И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
– А как же мусорный контейнер? Я хочу достать из него свои вещи!
– Никуда он от тебя не денется. Садись! Поехали!
И мы едем в отделение милиции. То, что на Садовой улице. По приезде в отделение мелицыи к моему удивлению мне предлагают занять место в обезьяннике и подождать там. Меня запирают. Подумать только: я никогда в них не сидел, а сейчас меня закрывают в нём! Это меня, самого вызвавшего мелицыю, да в обезьянник! Посадили в обезьянник и не хотят со мной разговаривать! А сидел я один. Прошло время, и я захотел пить, что было вполне естественно, ведь стояла жара, и я, как проснулся, ничего не пил. В обезьяннике нашлась пустая пластиковая бутылка из-под кока-колы. Прошу меня выпустить. Хотя бы чтобы набрать воды из-под крана в туалете. Не сразу, но удалось уговорить мне это сделать. Сижу дальше. И жду неизвестно чего, ведь менты только и делают, что проходят мимо. В пространстве перед зарешёченным обезьянником стоит стол. Вот один мент сел за него и принялся что-то писать на бланках, закурив. Мне, хоть и курящему вообще-то, становится неприятно вдыхать его дым. Оно и понятно, ведь я со вчерашнего позднего вечера ничего не ел. Я делаю законное замечание пишущему-курящему менту, приказывая ему немедленно бросить курить в общественном месте. Он на меня ноль внимания. Тогда я принялся его козлить, то есть называть козлом. Он продолжает не обращать на меня внимания. Мимо проходят другие менты. Я обращаюсь к ним, чтобы они повлияли на этого тупого-наглого мента, что
– Алексей! Я тебя прекрасно понял! Ты жил в последнее время в таком экстриме, что тебе надо отдохнуть. Я со своей стороны могу тебе предложить кровать с чистой постелью в психиатрической больнице, откуда я приехал. Ты, однозначно не псих, и не дурак, поэтому сможешь оценить моё предложение тебе отдохнуть у нас. В крова-а-ти! И поешь у нас. Три раза в день.
– А как же мои вещи в мусорном контейнере?
– Чего-нибудь придумаем. Ты за свои вещи можешь не волноваться.
И я, действительно уставший, клюнул на это предложение врача-психиатра. Я сел в белую машину скорой психиатрической помощи. Интересно, что бы со мной было на этот раз, если бы я не согласился этого сделать, то есть добровольно поехать в психушку? Может быть, всё было заранее решено без меня? Не знаю. Отвезли меня в психиатрическую больницу 4 на углу Обводного канала и Лиговского проспекта. Именно в неё, потому что она областного подчинения, хотя и находится в Петербурге. А у меня прописка областная.
По приезде меня раздели, посадили в ванну, дали кусок хозяйственного мыла, после ванны переодели в больничную одежду. Дали тапочки. Что меня удивило, так это назначение мне уколов. Неприятно удивило. Уколы больные. Да и вообще на больничном отделении персонал со мной стал обращаться как с обычным их пациентом, то есть дураком или психом. Что также неприятно удивило. Я думал, что полежу-отдохну денька три да попрошусь уйти. Но не тут -то было! На обходе врач, заведующий отделением, обходит мою кровать молча, не задерживаясь, типа: мне ещё лечиться и лечиться. На мои попытки что-либо сказать ему вдогонку он не отвечает, просто игнорирует меня. А ещё на отделении были такие пациенты, которые "помогали" медперсоналу. В том числе били остальных, стоящих в очереди за ежедневно несколько раз в день дающимися таблетками и уколами. Били за то, что очередь стоит недостаточно близко к стене. Били-это означает пинали ногами и ударяли кулаками. Мне также доставалось от этих сатрапов. Но я понял, куда попал. И не пытался огрызаться, и не давал им сдачи. Я понял, что таким образом я сделаю только хуже самому себе. И курить мне было нечего. Вот попал! Интересно, знал ли тот приехавший по вызову в отделение мелицыи врач, что со мной так поступят в его больнице? А потом меня, наконец, вызывают в кабинет врачей, и там со мной как с дураком или психом занимается психолог. Даёт заполнить какие-то идиотские тесты, играет со мной в мозаику. Я вынужден терпеть это унижение. Мне ведь надо доказать, что у меня с головой всё в порядке, что я не верблюд. Вынужденное общение с психами и дураками также не доставляет мне удовольствия. Оно мне неприятно. Одним словом: шайсе! Я каждый день при виде заведующего отделением врача пытаюсь ему сказать, что я не псих, и прошу вызвать меня на приём и выслушать. Прошу я отдельными словами, так как врач не ждёт меня, а как только откроет ключом дверь своего кабинета, то норовит за ней скрыться. Наконец, я его достал. И он вызвал меня к себе на приём. На следующий день, 7 июля, меня выпускают на волю. Я выхожу из дверей психбольницы на Лиговский проспект, и тут...
