И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно

– Бес-по-лез-но! Ха-ха-ха! Пусть менты приезжают! Я их не пущу!

После того, как соседка пообещала вызвать милицию, я вернулся в комнату. Сергей опять подошёл ко мне, склонился надо мной, погладил-потрепал меня по плечу, я при этом сам себя успокаиваю: - Спокойно, Лёша, ещё нет повода хвататься за тесак. Терпи, Лёша, скоро приедет милиция! Бог на твоей стороне, он тебя не бросит!
– вот так я думаю, а Сергей спрашивает меня, поглаживая по коленке:

– Ангел, зайчик, котик! Скажи, как тебя ласково называли твои женщины? И я тоже буду так тебя называть.

Я снова молча встаю и перехожу на кухню. Беру крышку кастрюли и снова бью ею об стену в коридоре, смежную стену с той квартирой, откуда выходила соседка - на всякий случай, чтобы она уж точно вызвала ментов, а заодно и о металлическую дверь, стараясь привлечь внимание к драме, происходящей со мной в 172-ой квартире. А время между тем идёт. Уже давно вечер. Менты пришли часов в 9. звонят в дверь. Я подхожу к двери. В глазок вижу ментов. Я им через закрытую дверь говорю то же, что давеча рассказал соседке, а Сергей, попивая спирт сидя в кресле кричит мне из комнаты:

– Ничего они не сделают! Ломать дверь они не будут! Я хозяин!

Выслушав меня, мент за закрытой дверью мне говорит то, что напророчил Сергей:

– Нет, мы ломать дверь не будем!

– Почему?
– спрашиваю я.
– Ведь я же рискую быть отпид'oренным и взываю к вам о помощи. Это же ваша работа - предотвращать преступления!

– Не будем, и всё! И вообще, скажите, вы сами, гражданин, вошли в эту квартиру?

– Что значит сам? А как же иначе?

– В смысле: добровольно.

– Да, сам.

– Тогда и договаривайтесь с хозяином квартиры сами, чтобы он открыл. Добровольно.

– Да не откроет он! Помогите!

– Нет. До свидания!

И менты ушли. Вот так! Государство в лице Ментов не пришло мне на помощь, отказалось таким образом исполнять свою обязанность по защите граждан от преступных посягательств! Что это значит?
– размышляю я в запертой квартире.
– А то, что мне государством дан зелёный свет на любые действия, какие я, и только я, сочту необходимыми. Но поскольку со мной Бог, то я не воспользуюсь бездумно своим правом на самозащиту, а только в крайнем случае, то есть когда действительно начнётся физическое насилие в отношении меня. Вот тогда, - я решил, - я буду суров с ним. Что это значит? А то, что я готов применить к нему тот тесак, что обнаружил недавно на кухне, да, я морально подготовился рубануть им пидораса, как только он посмеет применить ко мне силу, да. Я морально готов зарубить насмерть его, если обстоятельства потребуют этого. Пусть он только тронет меня посильнее, чем простое поглаживание-похлопывание, я готов в ответ на его силу применить свою. А моя сила в оружии. Да, мне без него с пидорасом не справиться. Но это и отличает человека от животного, что он готов применить оружие в случае собственной слабости - и в этом его сила! Эх, жаль что у меня нет с собой огнестрельного оружия, которого у меня нет вообще, но которое бы мне пригодилось в этой ситуации! А то я прострелил бы гаду плечо или ногу и тем самым обессилил его, и отобрал бы ключ от железной входной двери в квартиру. А так придётся рубить тесаком. Если придётся. Но в армии я научен действовать решительно и резко-быстро. Так что армейский опыт пригодится! Не зря, типа, служил!

Так я думал после ухода мелицыи. А Сергей принялся за старое, как будто мелицыи и не было. И я принялся переходить из комнаты на кухню и обратно снова и стучать крышкой по стенам и входной металлической двери. Ох, как же мне это надоело! Как я устал! Когда же это безобразие прекратится?! И как оно прекратится?
– вздыхал я, задавая сам себе эти вопросы. Нет, не хочу крови!
– отвечал я сам себе. Но часы хождения из комнаты на кухню и обратно меня морально подготовили к кровопусканию. Выматывающие, изнурительные часы в ожидании освобождения или чего-то неизвестного, но не неизбежного, ведь пидорасу достаточно отворить входную железную дверь. Так что будущее пидораса в его руках - покалечу я его тесаком или убью, или нет.

