Я не верю дельфинам.Эти игры – от рыбьего жира.Оттого, что всегдаслабосильная сельдь вне игры.У дельфинов малоподвижная кровьв склеротических жилах.Жизнерадостность их —от чужих животов и икры. Это резвость обжор. Ни в какую не верю дельфинам, грациозным прыжкам, грандиозным жемчужным телам. Это – кордебалет. Этот фырк, эти всплески – для фильмов, для художников, разменявших на рукоплескания красок мудрый талант.Музыкальность дельфинов!Развепосле насыщенной пищей неделихудо слушать кларнет?Выкаблучивать танец забавный?Квартируются в море,а не рыбы.Летают,а птицами стать нет надежды.Балерины – дельфины,длинноклювые зверис кривыми и злыми зубами.
5. «Так давно это было…»
Так давно это было,что хвастливые вороны дажесколько ни вспоминали,не вспомнили с точностью дату.Смерчи так припустили.Такие давали уроки!Вырос кактус в пустыне,как все, что в пустыне, уродлив.А пустыня —пески, кумачовая крупка.Караваныблагоустраивались
на привалах.Верблюдывоззирались на кактусс презрительным хрюком:– Не цветок, а ублюдок! —и презрительно в кактус плевали.Вечерами шушукалисьвовсе не склонные к шуткамочкастые змеи:– Нужно жалить его.Этот выродок даже цвести не умеет.Кактус жил молчаливо.Иногда препирался с ужами.Он-то знал:он настолько колюч,что его невозможно ужалить.Он-то знал:и плевки, и шипенье – пока что.Он еще расцветет!Он еще им докажет! Покажет!Разразилась жара.И пустыню измяли самумы.Заголосили шакалы —шайки изголодавшихся мумий.Убежали слоны в Хиндустан,а верблюды к арабам.И барахталось стадобарханных орлови орало,умирая,ломая крылатые плечи и ноги.Эти ночи самумов!Безмлечные ночи!Так афганские женщины,раньше трещотки в серале,умирая, царапали щекии серьги,и волосы рвали.Опустела пустыня.Стала желтой, голодной и утлой.Ничего не осталосьни от сусликов, ни от саксаулов.И тогда, и тогда, и тогда —видно, время шутило, —кактуспышнорасцвелнад песчаным, запущенным штилем.Он зацвел,он ворочалбагровыми лопастями.Все закаты бледнели перед его лепестками.Как он цвел!Как менялся в расцветке!То – цвета айвы,то – цвета граната.Он, ликуя, кричал:– Я цвету!Мой цветок —самый красный и самый громадныйво Вселенной!Кактус цвел!И отцвел.Снова смерчи давалишагающим дюнам уроки.Снова горбился кактус,бесцветен,как все, что в пустыне, уродлив.И слоны возвратились.И верблюды во время приваловс тем же самым презреньемв стареющий кактус плевали.Молодые орлы издевались:– Какой толстокожий кувшин!Змеям выросла смена.И так же шушукалась смена.Как он, кактус, когда-то расцвел,как имел лепестки —размером с ковши! —только ящерка видела,но рассказать никомуне сумела.
6. «Дождь моросил…»
Дождь моросил.Дождь вздрагивал.Невато взваливала волны на причалы,то снова в воду сваливала волны.И фонари вдоль набережной узкойсветили тускло,будто сквозь фанеру.Мы говорили о цветах и рыбах…Что орхидеи,не в пример пионам,теплы,что окунь вовсе и не рыба,а лебедь —только с красными крылами…Мы уезжали за город,туда,где бабочкии где наторкан в почвуеще несовершеннолетний лес.Под жилами и хлорофиллом листьевмы говорили о цветах и рыбах,о ящерицах – о вееропалыхгекконах —вот живут же —прилипаюти к потолку,и к зеркалу,и к шкафу.А нам к сиим предметам не прилипнуть.Палатка.Одеяло.Фляга.Спиннинг.Наш лагерь.Наше логово.Наш дом.Мы ищем тот проклятый «чертов палец»,тот белемнит,обломок добрых прошлыхвзаимоотношений…Не найти.Мы бродим,пожираем плотояднощетинистых и худосочных щук,закрюченных на мой могучий спиннингзахватнический.В перебранках громамы наблюдаем фотовспышки молнийи чертим планы линиями ливней…И тихо улыбаемся, как рыбы,своим воображаемым цветам.
