…и дольше жизни длится…
Шрифт:
И снова причал был забит встречающим своих мужчин родственниками.
И снова жители Города запрудили все свободное пространство, включая Потемкинскую лестницу, чтобы увидеть, как огромная китобаза, в сопровождении судов-китобоев, заходит в акваторию порта.
Надежда и Аня не стали брать с собой детей.
Неизвестно, сколько времени придется ждать, пока судно пройдет таможенный досмотр, а мучить малышей под палящим июньским солнцем было бы неправильно и глупо. Их оставили дома, под присмотром соседки-пенсионерки, заслуженной учительницы УССР, «заслужившей» – таки на старости лет крохотную
Учительница эта вселилась в коммуналку самой последней.
Уже все комнаты были заняты, уже успели перезнакомиться жильцы, когда управдом привел в квартиру худенькую, крошечную старушку, одетую в коричневое «школьное» платье с кружевным воротничком, с приколотой на груди медалью, благодаря которой соседи и узнали, что эта худенькая крошечная то ли бабушка – то ли подросток и есть Заслуженная Учительница УССР.
В руке старушки был фибровый чемоданчик, а управдом, брезгливо морща нос, нес за нею чучело обезьянки.
Оказавшаяся в это время дома мужская половина жильцов, быстро занесла в комнату учительницы ее мебель: узенькую кровать с «шишечками» по углам спинки, колченогий стул и тумбочку. Больше пожитков у новоселки не было.
Митя и Тоня, приоткрыв рты, заворожено смотрели на обезьянку, не понимая, что это.
Дети – всегда дети. Им все интересно, все любопытно.
Митя и Тоня, устав бегать по длинному коридору коммуналки, подолгу стояли у закрытой двери, ожидая, когда учительница выйдет из комнаты, чтобы хоть одним глазком, через щель приоткрытой двери, увидеть чудную зверушку.
Совсем скоро учительница пригласила любопытных малышей к себе.
Она усаживала детей на кровать, садилась сама посередине, открывала книжку и подолгу читала им сказки и стихи.
На обезьянку можно было только смотреть. Руками ее трогать, а тем более играть с нею, было нельзя.
Надежда и Аня, заметив, куда все чаще стараются улизнуть их дети, поначалу старались их забрать, чтобы не мешали пожилой даме. Но учительница ничего не имела против визитов малышей, улыбаясь, говорила подругам:
– Ну что вы, девочки, я всю жизнь с детьми проработала, мне они только в радость. Пусть сидят себе, а я им книжку почитаю.
Учительница ничего не готовила для себя на коммунальной кухне. У нее не было даже своего столика и примуса.
Через короткое время, Надежда и Аня стали ее «подкармливать», то налив тарелку супа, то занеся в комнату пару котлет с немудреным гарниром.
В первое время учительница отнекивалась, говорила, что ей неудобно «объедать» соседей, что у нее хорошая пенсия и ей вполне хватает на пропитание. Подруги, для того, чтобы пожилая дама не чувствовала себя обязанной, просили ее посидеть с детьми, почитать им, занять ребятню. Обставляя все таким образом, что учительница уже не чувствовала себя нахлебницей.
К ней никто не приходил. У нее никогда не было гостей. О родственниках спрашивать было как-то неудобно. Никто не знал, что случилось в жизни этой женщины, почему она осталась на старости лет одна.
Вот ее-то и попросили присмотреть за детьми, пока матери будут встречать их отцов.
Возвращение из рейса в шестидесятых – это всегда был праздник. И праздник не только для членов семьи моряка, а и для всех друзей и соседей.
Накрывался
длинный стол, готовилось огромное количество блюд, закупалось ящиками спиртное. Не позвать соседа "на встречу" – это значит нанести тому чуть ли не кровную обиду. А что уж говорить о соседях по коммуналке, с которыми Александр, муж Нади и Виктор, муж Ани, только – только познакомились.Виктор не спускал с рук сына, который родился, когда папа был в рейсе. Александр прижимал к груди Митю, успевшего отвыкнуть от отца и немного дичившегося. Женщины бегали в кухню и обратно, меняя тарелки и подавая все новые и новые блюда.
По своим комнатам жены развели уже изрядно охмелевших мужей далеко за полночь.
Через час общими усилиями женской половины коммуналки посуда была вымыта, стулья разнесены, стол сложен и отодвинут к стене.
Можно, наконец-то, лечь в постель и прижаться к любимому мужу, которого не видела почти год, и за которым успела так соскучиться.
Через несколько дней Митю отвезли на хутор к деду.
Надя и Саша хотели побыть вместе, а потому, воспользовавшись предложенными путевками, отправились в Кисловодск, в санаторий.
Мужчины успели проводить своих отпрысков в первый класс перед тем, как снова уйти на промысел.
Загорелый, немного подросший Митя, вышагивал за руку с отцом.
С лица мальчишки не сходила недовольная гримаса.
Он не хотел уезжать с хутора, не хотел расставаться с дедом Костей.
Ему и даром не приснилась какая-то школа.
Что там может быть хорошего? Что интересного?
Намного интереснее ездить на бричке с дедом на пасеку и в сад, валяться в полдень в луговых травах, бегать на речку с Витей и Лизой, ловить рыбу и вытаскивать из нор раков.
Но в конце августа приехали родители и, уже через неделю, отчаянно ревущего и брыкающегося Митю, усадили-таки в поезд и увезли от любимого деда.
Испуганных первоклашек выстроили на линейку у школы.
Где-то там, за их спинами, стояли гордые родители.
Где-то там, в дальнее-далёко убегало беззаботное детство.
Митя, исподлобья, рассматривал своих одноклассников, когда увидел ЕЁ…
Нарядную, в белом передничке, с огромными бантами на кончиках тоненьких рыжих косичек, белокожую и веснушчатую, зеленоглазую Леночку.
Девочку подвела к шеренге первоклашек такая же рыжеволосая женщина. Поставила ее в строй, на свободное место, обернулась к малышам:
– Здравствуйте дети. Я ваша учительница.
О том, что девочку зовут Лена, Митя узнал чуть позже, когда учительница отвела всех в класс, рассадила за парты и стала вызывать каждого по имени, чтобы познакомиться самой и дать возможность детям услышать, как кого зовут.
Митя то поглядывал заинтересованно на Леночку, то, с явной неприязнью смотрел на мальчишку, которого учительница посадила за парту рядом с ней.
После первой же перемены, Митя, со своим портфелем, перебрался за парту к Леночке, оттолкнув ее соседа и сбросив на пол его пенал.
Учительница, вошедшая в класс через пару минут, увидевшая самовольно пересевшего мальчишку, не сказала ничего, только улыбнулась едва заметно и оставила детей в покое.
На следующий день Митя отправился в школу уже с явной охотой.