вышках.

— Бегите быстрее от самолета! К аэровокзалу!

За заграждением стоит толпа журналистов, фотографов, кинооператоров. Камеры работают. Затворы фотоаппаратов щелкают без конца. Какая съемка, какие кадры! Для телевидения! Для газет! Здесь можно прославиться и хорошо заработать… Проходит пять минут. Десять. Пятнадцать. Когда же самолет взорвется? Нет. Самолет не взрывается. Какая-то неисправность в кабеле. Конечно, никаких истребителей-бомбардировщиков в 6 утра здесь не будет, думает Миша. Хитро сделано, смело сделано. Но в DC-10 лежат три убитых боснийца. И несколько раненых пассажиров доставлены к зданию аэровокзала в машинах «Скорой помощи».

— Миша! — кричит неожиданно знакомый мужской голос.

Миша прищуривает глаза и видит бегущего к нему солдата в голубой каске и бронежилете, он срывает на ходу каску с головы и кричит:

— Миша! Миша!

Знакомая фигура, лицо сияет, он широко распахивает объятия:

— Миша!

Это уже слишком, думает Миша. Это бред.

Или это на самом деле?

— Лева! — наконец, осознает Миша и бежит навстречу своему другу. Они обнимаются и не могут сдержать слез — Миша Кафанке из Ротбухена под Берлином и его друг, лейтенант Советской Армии из деревни Димитровка под Москвой.

24

Светает.

Небо на западе еще темное, над головой — бледно-голубое, а на востоке уже окрасилось нежным оранжево-золотым цветом.

Они сидят в ангаре, забитом средствами первой необходимости, в суматохе вокруг угнанного самолета о Мише и Леве совсем забыли. В это же время в другом, пустом ангаре военные в голубых касках заботятся о многочисленных людях, впавших в истерику, потерявших сознание, с сердечными приступами… Миша и Лева сидят возле громадной пирамиды из пакетов с сухим молоком. Миша обернул вокруг себя большое солдатское одеяло. Все пассажиры получили такие одеяла, а багаж все еще находится в самолете.

— Господи Боже, — Лева потрясен и при этом непрерывно гладит Мишу по плечу, — ты! Ты, Миша! У меня крыша поехала, когда я тебя увидел!

— Да, — говорит Миша, — невероятно, но я еще жив, Лева.

— Как я рад! Как Ирина обрадуется! — Лева вытирает глаза. — Мы-то думали, ты умер.

— Несколько раз я был на волосок от смерти, — сопит Миша. — Но я никогда не терял мужества, Лева, ни мужества, ни надежды, и поэтому я вышел целым и невредимым из всех переделок. Что с моими чемоданами?

— Ты об этом в десятый раз спрашиваешь! Успокойся, Миша! Там работают так быстро, как только могут. Скоро ты получишь чемоданы.

— Там ведь мои чертежи, Лева, поэтому я так нервничаю. Не сердись!

— Да что ты! Я же понимаю. Подожди еще немножко, скоро объявят, что багаж можно получить… Почему только ты совсем не писал нам, Миша? Ирина все глаза выплакала.

— Ирина… — Миша всхлипывает и сопит. — Бедная Ирина! Я… у меня просто ни разу не было возможности написать, поверь мне, Лева! Меня все время похищали и готовились расстрелять. И пытали, и приговорили к смерти… Я уже стоял у стенки… Меня же увезли на самолете из Москвы в Багдад…

— В Багдад? Ничего себе!

— Да, в Багдад! А из Багдада в Израиль. Там возле города Беэр-Шева есть атомный центр Димона. В Израиле я должен был изображать известного физика-ядерщика Валентина Волкова…

— Кого ты должен был изображать и зачем? — Лева не может понять и сидит с открытым ртом.

— Да профессора Волкова! Чеченская мафия в Москве продала его Каддафи в Ливию, а чтобы Каддафи решил, что они его надули…

— Миша! — стонет Лева и хватается за голову. — Перестань! Это какой-то бред!