И пришел доктор...

Тут-то товарищ наш и понял, что пора заканчивать с подобными опытами и пошёл баиньки (или на боковую). Но не там-то было. Голос, почуяв намерения хозяина, настойчиво стал мешать этому процессу, фактически не давая уснуть. Он пел песни, выкрикивал лозунги и многое — многое прочее. Одну из песен мой товарищ даже запомнил, частично:

«Как хотелось бы стать мне пинцетом, Р — ебристым, железным таким, Чтоб меня не сломали при этом, А я оставался простым. Но, я бы, конечно, щипался, Холодных от роду людей, Щипался, к бесчинству цеплялся, Морских и военных зверей. А лучше бы стать мне корнцангом, Он также велик, как и я, Тяжёлым, огромным атлантом, Я был бы сильнее огня! А если бы стал я спринцовкой, Вот это случился бы шанс. Тогда б я боролся с перцовкой Что травит народ славный наш! А скальпелем быть — просто сказка, Перечить не станут тебе. Тогда обойдёмся без ласки, Тем паче с людьми не в себе. Затем, удалив недостатки, Иголкой и ниткой бы стать. Зашить аккуратно остатки, Осталось бы что зашивать! Идей, в голове твоей, где-то, За сто, ты почти что кипишь! Вот стать бы железным пинцетом… Ну, что же ты дохтер молчишь?»

Дальше пошла другая песенка, правда менее понятная. Но и этого оказалось больше чем достаточно. Экспериментатор, несмотря на завлекающее пение, всеми фибрами силился уснуть. Голос, словно прочитав его мысли, оборвался на середине второго куплета и открыто заявил: «Я тебе не дам уснуть, милый товарищ». И стал смеяться диким нечеловеческим голосом.

Но, на то товарищ мой и получил высшее образование, чтобы с подобными трудностями справляться. Пара таблеток «Феназепама» спасли плачевную ситуацию. Проспав следующие сутки напролёт, он уже не услышал ни навязчивый голос, ни его весёлых песен, ничего…

— Повезло, ничего не скажешь, — закончил рассказывать мне мой однокурсник, участник той самой операции. — Ведь голос мог и остаться, кто же знает. Как думаешь, Мишаня?

— Да-a, границы разума воистину не изучены, — поддержал его я. — В любом случае эксперимент показал свою бескчёмность. Ведь так? — задал я вопрос, который был более риторичен, нежели конкретен.

— Ага. Показал, — тяжёло вздохнул юный экспериментатор и поплёлся на кухню, разогреть нам военно-морской чай, который я и зашёл испить непосредственно с ним.

На улице таял снег. Смеркалось…

ГЛАВА 54 О НАБОЛЕВШЕМ

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Древнеземная мудрость

Одно дело, когда эксперимент показывает свою никчёмность и совсем другое, когда это показывает административное управление. Ну, как такое может быть, чтобы в целом городе не существовало никакого хирургического отделения с операционной вместе? И ни одной, ни одной стеклянной ампулы для наркоза. Пусто!

Конечно, гражданские упорно надеются на морской госпиталь, но они ведь не могут не видеть, что творится на нынешнем флоте или, может, наоборот, старательно закрывают свои зенки на существующую действительность?

…Скорее всего, второе.

Я очень люблю дежурить по госпиталю, поскольку это именно то дело, которому меня учили. Поскольку больных у нас не просто мало, а безумно мало, то к каждому поступившему пациенту я отношусь с особым трепетом и вниманием. Самая любимая помощь — это помощь пострадавшим от алкогольного опьянения. По мере выхода из абстинентного синдрома с жутким сушняком данному контингенту товарищей я обычно делаю клизмы. В платной медицине суровая ректальная клизма обзывается красивым многообещающим словом — колоногидротерапия. Текст иной, но смысл остался. И таких «терапий» я оказываю каждому потерпевшему в больших количествах. Минимум — семь штук. Максимум… Пока мой скромный личный рекорд остановился на отметке двадцать два (пить бросают сразу). Уж так я люблю помогать больным морякам, и ничего тут не поделаешь. И даже когда я сам болею, я всё равно выхожу подежурить, чтобы позаботиться о чьём-нибудь драгоценном здоровье.

