…и дольше жизни длится…

Казалось, что моряк смутился и даже, как бы, заробел:

– С Вами… и с Вашей дочерью.

– Ну проходи. Поужинай с нами.

Надежда поставила на стол еще одну тарелку. Положила ложку и вилку. Сбегала в дом и принесла еще одну рюмку.

Вскоре на столе стоял казанок с молодой картошечкой в укропе, огромный полумисок огуречно-помидорного салата, шкварчала сковорода яичницы на сале, исходил паром запеченный судак. Янтарно переливался, мгновенно запотевший, графинчик с медовухой.

Ужин прошел в молчании.

Надежда, услышав перезвон колокольчика пастуха, встала из-за стола:

– Вы отдыхайте, а мне корову выдоить нужно, – сказала, обращаясь к отцу.

– До свидания, – гостю.

И ушла. Не одарив даже взглядом на прощание.

– Ты всегда такой молчун? – Костя с улыбкой смотрел на гостя.

– Нет! Что Вы! Просто сегодня не получилось развлечь беседой ни Вас, ни Вашу дочь.

– Это бывает. Я, когда Наденькину мать впервые увидел, тоже, как язык проглотил. Так что я тебя понимаю.

– Вашу дочь Надеждой зовут?

– Надеждой… А то ты и не знаешь? Не успели тебе сообщить да понарассказывать.

– Как зовут – знаю. Просто так спросил. Чтобы разговор начать. А про «понпрассказывать» – это Вы напрасно. Рассказывать могут многое, да вот только слушать я не стану. У меня своя голова на плечах есть!

– Это хорошо, что своя голова есть, – Костя доброжелательно смотрел на моряка: – Как зовут-то тебя, "головастый"?

– Александр.

– Мамка Шуркой зовет?

– Сашкой. Только нет ее уже. Умерла в сорок четвертом.

Костя и Саша еще долго сидели за столом.

Уже опустел графинчик с медовухой.

Уже Саша рассказал о себе хозяину хутора.

Рассказал почти все.

Да и рассказывать особо было не о чем: родился в Городе у Моря. Окончил школу. Поступил в мореходку. Началась Война. Всю войну прослужил на боевом корабле. И сейчас служит там же. Вот, приехал в отпуск с товарищем. Вчера пришел с ним же за медом… увидел Надежду…

Костя слушал, не перебивая, подперев голову кулаком.

Когда уже сгустились южные синие сумерки, взглянул в упор на Сашу:

– Ты иди, пока, морячок. До села еще пять километров пехом, а на дворе скоро ночь.

– А можно я Надю увижу? Попрощаюсь.

– Ты завтра приходи. Я с нею сам поговорю в начале. А завтра уже видно будет, стоит тебе с нею видеться или может не нужно.

Саша вздохнул, надел форменную фуражку, застегнул китель, попрощался с Костей, еще раз взглянул на темные окна дома и вышел на дорогу, ведущую в село.

Проводив гостя, Костя вошел в дом. Подошел к комнате Надежды:

– Ты не спишь, Наденька?

– Нет.

– Выйди во двор. Поговорить с тобой хочу.

– Заходи, папа, я еще не ложилась.

– Душно в доме. Идем, во дворе посидим.

Отец и дочь долго сидели в ночи под раскидистым орехом. Тихо о чем-то говорили. Что-то вспоминали. Иногда плакали.

В эту ночь Наденька рассказала отцу, как ей удалось выжить в плену, через какой ад довелось пройти юной девушке.

И просила, и умоляла его никогда не то, что не рассказывать об этом другим, но и ей не напоминать о страшных годах.

Костя обнимал свою дочь и мочил слезами ее густые кудри. Целовал ее в макушку:

– Никогда. Никому не скажу. И сам забуду. Обещаю.

* * *

Саша пришел на хутор в следующий вечер.

И в следующий.

И в следующий.

Вскоре Наденька перестала его избегать и дичиться, и уже Костя встречал вечером корову и отправлялся ее выдоить, чтобы дать возможность молодым людям побыть наедине и поговорить.

Через две недели у моряков закончился отпуск. Пора было возвращаться на корабль.

Саша пришел на хутор, как всегда, ближе к вечеру. Он нервничал, и Костя сразу это заметил. Отослав дочь в дом под благовидным предлогом, прямо спросил Сашу:

– Ты попрощаться пришел? Уезжаешь?

– Да. Отпуск заканчивается. Пора уезжать.

– Ну бывай здоров. Иди, пока Надя не вернулась. Я с ней за тебя попрощаюсь.

Саша вздрогнул, снял фуражку, пятерней зачесал волосы к затылку:

– Нет! Вы меня не поняли! Я с Надей уехать хочу! Я жениться хочу на ней… пришел Вашего благословения просить.

Костя, с размаху, плюхнулся на скамейку:

– Вот дела – так дела! Ну а Надя что? Она согласна?

– Я не знаю, – Саша смотрел в землю.

– Как "не знаешь"? Ты с нею говорил об этом своем желании?

– Нет. Может Вы скажете?

Костя засмеялся:

– А еще про твоих земляков небылицы такие рассказывают, мол, земля у вас под ногами горит, кого хочешь переболтаете и уболтаете.

Саша нахмурился:

– Люди везде разные. Так вы скажете Наде? И благословите нас.

Костя подошел к дому:

– Надежда! Сюда иди! Разговор есть.

Смеясь и лукаво глядя на Сашу, Костя объяснил дочери цель его сегодняшнего визита:

– Что скажешь, дочка? Пойдешь за морячка замуж?

Надя, как еще совсем недавно Саша, не поднимала взгляд от земли:

– Я не знаю, мы ведь знакомы всего две недели.

Костя вздохнул:

– Мы, когда с Лизанькой поженились, были знакомы еще меньше. И прожили душа в душу восемнадцать лет. И по сей день жили бы, если бы смерть проклятая не отняла ее у нас. Тут – или лежит душа или нет. Если нет, то, сколько не встречайся – толку будет мало. Саша уже про себя все объяснил. Если пришел тебя сватать – значит у него душа лежит. А у тебя, Наденька, как?

Надя подошла к Саше, заглянула ему в глаза:

– Я наполовину цыганка

– А я наполовину грек. Ну и что?

– Я в плену была.

– Я знаю. Мне все равно. Выйдешь за меня замуж?

– Выйду. И буду тебе самой лучшей женой.

Наденька обняла своего морячка и спрятала счастливое лицо у него на груди.

На следующий день село гудело, как растревоженный улей.

Мычали плохо выдоенные коровы. Рылись куры в огородах. Бабам было некогда.

Они носились от двора ко двору и обмусоливали НОВОСТЬ.