– Отпусти меня, дядя!
– обращаюсь я к Сергею.
– В последний раз прошу тебя об этом. По хорошему прошу!

– А что будет иначе? Ну-ка, это интересно! Будешь просить по плохому?! Ха-ха!

И я пошёл от Сергея на кухню. А он мне из комнаты в спину:

– Ладно. Я тебя выпущу завтра. А сегодня в комнату ко мне больше не заходи. Я тебе запрещаю входить. Понял?

– Да, - ответил я и ушёл на кухню.

Так закончился день, пятница, 13-ое.

Суббота, 14-ое

Наступило 14-ое число. Мне бы улечься поспать. Ведь я очень устал морально и физически - был на износе. И вот я думаю, чт'o бы мне постелить на пол, чтобы улечься на полу в коридоре (кухня для этого не годилась, была слишком маленькой). Я обращаю внимание на стенной шкаф в коридоре. Надо посмотреть, что в нём. Вдруг в нём найдётся что-нибудь, что можно бросить на пол, - думаю я. Открываю его. Мягких вещей, то есть тряпок-шмоток в нём не оказалось, зато обнаружились широкие доски. Это стоял разобранный на отдельные доски шкаф. Я взял широкую дверцу. Шире, чем я. На ней, я решил, и буду спать в коридоре, положив её на пол. Также в стенном шкафу я случайно заметил лежащие на полу две небольшие гантели, каждая из которых состояла из двух шариков с ручкой между ними. Как потом окажется, трёхкилограммовые. Буду знать, что они там есть, - подумал я, - ведь они мне могут пригодиться. Даже здорово, что они мной обнаружены: возможно, мне придётся схватиться за них, возможно, это средство моего спасения от пидораса. Так я думал о подмеченных мной гантелях.

В первом часу ночи я решил лечь спать в коридоре на доску от шкафа. Под голову я положил подушку, что лежала для мягкости на тубуретке на кухне. Я лёг спать в тренировочных штанах и футболке, а джинсы в сложенном виде положил рядом с собой на кроссовки на полу. Поскольку я выключил в коридоре и на кухне свет, то было темно. Но не на сто процентов: было полнолуние, и от луны свет попадал на кухню, а из кухни в коридор. Так что различать силуэты вещей было всё-таки возможно, но только силуэты!

Как же мне стало хорошо, когда я разлёгся в коридоре на доске! Но рука и бок по-прежнему болели, и я перевернулся на доске на живот, заложив руки под подушку - так меньше болело. В комнате Сергея спустя минуту после того, как я лёг, также был погашен свет и выключен телевизор. Тишина! Как здорово! И я решил выкинуть неприятные мысли о произошедшем из головы, чтобы лучше спать. То есть я расслабился. Итак, я лежу, лежу, дрёма окутывает меня с невероятной скоростью: я чувствую, как мне становится невообразимо легко, и такое ощущение, что я начинаю парить в невесомости. Я улетаю. И в этот момент, когда я только улетел, вдруг на меня сверху наваливается тяжесть. И придавливает меня. Я понимаю, что это Сергей лёг на меня. Он лёг и охватил меня руками. Тем самым прервав мой полёт. Ну всё, - думаю я, - началось! Я лежу под Сергеем считанные секунды, всего 3-4, и за них я успеваю подумать вот как. Всё, началось! Это уже начало насилия-изнасилования, то, что пидор лёг на меня. Так же как распитие спиртных напитков в общественном месте начинается с открытия бутылки, так и изнасилование начинается с того момента, как насильник ляжет на свою жертву, а не с того момента, когда он начнёт вводить своё "орудие" в жертву, подобно тому, как и административное правонарушение, распитие в общественном месте, повторяю, начинается не с начала распития, когда пригубишь алкоголь, а с момента открытия бутылки в общественном месте. У меня эта мысль промчалась в голове за долю секунды. Что изнасилование меня уже началось, и что теперь я имею право на более жёсткие меры. И я решил оглушить пидораса по голове гантелью, которую давеча заметил в стенном шкафу, благо, гантели находились в двух шагах от моих пяток в торце коридора. Оглушу, - думаю, - как в фильмах, и заберу у пидора ключ. Мне почему-то казалось, что оглушить мне его удастся легко. Ведь в фильмах у героев это получалось без проблем с первого удара. И то, что ключ я сразу же найду, как только ударю пидора, мне тоже казалось. Также за те 3-4 секунды, что я позволю лежать пидору на мне, пока я собираюсь с мыслями и обдумываю, что мне делать, я для себя сделал вывод, что предел моему терпению уже настал, что большее я уже в отношение себя не могу допустить, и что оглушение пидора гантелей - это с моей стороны в данной ситуации справедливая и адекватная мера, и что в былые времена, когда люди дорожили своей честью, то и вчерашнего коленопреклонения перед пидором было вполне достаточно для его убийства, так что я великий гуманист, что стерпел это великое унижение и не стал его сразу убивать. Но вот, чаша терпения переполнилась - он уже лёг на меня. То есть б'oльшего - а что может быть б'oльшим в данной ситуации как не введение его члена - я уже не могу допустить. Так что пусть пидор потом благодарит меня, что я всего лишь оглушил его за его выходки, а не стал бежать на кухню за тесаком. Так что я подумал о справедливости - всего лишь сделать больно, то есть стукнуть пидора по голове. Он, по-моему, заслужил боль за то, что он уже сделал.