Рыбы и змеи
1. «Речная дельта…»
Речная дельта,как зимняя береза,бороздила мерзлый грунт корнями.Морской окунь плыл к дельте,подпрыгивая, окунаясь в пригорки волн.Речной окуньтоже плыл к дельте,шевеля плавниками – красными парусами.– Здорово, старик! —закричал речной окуньи хлопнул морского окуняхвостом по плечу.– Чего молчишь? —закричал речной окунь. —Зазнался, старик?Ведь и ты и я рыбы.И ты и я пьем воду.– Правильно, —сказал морской окунь. —– И ты и я рыбы.Только ты пьешь воду,а я пью океан.
2. «За столом сидели змеи…»
За столом сидели змеи.Чешуя, что черепица.Злоязычная семейказанималась чаепитьем. И беседовали с жаром змеи: (о, змеиный жар!) кто кого когда ужалил, кто кого когда сожрал.За веселым чаепитьемвремя голубое смерклось.Застучала черепицеймиловидная семейка. Обнялся клубочек милый спать на дереве сторогом.Дурень-кролик ходит мимозмей.А надо бы —сторонкой.
3. «За городом…»
За городом,за индустрией – курганы.Торгуются с ветром древа – пирамиды.Там сучья стучат боевыми курками,прожилки мильонами ливней промыты. Там чавкают – да! – кабаны каблуками. Там что ни цветок — больше скверовой клумбы. Там змеи – там змеи повисли клубками. Змеиные блоки. Змеиные клубы.Сползаются змеи, скользя и лукавя,они прободают любые пласты!Клубками, клубками, клубками, клубкамидиктаторы джунглей, степей и пустынь. И кажется — нет на земле океанов. Сплошное шипенье. Засилье измен. Сплошь – беспозвоночность. Сплошное киванье осклизлых, угодливых, жалящих змей.И кажется —нет на земле окаяннойни норки тепла,что сломались орлы.И все-таки есть на землеОкеаны, апрельские льдины,что зубья пилы!Да, все-таки есть на земле Океаныи льдины, что ямбызвонят,что клыки!Идут океаном апрельские ямбы…Им так наплевать на клубки.
«А крикливые младенцы…»
А крикливые младенцывозомнили
вдруг — орлами…Вы, младенцы благоденствий,аккуратней окрыляйтесь!Ваши крылья от кормленийхилы.Выхолены лапы.Если это — окрыленье,какова ж тогда крылатость?Ваш полет не торен. Сдобренжиром. Устремленье жидко:с лету,к собственным гнездовьям.Безразлично — падаль — живность!Рев о деле,а на делекувырканье да оранье…А крикливые младенцывозомнили вдруг — орлами…У орлов на клювах шрамы,а на крыльях раны ружей,но орлы гнилье не жрали —было нужно иль не нужно!Подыхали — но не жрали!Подыхали — клювом кверху!Подыхали — глотку рвалиптице, зверю, человеку,без слюней,без жалоб,немо —клювы в глотки!когти в рыла!За утраченное небо!За изломанные крылья!Подыхали, веря: где-то,скоро — исполна за раны.А крикливые младенцывозомнили вдруг — орлами…
Ночь 9 октября 1962 года
1. «Приснилось мне, что я оброс грибами…»
Приснилось мне, что я оброс грибами.На горле, на ключицах, на лопатках,как плоские листы болотных лилий,на длинных черенках росли грибы!Поганки, сыроежки, грузди,но большинство поганок. Весь животв поганках. Грудь в поганках! В пегих!Как волосы короткой стрижки, часторосли грибы. Точно горилла шерстью,я весь, как есть, топорщился грибами!На длинных черенках грибы торчали,как плоские листы болотных лилий,осклизлые, но вместо хлорофиллапросвечивали — синий, красный, желтый,зеленый — кровеносные сосуды.Ого! Оригинальная грибница! —воскликнул я, все еще склонный к шуткам.Я хлопнул всей ладонью по грибам.И хлопнул я, и онемел от боли.Как будто хлопнул по десятку бритв,как будто бритвы врезались в ладонь!Грибы во сне – к болезни. Я здоров.Я, правда, иногда болею гриппом,но не грибами. «Гриб» – такой болезнинет ни в одной из медицинских библий.Я хлопнул. Удивился. И проснулся.Грибы!И, окончательно проснувшись,я снова удивился наяву.
