И пусть их будет много

Получив ответ, Мориньер подошел к столу, написал несколько слов на листе. Сложил его и передал Бриссаку.

– Вот. Этого будет вполне достаточно.

Когда Ларош с Бриссаком вышли, Клементина не удержалась. Скривила губы.

– Никогда прежде, - обратилась к Мориньеру, - не замечала, чтобы вы говорили это трогательное "мне нужна ваша помощь"... И часто вы теперь прибегаете к такому сильному средству? Вы сегодня употребили эту несвойственную вам конструкцию трижды. Что - люди, в самом деле, не могут вам отказать?

Он улыбнулся весело.

– Как правило, не могут. Я скажу вам больше. Я очень надеюсь, что закон этот распространяется и на вас, потому что именно теперь как нельзя более мне понадобится и ваша помощь, графиня.

Она вопросительно изогнула бровь.

Мориньер улыбнулся этой ее намеренной театральности. Ответил:

– Сегодня мы покинем вас, графиня. Но спустя дней десять, возможно, снова окажемся в ваших краях... Так вот, я хотел просить вас позволить моему другу, господину Обрэ, какое-то время погостить в вашем доме.

Клементина взглянула на Жака Обрэ. Он смотрел на нее, улыбался открыто и дружелюбно. Она кивнула ему приветливо:

– Буду рада.

Обернулась к Мориньеру.

– Я не вижу причин для отказа.

Мориньер выглядел удовлетворенным.

– Вы очень меня выручили, сударыня.

– А вы меня сегодня очень удивили, сударь, - ответила.
– Вы так долго и вдохновленно говорили о заслугах Лароша и Бриссака... Мне даже стало казаться: еще немного - и они оба лопнут от гордости. С чего это вы были так велеречивы?

– Что же тут странного?
– усмехнулся.
– Все хотят выглядеть достойно, желают быть понятыми и оцененными по достоинству. Чем при этом меньше люди уверены в себе, тем более они нуждаются в громком, - желательно, как можно более многословном и убедительном, - признании своих заслуг. За то время, что бедные мальчики находились при вас, они едва не зачахли от безделья и тоски. Так что реабилитация требовалась срочная и интенсивная.

– И вы? Вы тоже нуждаетесь в этом?
– она взглянула на него вызывающе.

– В чем?

– В безусловно положительной оценке ваших подвигов и доблестей?

Он посмотрел на нее прямо. Ответил коротко:

– Я сказал уже - все.

Глава 25. Легюэ

Жак упорно предпочитал теплому мориньеровскому "друг" более честное, как ему казалось, - "слуга".

Так вот, Жак Обрэ-слуга расставался со своим господином на развилке дорог. Сдерживал возбужденно гарцующего жеребца. Слушал последние наставления Мориньера.

Прошло три недели с момента их отъезда из замка Грасьен. Несколько дней они провели в пути. А остальную, большую часть времени, - в Марселе, в бесконечных, утомительных переговорах.

Закончив дела, спешно отправились в обратный путь. Скакали бок о бок, как могли быстро - до этой самой развилки, с которой дороги расползались устало по сторонам, как две только что выползшие из змеиного клубка гадюки.

Одна дорога, слабо извиваясь, вела на север, в сторону Парижа. Другая, делая, по мнению Жака, огромное количество лишних изгибов, поворотов и петель, - в Грасьен.

– А разве вы не заедете в замок господина де Грасьен?
– спросил Обрэ Мориньера.

– Нет времени, - качнул головой Мориньер.
– Передайте от меня графине поклон и массу сожалений.

Они, понимал Жак, и в самом деле, задержались. Дорога оказалась труднее, чем предполагалось, а переговоры шли тяжелее и дольше. В итоге, им пришлось пробыть в доме Мориньера в Марселе вместо ожидаемых трех-четырех дней - те самые нескончаемые три недели. Обрэ, который впервые наблюдал Мориньера так близко и так длительно, был удивлен способностью последнего находить общий язык с самыми разными людьми. В разношерстном и разноязыком Марселе не заметить этого было нельзя.

Они перемещались по городу то верхом, то пешком. Заходили в дома, встречались с нужными людьми в церквях, в доках, в тавернах. Им кланялись, сопровождали на лучшие места, подавали лучшие блюда.

В аббатстве Сен-Виктор встретились с каким-то монахом - Мориньер искал встречи именно с ним. Тонкий, сутулый, с бледной кожей и прозрачными глазами, тот передал Мориньеру какие-то бумаги и, потом, задержавшись у высокого, узкого окна, что-то долго и горячо рассказывал.

Жаку, следовавшему за собеседниками на внушительном расстоянии, показалось - жаловался.

Все в этот раз происходило немного медленнее, чем они планировали. Но окончательно сломал расчеты Мориньера - старик-арматор, человек, который давно уже вел его дела в этой части Франции и вел вполне успешно.

Направляясь в дом к арматору, Мориньер ни в малейшей степени не сомневался в том, что обсуждение деталей очередного дела много времени не займет. Все же вышло по-другому.

Хозяин встретил их, как обычно, крайне любезно: поклонился, произнес приличествующие случаю слова, пригласил к столу - было время обеда.

Но и слепому было бы ясно - он нервничает.

Кусал губы, барабанил пальцами по краю стола, что-то без конца недовольно выговаривал девушке-служанке. Едва не довел ее до слез.

Когда с обедом было покончено, и пришло время, наконец, поговорить о делах, старик произнес:

– Я, господин Мориньер, подумываю уйти на покой. Возраст, знаете... Продам все конкурентам - и уеду отсюда к чертям собачьим!

Мориньер молчал. Не сводил взгляда с лица старика.

Жак тоже чувствовал - старик что-то недоговаривает. Молчал, как и Мориньер.

– Боязлив я стал. За последний год потерял два корабля. Еще один вот - задерживается. Не знаю, придет или нет. Не по мне стало это дело, - продолжил старик, понимая, что первоначальное объяснение оказалось неубедительным.

Второе - Мориньера тоже явно не удовлетворило. Он откинулся на спинку кресла, сложил на груди руки. Ждал.