Надо подчеркнуть, что я в джинсах и рубашке, а на улице стояла жара. ...И тут меня обдало жаром улицы. И мне стало плохо. Я испытываю какие-то никогда прежде не бывалые со мной ощущения. Плохо всему моему телу. Но особенно голове. То есть как переступил порог больницы, так сразу мне и поплохело. Надо срочно ехать на Набережную, - думаю я. Именно ехать, так как мне так плохо, что хочется поскорей в прохладу тёти Надининой квартиры. Но идти мне худо. Захожу в какой-то двор. В тени находится помойка. Рядом с ней на асфальте лежит выброшенная деревянная дверь. Я ложусь на неё, не в силах больше стоять на ногах. На помойке стоит вонища, но мне не до неприятных запахов. Вот она, - думаю я, - моя смерть. Смерть на помойке. Но я не умираю. Мне очень плохо, и не становится ни хуже , ни лучше. Я понимаю, что я теряю время. Кое-как дохожу до Невского, сажусь в автобус. Плачу за проезд, ибо мелочь у меня есть. Доезжаю до Зимнего дворца. Иду на Набережную. Дело было днём в пятницу, и в тёти Надининой квартире никого из моих родственников нет, а есть только бывший муж тёти Надины, сам находящийся в квартире на птичьих правах в отдельной комнате, и которому тётей Надиной велено всегда открывать мне дверь и запускать в квартиру, что он делает всегда с недовольным лицом, и что-то бормочет себе под нос. Что-то обидное для меня. На этот раз я ему говорю, когда он открыл входную дверь:
– Дядя Миша, мне очень плохо, я хочу лечь.
После такого моего откровенного признания он, видно, удивлённый им, запустил меня в квартиру молча, без унижения меня словами. Я завалился в комнате тёти Надины на диван не раздеваясь. Спать я не мог - настолько мне было плохо. На следующий день лучше мне не стало. Хлеба в доме не было, и холодильник был пустой. Я сварил себе каши. И продолжил своё валяние на диване. Я слышал, как Михаил Владимиров (дядя Миша) принимал гостя на кухне, и они там пили - мне хорошо был слышен их пьяный базар с матом. Когда гость ушёл, Михаил Владимиров спустился ко мне с кухни, присел на диван рядом со мной, положил мне под рёбра ладонь ребром, надавил и произнёс:
– Подыхаешь? Ну кому ты нужен? Зарезать тебя и завернуть в это одеяло. И выбросить в Неву. Никто не спохватится!..
Мне было так плохо, что сил возмутиться или испугаться этих слов у меня не было. Спустя некоторое время чувство голода вновь привело меня на кухню. Я снова сварил себе каши. Михаил Владимиров поделился со мной хлебом и колбасой.
Настало 9 июля 2006 года, воскресенье. Под вечер откуда-то возвращаются Настя с мужем и сыном. Меня покормили. Мне лучше не становится, поэтому мне не до финальной игры Чемпионата мира по футболу. Я слышу с кухни звук транслирующего
игру телевизора, но как бы мне не хотелось её посмотреть, я остаюсь лежать в комнате тёти Надины. Вот как я провёл день финала этого Чемпионата, который я планировал увидеть изнутри, находясь в Германии. То, что я не увидел ни одной игры этого Чемпионата, то, что я в дни его проведения застрял на Родине, я вменяю в вину государству. Как оценить моральный вред за пропущенный мной Чемпионат? Очень большой суммой. Так что стоимость моего иска к государству должна ещё возрасти на n миллионов долларов или евро...10 июля, понедельник, утро. Настя кормит меня завтраком и спрашивает:
– Что с тобой?