2. «Они стенографировали сны…»
Они стенографировали сны.За стенкой – три соседние старухи,три орлеанских девственницы, триэкс-чемпионки по шипящим звукам,мне в спину обращенным.Три гвардейцаиз поредевшей армии непьющих!Они во сне ворочались, рычали,поварчивали. Видно, состязалисьво сне на олимпийских играх склочниц.Они стенографировали сны.Что ж?Разбудить старух? Оформить форумпо формулированию болезни?Уж то-то будет празднество маразма!Я… окончаньем ногтя тронул кнопку.Торшер шатнулся. Лампа разразиласьстоваттным треугольным душем света!Прохладой электрического душа!И – ни гриба!Я – чист, как гололед!Я прыгал, применяя все приемыот самбо, джиу-джитсу до цыганской,я прыгал, применяя все приемыборьбы с собой!Однажды оглянулся:у шкафа вспыхнул черный человек!Был человек весь в черном, как чернец…Но вырез глаз, изгиб волос и дажемельчайшие морщины возле глаз —как у меня. Двойник или подвох?Но зеркало? Нет, зеркало — за шкафом,и я – в трусах, а он – в плаще и в шляпе.– Так. Значит, это черный человек, —подумал я…– Явился он, — подумал я, подумав, —разыгрывать классический сюжет.– Ты кто? – подумал я. Молчанье. —Одно к другому, и одно другогоне легче. Поначалу: сон – грибы,и явь — дремучий мученик – молчальник.– Садись, – подумал я. — Садись, молчальник,молочный брат необычайной ночи,садись, ты, черный символ непочтенья!Ты, непочатый печенег молчанья!Молочный брат необычайной ночи,с кем вздумал состязаться по молчанью?Мой дед молчал. Отец молчал,и братотца. И умирали тоже молча.Я – третье поколение молчащих.Эх, ты, какой ты черный человек!Чернявее меня, но не чернее.Как видишь, – я потомственный молчальник,молчальник – профессионал.
3. «Сосуществуем мирно…»
Сосуществуем мирно: я, будильник.И кто главенственнее — я или будильник?Будильник! Утром он визжит: – Подъем! —Так понимать: вставай и поднимайся!Раз он визжит: – Вставай и поднимайся, —я поднимаюсь и встаю, и сновавстаю и поднимаюсь, и встаю!И поднимаюсь! И включаюсь в дело,как честный, добросовестный рубильник.А вечером визжит: – Пора страстей!Пятнадцатиминутка наслаждений! —Так сколько скользких порций поцелуевплебеям, нам, воздаст Патриций Часа?Железный страж мой!Мой блюститель часа!Тиктакает и не подозревает,что я однажды выну молотоки тикну так, чтобы разбить – как можно! —костлявое стеклянное лицо!
4. «Тот человек ни слова не сказал…»
Тот человек ни слова не сказал.Ни слова не сказав, ни междометья,он промолчал и, кажется, ушел.И пил я пиво, черное, как небо!И грыз я самый грозный корнеплоддвадцатого столетия — картошку.Она, на мандариновые долькиразрубленная, отдавала рыбой.В окне (окно – квадратный вход в туннельнеобычайной ночи) возникалибрезентовые контуры людей.Брезентовые космонавты ночи,шли работяги — пьяные в дымину,дымились, как фруктовые деревьявесной, а возникали,как факелы из космоса ночного!И пели так, как Пятницкого хорпоет, если замедлить ход пластинки!