И снова утро (сборник)

— Убийцы! Видишь, что им взбрело в голову! Взорвать госпиталь! — Возмущенный Флоря бросился к окну и выпустил автоматную очередь в сторону Павильона.

— Не расходуй патроны, Флоря! Они тебе вот-вот понадобятся! — упрекнул его Маноле Крэюце.

— Ты прав, комиссар! Но у меня нет сил терпеть!

Доктор Поенару взглянул на часы, удивился, как быстро пролетело время, потом снова обратился к Маноле Крэюце:

— Какой ответ дать мне гитлеровцам? Вы сами можете решить этот вопрос или проводите меня к старшему начальнику?

Маноле Крэюце задумчиво помолчал, а потом спросил:

— Вы сможете через четверть часа, самое большее через двадцать минут, связаться с госпиталем по телефону?

— Невозможно! Немцы перерезали связь. Мы полностью изолированы.

Маноле Крэюце вздохнул, почесал затылок и, взглянув на вспотевшее лицо доктора, сказал:

— Господин доктор, я не советую вам возвращаться в госпиталь.

— Почему?

— Ведь вы должны зайти к гитлеровскому полковнику, который послал вас сюда?

— Несомненно. Он ожидает ответа.

— Вот потому я вам и не советую возвращаться. Когда вы явитесь к нему и сообщите результат вашей миссии, вам все равно не дадут вернуться в госпиталь.

— Я понял, что вы хотите сказать. Из-за вашего ответа он даст приказ расстрелять меня. Не так ли?

— Да! К сожалению, боюсь, что именно так и произойдет.

— Значит, вы готовы принести в жертву раненых, персонал госпиталя…

— Откуда вы это взяли, господин доктор! Как вы можете подумать, что мы способны на такую подлость? Конечно, мы не примем их ультиматум. Надо найти какое-то другое решение. Одним словом, нужно уничтожить их, не дав им возможности выполнить задуманное. Вы понимаете, что дело это нелегкое и, конечно, я не могу взять на себя ответственность за выполнение своего плана. Мне нужно запросить согласие моего командира.

— Тогда возьмите и меня с собой. Я ему все объясню. Вы не должны забывать ни на минуту, что речь идет о жизни полутораста раненых.

— Господин доктор, повторяю, что судьба всех находящихся в госпитале людей волнует нас так же, как и вас.

В это мгновение зазвонил телефон.

— Алло! Да; я, Крэюце! С кем я говорю? Товарищ Илиной? Здравствуйте! Нет, еще не атаковали… Возникли новые обстоятельства. Я обязательно должен информировать вас… Я как раз собираюсь приехать к вам. Да, дело очень серьезное… Хорошо, жду. — Он положил трубку и обратился к доктору Поенару: — Господин доктор, поедете со мной. За нами выслали мотоцикл с коляской.

* * *

Расставшись с сестрой Корнелией, Панаит Хуштой направился в палату № 5. Столь мрачной, угнетающей атмосферы, как в этой палате, не было даже в палате для оперируемых, где после того, как боли у только что вышедших из-под ножа несколько ослабевали, можно было услышать шутку, острое слово, смешную историю и даже песню. Но в палате № 5, где лежали те, кто через несколько дней должны были покинуть госпиталь, можно было познакомиться с моральным духом раненых.

Эту палату покидали две категории выздоравливающих: те, что после ранения становились непригодными для фронта, и те, что после короткого отпуска должны были явиться в свои части, а затем направлялись на передовую. Искалеченные, безрукие, безногие, одни должны были покинуть госпиталь без радости, скорее со страхом и беспокойством. Этим людям, привыкшим надрываться на работе, чтобы обеспечить полуголодное существование, теперь, когда они стали полностью или частично неспособны к труду, будущее казалось страшнее, чем смерть. Для других радость выздоровления омрачалась мыслью, что они снова попадут на передовую.

Мрачную атмосферу палаты № 5 дополнял дух недовольства и возмущения. Если бы разговоры, которые велись здесь, дошли бы до ушей тех, кто стоял на страже морального духа солдат, то многих выздоровевших по выходе из госпиталя отдали бы под суд военного трибунала. К счастью, этого не случилось. В генеральном штабе, столь заинтересованном в изучении состояния духа румынского солдата, не знали, о чем говорят в палате № 5 военного госпиталя № 9. Не знали там и еще одной очень важной вещи: после того как выздоровевшие, инвалиды или кальки покидали госпиталь, они, поняв истинное положение дел, становились ярыми противниками гитлеровцев.

Вот каким был моральный дух раненых в палате № 5 все время, пока бои шли далеко на востоке. Когда фронт достиг рубежа Яссы, Кишинев, атмосфера в палате № 5 несколько изменилась: теперь всем было ясно, что близок конец их страданиям.

Ничего, скоро придет день расплаты! Правда, многие из раненых пока не представляли, в чем же будет заключаться эта расплата. Но они понимали, что отныне все должно пойти по-другому, совсем не так, как прежде. И именно поэтому больше всего морально страдали те, кто стал инвалидом. Их терзало сознание того, что они не смогут отдать все свои силы этому новому.

* * *

В палату № 5 Панаита Хуштой перевели несколько дней назад вместе с его «тенью» — неусыпным стражем солдатом Кибритом. Теперь Кибрит уехал по своим делам и его койка пустовала.

Выздоравливающие палаты № 5 были на этот раз в хорошем настроении. Они строили различные предположения относительно того, когда в город вступят советские войска. Некоторые считали, что это произойдет непременно в течение следующего дня, другие утверждали, что не ранее чем через два дня, ибо в противном случае они бы уже слышали грохот орудий.

— Какие там орудия? Если русские прорвали фронт, а мы повернули оружие, в кого же теперь стрелять? — возражали те, кто считали, что советские войска должны вступить в город уже завтра.

— А про гитлеровцев ты забываешь, браток? Они так просто не сдадутся. Далеко за примером ходить не надо — возьми вон хотя бы тех, что засели в Павильоне. Чего они ждут? Почему не сдаются? Ведь они взяты в кольцо со всех сторон. Пока наши их не расколошматят, думаешь, они сдадутся? Черта с два!

Как раз в это время в дверях появился Панаит Хуштой.

— Параскивой, у меня к тебе есть разговор. И к тебе, Рэуцу! Пошли! — обратился он к ним с порога.

— Какой разговор? — полюбопытствовал Рэуцу.

— Наберись терпения!

Параскивой и Рэуцу вышли за Панаитом во двор, уселись с ним на одну из скамеек.

— Ну? — горя нетерпением, спросил Рэуцу. — Что-нибудь случилось?

— Случилось, братцы! Знаете, госпиталь заминирован!

Он рассказал им все, что знал.

Панаит выбрал именно этих двоих, потому что питал к ним доверие: из всех выздоравливающих они казались ему самыми надежными людьми.

— Мне, можно сказать, повезло, — говорил как-то Параскивой, — что я остался в живых. Когда меня выпустят отсюда, мне положен месяц отпуска? Безусловно, положен! А через месяц все это пойдет к черту! Русские начнут наступление, а раз начнут, то уж не остановятся. Даже если они еще отложат наступление на какое-то время, наши на фронте увидят разве только мою спину.

— За месяц наверняка все закончится! — согласился Рэуцу. — Тогда посмотришь, что сделают все те господа, которые прислуживали этому умалишенному Гитлеру.