– Я не знаю, мне всему и моей голове в особенности очень плохо. Я не могу объяснить, как. Я считаю, что это связано с лекарствами, которые мне давали в психбольнице.
– А у нас здесь не больница. Я тебе об этом уже говорила. Иди и просись лечь в больницу. Какую хочешь. Уходи.
Я знаю, я уверен, что, будь в это время тётя Надина дома, то она не спровадила бы меня в таком состоянии на улицу, как не спровадила бы и тогда, когда я пришёл на Набережную забоданный (от слова забодать) быком. Я ушёл из квартиры в джинсах и одной рубашке, так как на улице стояла жара. Кроме паспорта, который я положил в задний карман джинсов, я взял с собой маленькую пластиковую бутылку из-под питьевой воды, наполнив её кипячёной водой. Я вышел на Набережную и тут же лёг на асфальт тротуара, то есть на стороне Набережной, где стоят жилые дома. В надежде, что кто-либо из прохожих вызовет скорую помощь. Потому что сил самому дойти до больницы, мне казалось, что у меня нет. А место это, Адмиралтейская набережная, на стороне домов совсем не оживлённое. Вдоль домов ходит намного меньше народу, чем по противоположной стороне, то есть вдоль собственно гранитной набережной у воды. Поэтому, полежав безрезультатно под домами да ещё в тени этих домов, я, поняв, что я здесь ничего не вылежу, перешёл по пешеходному переходу на солнечную сторону Набережной и разлёгся перед спуском к Неве со львами, что у Дворцового моста. У этого спуска на Неве стояли речные трамвайчики, и зазывалы приглашали на них прокатиться. Мой расчёт оказался верным. Эти зазывалы подошли ко мне, узнали, что мне плохо, и вызвали скорую. Машина скорой помощи прибыла довольно быстро. Я сам поднялся и прошёл в машину. Поинтересовавшись у меня, как я себя чувствую и на что жалуюсь, врач меряет мне давление. Оказалось, что оно у меня очень высокое. Вот она причина моего плохого самочувствия - высокое давление. А ведь никогда раньше я на давление не жаловался! Ещё не поехав в больницу, врач скорой помощи сделал мне укол. В зад, естественно. И мы поехали. Очень быстро приехали во двор Максимилиановской больницы, той самой, где лежала в отделе кадров моя трудовая книжка, которую я не забрал до сих пор. В тот самый двор, где я познакомился с Сергеем и обменялся с ним номерами телефонов.
В приёмном покое мне ещё раз померили давление. Пока что оно не спадало, и мне было всё так же плохо. Дежурный врач начал меня расспрашивать, кто я, где проживаю, есть ли у меня полис. Я предъявил паспорт, сказал, что полиса у меня нет.
– Ну, тогда, можете идти. Мы вам состояние купировали. И вам должно стать лучше. До свидания!
Я догадался, что означает "Мы вам состояние купировали", но мне от этого не стало легче, поэтому после того, как меня вежливо прогнали из больницы, я, выйдя на улицу, снова разлёгся на тротуаре. Я лежал и искал ответа, что же мне теперь делать? Не топиться же! Я надумал идти - идти как смогу-в психиатрическую больницу, расположенную на реке Пряжке не очень далеко от Максимилиановской больницы, перед которой я сейчас лежал на асфальте. Как я шёл: пройдясь немного, полежу немного на асфальте, опять пройдусь, снова полежу. Благо, асфальт в такую жару был тёплый. Никто меня не останавливал и не склонялся надо мной, пытаясь помочь мне. Возможно, - думал я, - я похож на очень пьяного человека, и поэтому все меня сторонятся.