Итак, такие мысли я успел передумать, пока лежал под пидорасом. Теперь, чтобы скинуть его с себя, мне надо сделать по возможности более резкое вставание. И я взбрыкнулся под пидором, отжался на руках - я ведь лежал на животе-и встал на ноги. А пидор опрокинулся назад на свой зад, то есть уселся на пол. Свои телодвижения по опрокидыванию пидора с себя я производил под неожиданный для него крик. Да, я громко закричал: "А-а-а!". И для смелости, и для психического подавления противника, который тут же отполз назад и прислонился спиной к стене коридора, оставаясь сидеть на полу. Я видел врага - а сейчас, поднявшись, я ощущал себя поднявшимся в атаку на врага солдатом, - я видел врага лишь по контуру чёрным пятном на тёмно-сером фоне, ведь в коридоре царил мрак, и свет попадал лишь от луны из окна кухни. И вскочив на ноги я в 2 коротких прыжка добрался до стенного шкафа, схватил одну гантель, наклонившись корпусом налево, а затем, сделав шаг направо, замахнулся гантелей, зажатой обеими руками, на пидора и нанёс ему по голове один удар. Держал я гантель за шарик правой рукой, а уже правую руку обхватил левой. При ударе гантелью я ощутил в руках эффект отдачи, и я понял, что другой шарик, тот, которым я ударял пидора по голове, отскочил и снова упал на его голову. Я бью и при этом всё кричу: "А-а-а!" для храбрости и психического подавления противника, пидора. Но после этого моего первого удара пидор вопреки моему ожиданию не упал, а тоже застонал: "А-а-а!", но не так громко, как кричал я. Это его протяжное "А-а-а!" да взметнувшиеся к голове руки были для меня неожиданностью. И за долю секунды у меня промелькнула мысль, что если я вдогонку не обрушу на голову пидора второй удар, то он встанет и набросится на меня. Более яростно и наверняка. Наверняка - это потому, что если и раньше он сделал это, хотя я не причинял ему боли, то теперь, испытывая боль, он, точно, захочет мне отомстить. Теперь он, точно, захочет не только изнасиловать меня, но и убить. В отместку за удар по его голове. И я ударил вторично. Причём в удар я вложил ещё больше силы, полагая, что первый удар, возможно, был недостаточно силён. Эффект отскакивания шарика повторился, и отдача в руки была ещё сильнее. Прямо шарнирное какое-то соединение между моими руками и гантелью! На моё "А-а-а!" был такой же ответ "А-а-а!" пидораса. Что делать? Что мне делать? Сказать, что я стал бояться его ещё больше, я не могу, потому что и до второго удара моя боязнь пидораса была на максимуме. У страха глаза велики, говорит народная мудрость. Это точно про меня и мою ситуацию. Да ещё к тому-же в темноте! Я ведь не мог, ударив, куда-либо убежать - дверь-то пидор запер!

