И придут наши дети
Шрифт:
— А что, если мы поговорим о себе? — сказала она.
Они вышли на вечернюю улицу.
— Куда пойдем? К тебе или ко мне? — спросил он, не чувствуя при этом ни малейшей неловкости.
— В сущности, мне все равно, — ответила она спокойно. — Хотя незамужняя молодая женщина не должна бы…
— Да и неженатый молодой мужчина не должен бы, — перебил он ее и нежно обнял за плечи. — Но ведь люди обычно делают то, чего не должны бы…
Они двинулись вниз по улице, беззаботно обнявшись…
Около шести вечера Соня Вавринцова сидела за письменным столом в опустевшей редакции и разбирала информацию, которую ей удалось раздобыть за день. Сегодня улыбнулось ей журналистское
Случай простой: эти организации начали строить на правом берегу Дуная многоэтажный дом примерно на триста однокомнатных и двухкомнатных квартир. На правом берегу Дуная уже вырос новый город, и во время его возведения строители уничтожили почти весь лесной массив. Теперь здесь охраняется каждое дерево, согласно закону 166/60 параграф 10. У обеих организаций, которые уже вырыли фундамент, не было ни решения на отвод земельного участка, ни разрешения на строительство, ни согласования с управлением лесного хозяйства Братиславы, на чьей территории развернулось строительство, начатое в обход всех законов.
На том месте, где теперь заложили фундамент, когда-то был лес, он занимал весь район Петржалки, относился к категории лесов особого назначения и был отведен для отдыха жителей Братиславы. Теперь от него ровным счетом ничего не осталось.
Соня Вавринцова смотрела на бумаги и думала о людях, приказавших вырубить деревья. Скорее всего это примерные отцы семейств, граждане, заслуживающие доверия, люди, ревностно выполняющие свои рабочие обязанности, награжденные переходящими знаменами и грамотами, скорее всего члены партии. Так же, как и все прочие, они ругают плохое снабжение, сердятся, когда не могут купить то, что им нужно, когда их обвешивает мясник, когда их надувают в автосервисе, когда они слышат о взятках в больницах.
Зачем же они это сделали? Что это за люди? Она пошла по следу, как детектив. В тот же день поехала на место происшествия, в Петржалку.
— Что вы тут делаете? — спросил ее какой-то мужчина, когда она хотела сфотографировать вывороченные корни деревьев. — А у вас есть разрешение? — пристал к ней начальник строительства. — Разрешение есть?
— Я журналистка, — отвечала она. — Какое вам нужно разрешение? Разрешение на что?
— Ну… разрешение на то, чтобы вы могли здесь ходить и выспрашивать… — настаивал начальник, и только потому, что перед ним была женщина, ее не прогнали со стройки. — Директор запретил с кем бы то ни было разговаривать об этой стройке!
После долгой ругани и крика за нее вступился какой-то техник.
— Скажите, почему вы начали строительство без разрешения?
У техника был единственный аргумент: план. Необходимость выполнить плановые обязательства этой пятилетки.
— Странная логика, — удивлялась Соня. — Можно подумать, что одна из целей пятилетки — это превратить в пустыню правый берег Дуная!
— Не мое дело, — отбивался техник, который не пожелал даже назвать своего имени, а когда журналистка напомнила ему о штрафах, он лишь пожал плечами. — Подумаешь, штрафы! Получим премии за выполнение плана и сторицей вернем все, что потеряем на штрафах. Да и потом, девушка, вы разве не знаете, что штраф на управление накладывает национальный комитет? А кому принадлежит управление? Самому национальному комитету! Таким образом, переложим деньги из одного кармана в другой, и справедливость восторжествует! Не так ли?!
Больше он с ней говорить не захотел и просил оставить его в покое.
Она вложила
лист бумаги в машинку: желание написать об этом было сильнее всего. Она даже четко видела первые фразы, и в голове ее уже складывалась основа статьи.Но вдруг опомнилась. Она поняла, что наступает вечер и что, если сейчас она сядет писать, то не закончит и до полуночи. В редакции пусто, она совершенно одна, как будто ее забыли тут в наступающих сумерках, когда все остальные давно сидят в семейном кругу, когда на город, раскинувшийся по обоим берегам реки, опускается летний вечер и приходит время отдыхать, забывать обо всем, встречаться и снова забывать. Почему же она все еще здесь? Собирается восстанавливать справедливость, хочет взвалить на свои плечи бремя чужих ошибок и судьбы других людей?
Она отодвинула машинку и удивленно посмотрела на все еще чистый лист, пока в ней медленно угасало вдохновленное напряжение, вызванное потребностью писать. Нет, сказала она себе. Нет! Ни за что!
Это внезапное решение удивило ее? Впервые, насколько она себя помнит, она взбунтовалась против своей страсти, против своего журналистского заточения. Почему она должна писать именно сейчас, в эти часы, рождающие надежду?! Ведь это подождет, ведь никто уже не посадит вновь вырубленные деревья.
Она торопливо побросала в сумку свои мелочи. В ней росло вдохновение уже иного рода, ей казалось, что за воротами Пресс-центра ее ждет не только теплый душистый летний вечер, но какая-то новая жизнь, которая до сих пор ускользала от нее, пряталась, пока она все писала и писала.
В какое-то мгновение она подумала, что сейчас позовет Мариана Валента и расскажет ему о своем бунте, но тут же отказалась от этой идеи. Нет, он ее не поймет. Это только ее бунт.
Бумаги и записи она оставила на столе. Заперла дверь и спустилась в холл. Она вышла из здания и остановилась в воротах, как оглушенная, ей показалось, что она впервые в жизни видит опускающийся на город вечерний сумрак, слышит запах реки и чувствует, как движется воздух.
Она зашагала по улице в полном смятении от своего добровольного выбора.
Как раз в ту минуту, когда Соня Вавринцова выходила из здания Пресс-центра, в свой кабинет входила заведующая отделом культуры Клара Горанская. Она была в вечернем платье и очень торопилась, потому что в семь вечера в Национальном театре начиналась последняя премьера сезона, а ей еще надо было подготовить отредактированную полосу, поскольку она хотела весь завтрашний день работать дома. Ей надо было прочитать рукописи за сегодняшний вечер, то есть меньше, чем за час до начала спектакля. В последнюю минуту она получила рукопись Кароля Крижана, так что вся страница была укомплектована.
Беседа получилась отличной, но, несмотря на это, она сердилась на Крижана. Он обещал сдать материал еще утром, потом звонил, что принесет после обеда, и она высиживала в редакции в нетерпеливом ожидании, пока он снова не позвонил и не сказал, что принесет его только вечером. Ей пришлось идти домой, чтобы переодеться в вечернее платье, и потом снова возвращаться в редакцию.
Клара читала, позволяя между тем своим мыслям блуждать в голове, как прохожим по оживленным улицам города. За долгие годы работы в редакции она научилась редактировать рукописи, думая одновременно о чем-нибудь совершенно постороннем. На этот раз она думала о Крижане и о том, как великолепно ему удается игнорировать всю редакцию. Его не волнует выпуск газеты, он плюет и на ответственного секретаря, и на главного редактора, и на своих коллег, его волнует только качество материала. У него всегда достаточно времени, он никогда не торопится, не спешит, как будто он вовсе и не журналист. Горанская уже давно была убеждена, что современный человек должен быть поверхностным, что мы просто не можем быть другими. Нет времени.