По пути в психиатрическую больницу на Пряжке мне попадается Октябрьский районный суд, из которого я ждал извещения на адрес тёти явиться в суд на рассмотрение моего многомиллионного гражданского иска. Захожу в суд. Узнать, когда же, наконец, меня вызовут, ведь прошло уже 2 месяца с момента подачи мной иска. Там удивляются, говорят, что никакого иска от меня не принимали. Меня же это удивляет, но не сильно, ведь стерва-секретарша при подаче мной искового заявления отказывалась его регистрировать. Или дело в порядке суммы моих многомиллионных требований к государству? Напомню: я просил взыскать с государства миллионы долларов. И тут я подумал, что жалко, что пропали поданные с исковым заявлением свидетельства моего бомжевания - списки людей, готовых прийти в суд на разбирательство моего дела. Шшайсе! Ну не было у меня возможности их скопировать - слишком много было листов. Но сильно тужить по поводу пропажи моего искового заявления со свидетельствами я не мог-мне бы не подохнуть от высокого давления!
Вот я и "дополз" до Пряжки (Далее "Пряжкой" я буду называть эту психиатрическую больницу 2 на углу рек Пряжки и Мойки). Вокруг больницы забор. Иду на проходную. Сообщаю охраннику, что мне плохо, и я хочу лечь в эту больницу. Он меня не пропускает внутрь больницы, говоря, что для попадания в неё необходимо иметь направление, которое выдают в психдиспансере. Спрашиваю, где находится диспансер?
– В Матвеевом переулке.
Где этот переулок, охранник не знает. Я понимаю, что это где-то рядом, ведь психдиспансеры располагаются в Городе по районам, но я больше не хочу никуда идти, ведь вот она, больница - за забором. Я ложусь на асфальт перед проходной. Лежу. Мимо меня проходят через проходную врачи в белых халатах и люди без халатов, одетые цивильно. Но никто из них не интересуется, что со мной. Пролежав на асфальте перед больницей где-то с час, я понимаю, что мне всё-таки надо найти в себе силы дойти до психдиспансера этого района. Спрашиваю у прохожих, где находится Матвеев переулок. Но никто не знает. Дошёл до опорного пункта мелицыи на улице Глинки, что рядом с Никольским собором. Прошу ментов помочь мне, объясняя им, как мне плохо. Они разводят руками, мол, ничем помочь не могут. Тогда я решаюсь обратиться за помощью к Церкви. Какой помощи, я не представляю. Но я пошёл в Никольский собор как в последнюю инстанцию, полагая, что там служат добрые люди, священники. Я пришёл в собор. Мне сказали, что батюшка обедает. Выйдет ко мне через час. Я сажусь на скамейку в сквере перед собором. Слышу, как где-то надо мной в кронах деревьев тоненько поёт какая-то птичка. Прямо заливается. И не перестаёт. Петь. Жить. Мне так захотелось её разглядеть, что я совершаю усилие - слегка разворачиваюсь корпусом тела и наклоняю его назад, таким образом моя голова развернулась лицом в кроны деревьев, а то задрать вверх одну голову мне было невыполнимо. Я шарю-сканирую глазами ветки деревьев и различаю эту маленькую птичку-певунью. Как же ей хорошо, петь там наверху! И как мне плохо, здесь внизу! Целый час слушал я её. Иду в собор. Вышедшему ко мне из алтаря священнику рассказываю, что мне очень плохо. Плохо моему телу. Помогите!
– прошу я батюшку. Батюшка достаёт голубую бумажку пятидесятирублёвого достоинства и передаёт её мне.
– Больше ничем помочь не могу.
Я взял деньги и покинул храм. Но не такой помощи мне было нужно! Выхожу опять на улицу Декабристов. Догадался посмотреть в телефонной будке телефонный справочник. В нём нашёл страницы с картой Города. Матвеев переулок на этой карте оказался совсем рядом. Между улицей Декабристов и рекой Мойкой. Кое-как дохожу до психдиспансера в этом переулке. В холле перед регистратурой народу почти никого. Обращаюсь в окно регистратуры:
– Я бы хотел получить направление, чтобы лечь в больницу на Пряжке, а то на ногах еле стою - так мне плохо, особенно голове.