– и я должен был оставаться у источника своего страха, у источника опасности для меня. Поэтому я не мог прекратить бить пидора, не удостоверившись в том, что он потерял сознание. А как я ориентировался в темноте, потерял пидор сознание или нет? Раз стонет: "А-а-а!" и машет руками, значит, не потерял. Значит, мне необходимо - для собственной безопасности - продолжать его бить гантелью по голове. Вот такая логика присутствовала в моей голове, когда я орудовал гантелью. С каждым ударом, нанесённым мной по голове пидора, страх у меня не увеличивался - увеличиваться было некуда, - зато росло недоумение, почему же пидор не теряет сознание. После пятого удара я остановился в этом самом недоумении - недоумение превзошло страх, - чтобы приглядеться в темноте получше к стонущему (громко) с поднятыми к голове руками пидору. И что же я наблюдаю?! Он встаёт с пола! Становится передо мной. Надо же! Но я не теряю самообладания. Я быстро реагирую на появление передо мной опасности для меня: я со всей силой толкаю пидора вправо от себя. Он падает, на этот раз лицом вниз. Я незамедлительно наношу ему следующий удар, на этот раз в затылочную часть его головы. Этот удар не возымел действия: пидор как стонал и махал руками, так и продолжал делать это, чем меня снова удивил. Я-то надеялся, что одного удара будет достаточно. И я продолжил его бить по затылку, не разгибаясь в пояснице, мерными ударами, как заведённый. А пидор всё стонет. Я зациклился на том, что он должен перестать стонать. А он всё стонет! Между ударами я только сейчас задумываюсь, что же я делаю. Я его убиваю, - думаю я,-но я же этого не хотел и по-прежнему не хочу. И я не хочу быть убийцей! Это же какой грех!
– думаю и продолжаю наносить мерные удары. А ноги от мысли о Божьей каре начинают у меня тем временем трястись. Или от чего там ещё?! И руки. Я становлюсь, - так я думаю, - уязвим для пидора, ведь мои руки и ноги перестают слушаться меня и всё сильнее трясутся. Надо сделать усилие - перевернуть пидора из этого положения, раз уж у него такой крепкий затылок, в другое, и ещё раз ударить. Я кладу гантель на пол возле себя и хватаю пидора за плечи, отшвыриваю его, перевернув лицом кверху. Теперь я взялся за гантель и принялся ударять пидора по лбу. А стон всё продолжается. Он меня пугает и сводит с ума, ведь пугаться в большей степени, чем та, в которой я уже испуган, уже нельзя. Сводит с ума - это означает, что я перестаю соображать, что я делаю, что я могу его убить, тем более, что мои удары перестали от охватившей меня трясучки попадать ему по лбу. Они перенеслись, как я потом осознал, на его лицо. Да, моими последними ударами были удары гантелью по лицу. Но их было не один-два, а также с десяток-другой (я тогда не считал, в памяти же сохранилась размеренность ударов). Я уже сообразил, что концом моей бойни будет смерть пидора, но всё равно даже эта мысль не смогла меня остановить - настолько я был зациклен на первоначальной идее лишить пидора сознания, в чём я убежусь посредством прекращения им стонов. И телодвижений.

И вот я убедился в этом: пидор замолчал и прекратил дрыгаться. Я тут же соображаю, что я его прикончил, замочил. Убил - боюсь осознавать и произносить. Ноги и руки давно уже у меня не свои - словно налились свинцом, отяжелели, но в голове вдруг повеселело. Что всё! Конец страхам! И что Бог оказался в высшей степени справедлив, вычеркнув пидораса из списка живых за его грехи. А я - та самая ручка, или карандаш, которым Бог вычёркивал его, то есть я инструмент, всего лишь инструмент в руках Господа Бога. И я, действительно, ангел, слуга Господа Бога, его воин, выполнивший кровопролитную работу по вычёркиванию пидора из списка живых. Ноги у меня отяжелели, и руки, а на душе так вдруг стало легко! От явления мне нового доказательства существования Бога, Его высшей справедливости.

