И опять Пожарский. Тетралогия

Михаил открыл книгу на первой странице и вслух прочитал:

– Вкусная каша. Каша из гречки.

Где варилась? В печке.

Сварилась, упрела,

Чтоб Оленька ела,

Кашу хвалила, на всех разделила…

Досталось по ложке

Гусям на дорожке,

Цыплятам в лукошке,

Синицам в окошке.

Хватило по ложке

Собаке и кошке,

И Оля доела

Последние крошки!

Михаил Фёдорович хихикал. Как маленький ребёнок. Казнят, решил Пронин.

Но вместо этого царь прочитал ещё одно стихотворение и засмеялся громче, а потом подбежал и обнял дьяка.

– Молодец, Петруша! Ведь молодец? – а глаза сияют.

– Я тебе, государь ещё в самом начале беседы это говорил.

– Что ещё послал Петруша? – вот оно любопытство.

– Это Великий Государь, горшочек с чудесным маслом, вели принести кусочек хлеба белого.

Хлеб принесли, отрезали скибочку и намазали ореховым маслом.

Всё это время царь разглядывал рисунок на горшочке. Там две белочки тянули друг к другу гроздь орехов. Чудно. Ни на что не похоже. Михаил попробовал хлеб с маслом. Вкусно. Если бы в детстве его кормили такими деликатесами. Царь не удержался и заставил сделать себе ещё кусок хлеба с маслом. Та же история повторилась и с маслом селёдочным.

– Как же это Пётр догадался до таких яств заморских? – спросил Михаил Фёдорович у Пронина с полным ртом.

– Он говорит, что придумала яство сие крестьянка из Вершилово, крепостная, а он только помог ей производство наладить. Свёл с гончарами и иконописцами.

– Так ведь и хочется сказать, чтобы перебирались они в Москву, но помню, князь твои слова про иноземных купцов.

– Позволь, Великий Государь, ещё одно лакомство тебе показать, что тоже крестьянин из села Вершилово производит, – Пронин достал из корзины плоскую керамическую шкатулочку с сыром.

– Уж порадую я матушку за обедом, – воскликнул Михаил, пробуя острый сыр, Что же и правда, простой крестьянин такое блюдо смог измыслить?

– Так Пётр Дмитриевич говорит, но сдаётся мне, что без его участия здесь не обошлось, – улыбнулся дьяк.

– Ещё есть диковинные яства в Петрушиных подарках? – поинтересовался царь облизываясь.

– Прости, царь батюшка, но яства все. Только не спеши расстраиваться, ибо диковинки есть ещё. Это валенки, государь. Три пары: тебе, матушке твоей и батюшке. Зимой в них тепло, не то, что в сапогах, – дьяк протянул одну пару царю.

На всех шести валенках были нарисованы и вышиты купола Покровского собора (храма Василия блаженного). Причём на каждой паре угол зрения был другой и на переднем плане были разные купола.

– Разве такую красоту можно на ноги надевать, – произнёс, любуясь узором государь.

– А ты примерь, царь батюшка, почувствуй как ноженькам в них хорошо.

Царь стянул сапоги с помощью двух дьяков и надел валенки.

– И, правда ведь тепло и по снегу ходить можно, – Михаил рассматривал обновки, – только не говори, что и это придумал крестьянин из села Вершилово. Таких диковин, чай и за границей нет.

– Не буду Великий Государь говорить про крестьянина. Ибо это лжа будет. Делает их крестьянка крепостная из Вершилово, а не крестьянин, – хитро улыбнулся Пронин.

Царь оценил, заливисто рассмеялся.

– Ещё что ни будь, прислал Петруша?

– Вот держи, государь, тарелки сетчатые, – дьяк подал две ажурные тарелочки расписанные цветами и ягодами, – Это тоже работа Вершиловская. Есть там артель гончаров, вот они и горшочки те и шкатулочку под сыр и тарелки эти лепят.

– Знаешь, что я тебе, князь, сказать хочу? – Михаил бережно положил тарелки на стол, – Может, мне нужно иноземцев всех турнуть с Москвы, да всех жителей Вершилово сюда переселить.

– Прежде чем ответить тебе, великий Государь на этот вопрос, хочу ещё одну диковинку показать. Когда ты её увидишь, может и передумаешь, – дьяк достал из последней корзины пачку листов бумаги.

– Какая гладкая да белая, неужели не немецкая, а тоже из Вершилова?

– Поднеси, государь один листок к окну.

Михаил Фёдорович поднёс листок к свету и, охнув, выронил бумагу.

– Колдовство это, – грозно уставился царь на нового князя.

– Нет, Великий Государь, вот и грамотка от настоятеля храма в Вершилово есть, что нет тут колдовства, и бумагу эту он освятил, – Пронин вспомнил себя и подал царю листок с записью отца Матвея.

– Как же это сделано? – Михаил поднял листок, поднёс его к свету и прочитал "Пурецкая волость".

– Пётр Дмитриевич сказал, что если на такой бумаге подавать прошения и челобитные, то казна может зело обогатиться. А немцев до этого секрета не допускать особо. И ещё государь посмотри на всех диковинах, что княжич со мною передал, есть надпись "Пурецкая волость". Это чтобы его диковины никто подделать не смог.

– Нет, князь, думаю я, хитрее Петруша, не это главное в надписи, – царь перебрал все подарки и на каждом нашёл надпись, – Эта надпись говорит, что ничего такого больше ни у кого нет. Хотите иметь диковины, покупайте товары из Пурецкой волости. Хитёр Петенька. И, правда, Соломон на Руси появился.

– Твоя, правда, государь. Следующие два подарка настолько невиданны, что Пётр Дмитриевич чернильницу просил даже матушке с батюшкой твоим в руки не давать. Смотри, государь.

Фёдор Фёдорович вынул из пенала ручку и достал серебряную чернильницу непроливайку. Он достал лист бумаги из последней корзинки и, обмакнув перо в чернильницу вывел "Пурецкая волость", а потом взял и опрокинул чернильницу. Царь и дьяк Борисов ахнули. Ожидая, что чернила выльются, но на листок не пролилось, ни капли.

– Что это? – перевёл дух царь.

– Попробуй сам, Государь батюшка, это перьевая ручка и чернильница непроливайка.

Михаил поставил чернильницу снова вертикально, заглянул в неё, убедился, что чернила там есть, обмакнул перо и вывел на листке: "Царь и Великий Государь", а потом, стараясь подражать дьяку, как бы случайно опрокинул чернильницу. Ни капли. Михаил разглядел ручку внимательней. Золотое перо с прорезом посредине, деревянная палочка с двумя надписями "Пурецкая волость" на русском и на латинском языках, золотой колпачок заканчивающийся лапой орла, держащий чудный лал.

– А это чудо тоже сделал крестьянин?

– Нет, государь, это сделал ювелир, который сейчас живёт в Вершилово.

– Дьяк, – обратился Михаил Фёдорович к Борисову, – сегодня же издать указ запрещающий иноземцам под страхом смертной казни через колесование приближаться ближе, чем на десять вёрст к Вершилово! – Он повернулся к Пронину. – Правильно ли я сказал, князь?

– Всё правильно, Великий Государь.

– Есть ли просьбы у тебя, князь?

– Отправь бога ради меня, Великий Государь, обратно в Нижний Новгород государевым дьяком, – попросил Пронин.