Правда, сотрудники госпиталя тут уже пришли к выводу, что захворавшего меня на дежурства ставить нельзя.

Высшие силы начинают сразу гневаться. Да-да, именно гневаться. Можете посудить сами, несравненные мои.

В четверг вышел на дежурство. Дежурю себе, как обычно, почитывая оперативную хирургию с ниточкой (так мы, военно-морские врачи, называем такую дисциплину как «Топографическая анатомия»). Читаю и читаю потихонечку. Две страницы в час. Спешить некуда. Знаниями голову загружаю. Всё отлично.

Так я и читал бы научный труд до самого отбоя, если бы не многострадальные пациенты. С наступлением сумерек привезли к нам мужика с предварительным диагнозом: «Холецистит». Вы не знаете «Холецистит»? Здесь всё просто. В любом организме существует такой пузырь, в котором имеется не алкогольная жидкость и даже не спиртовая взвесь, а жидко-слизистая масса, именуемая желчью. Ну вот, когда этот пузырь воспаляется (камни, например, или ещё какой хлам), то и получается упомянутый выше «Холецистит».

Зная огромное влияние на молодого, красивого, стройного и немного неопытного врача первого диагноза, я попытался зайти с другой стороны. Смотрю клиента предельно внимательно, высверливаясь в него глазом — классический острый аппендицит. Аппендицит, или воспаление аппендикулярного отростка, часто похож на другие заболевания желудочно-кишечного тракта. Если есть рубец от уже удалённого аппендикса — то всё понятно, а если нет, то надо помнить о незыблемых симптомах верификации: Воскресенского, Пирогова и пр. Именно поэтому я и диагностировал: барахлит червеобразного отростка (так его ещё называют).

Пришедший по данному случаю ведущий хирург гарнизона утвердил мой диагноз — и вперёд. Рвёмся наперегонки в любимую операционную. Я сладко потираю ладошки: наконец-то хоть какая-то медицинская практика, а то скоро уже и шить разучусь (в смысле: раны зашивать). Представляю себе операционный блок, скальпель в правой руке, размашистые свободные движения

Звоним господам анестезиологам, чтобы они помогли нам в этом благом деле, временно усыпив драгоценного пациента. Господа же нас необычайно «радуют»: нет препаратов для осуществления наркоза. Нет, и как хотите. Мы переглянулись, хотели, было, что-то сказать, дружно вздохнули и сняли маски. Операция отменилась, до лучших времён. Пришлось отправить мужика в окружной клинический центральный госпиталь. На машине. Ладно, переживаем по этому поводу, скрипя всеми, имеющимися во рту, зубами.

Через день, в субботнюю смену, когда я вновь дежурил из положения больного, опять поступил боец с таким же диагнозом. На этот раз удача перешла на нашу сторону, и мы его прооперировали, поскольку этот пациент оказался матросом-срочником, и в отличие от первого клиента был, мягко сказать, худоват. Для немедицинских граждан смею пояснить, что «аппендэктомию» разрешается проводить под местной анестезией лицам среднего телосложения или ниже. Операция удалась. Я так старался, что даже ведущий хирург мне ни разу по рукам не шлёпнул. Ну, Вы знаете, если что-нибудь не то отрезать или не там зашить, то ведущий хирург запросто может по Вашим культяпкам шлёпнуть. Имеет полное право. Помните об этом!

И вот, новый день — воскресенье. Только я подменил предыдущего доктора, спустившись с отделения, и заступил на вахту, как тут же городская «Скорая помощь» привозит женщину, среднего возраста отроду. Диагноз, я полагаю, Вы сможете угадать, даже не глядя на неё. Да-да, любимый всеми нами «барахлит». Вот так, больной я притягиваю аппендюки.

Ладно, жаловаться поздно. Девушка прибывшая — гражданского происхождения. По идее, то есть по правилам, ей должна заниматься городская больница, а не мы. Я, как можно вежливей, объясняю милой даме, что наркоза у нас нет. Временно. «К сожалению, — продолжаю я, с некоторым сарказмом, — Вы не успеете дождаться, когда он появится». Затем, перейдя вновь на вежливо-учтивый тон, выясняю, есть ли у неё знакомые, которые смогут отвезти её в Мурманск. Кивая головой, она отвечает положительно.