Я включаю свет в коридоре и стараюсь не смотреть на голову трупа пидора . крови вокруг море. И у меня, босого, ноги по щиколотку в крови, а руки - по локоть. Первым делом, включив свет, я похлопал по карманам джинсов трупа гада (оказывается, он лёг на меня в джинсах), вдруг там обнаружатся ключи от железной двери в квартиру. Но нет, их там не оказалось. Что же со мной будет? Поймут ли меня менты и суд, и общество вообще, что я не убивал? В прямом смысле слова не убивал! И вообще, хочу ли я сбегать с места совершения мной этого Поступка, назовём его так. Нет! Я не хочу. Ведь я был прав. И утаивать его от описания в своей Книге я не хочу. Ведь он закономерен. Должно было случиться нечто подобное. И оно случилось. С морем крови. Как я и предсказывал. А если я сейчас сбегу, найдя ключ от железной двери, то я уже не смогу описать этот случай, этот свой Поступок, в своей Книге. Ведь меня спросят, чего же ты сбежал, коли чувствовал себя правым? Но всё равно ключ надо найти. И я поверхностным взглядом осматриваю комнату. Но сил шарить по вещам в поисках ключей у меня нет. Руки, ноги ещё не отошли - дрожат. Даже если я найду ключ от металлической двери, то, - думаю, - должна вернуться рано или поздно мать пидораса. Она откроет своим ключом металлическую дверь и сразу же увидит страшную кровавую картину с лежащим посреди коридора своим мёртвым сыном. И я смогу улизнуть в этот момент - она же будет в шоке от увиденного. А чтобы она никому не передала, что нужно искать Алёшу-ангела, или Павлова-она же, наверняка, запомнила моё имя да с приставкой ангел, когда я звонил по телефону, или мою фамилию, когда я давал ей в руки свой паспорт - чтобы она никому не передала информацию обо мне, я ведь могу и её уложить насмерть! Но, нет, не могу! Я не Раскольников, а она не Лизавета!
– так я думаю и решаю вызвать мелицыю как можно скорей. Пробую сделать это с найденного на диване телефона, но не получается: телефон мелицыи 02 занят. Тогда я беру крышку от кастрюли и стучу опять по стене. Вышедшей на мой стук на лестницу соседке сообщаю, что я всё-таки убил хозяина квартиры, и прошу её вызвать мелицыю. Я ей сказал убил, потому что так короче, и мне было не до словесных изысканий в диалоге с ней через металлическую дверь. Она обещала выполнить мою просьбу. Ну всё, теперь можно отдохнуть, пока едет мелицыя. И поискать свою сумку с мобильным телефоном и паспортом. Сумка оказывается в шкафу. Я голодный, и поэтому решаюсь поесть варёной картошки с котлетами, найденными мной на кухне - трупу они больше не понадобятся, зато мне неизвестно, когда в следующий раз придётся поесть, если меня заберут в мелицыю. Что вероятно, ведь как только я предъявлю паспорт с областной пропиской или скажу, что я бомж, то меня менты и/или суд решат не отпускать до рассмотрения дела в суде. А в суде, думаю, я докажу им, что я был прав, замочив пидораса. Или не докажу? Неужели мне придётся понести незаслуженное наказание - мне дадут срок, за то, что я совершил угодный Богу поступок, справедливый поступок? Значит, придётся мне пострадать за правду как православным святым. За Божественную правду. Я так размышляю и курю в ожидании ментов. Пока жду, и сам дозваниваюсь до мелицыи. Пока жду, звоню Полине, на Набережную Насте, Эдику Сипатову, Алексею Виноградову. Всем им сообщаю, что я совершил. До Романа Герасимова дозвониться не смог. Так что, Роман Михайлович, привет тебе! Так что утверждать, что мелицыю вызвал не я, нельзя. Даже когда я попросил вызвать мелицыю соседку - это всё равно вызвал я. Спустя минут 20 после моего звонка в мелицыю менты приезжают. А дверь-то металлическая заперта! А этаж-то восьмой.