И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Числа двадцатого ноября я принёс Елене Петровне розу. В том самом тубусе, который я описывал ранее. Ибо погода стояла холодная. Да, явившаяся миру из тубуса роза произвела на Женщину впечатление, но интереснее то, как я с этим пустым тубусом затем ехал обратно к себе в гараж, типа домой. В вагоне метро было пусто. На каждой из длинных скамеек-сидений сидело по человеку, или никого не сидело. Я сижу, рядом со мной на сидении лежит тубус, который я рукой не держу. Зачем? Держать. Я дремлю. Лишь на остановках открывая глаза. Напротив меня сидит тип. Описывать которого не берусь, потому что я его не рассматривал. Вдруг на одной остановке, когда двери вагона уже были открыты некоторое время, тип вскочил со своего места, схватил тубус (наверное, думал, что в нём что-нибудь ценное) и выскочил в двери, которые сразу же закрылись за ним,
В дни, или часы, когда Зайцев сам дежурил в гараже (а он почти каждый день уделял некоторое время гаражу) к нему в гости в гараж приходили его дружки-ханыги, живущие по соседству. Где-то нажравшись (в смысле: напившись), они протрезвлялись в гараже до улучшения состояния. Сам Зайцев, будучи трезвенником, с пониманием относился к ханыгам, предоставляя им для отсидки после чрезмерного возлияния диван и кресло, то есть уют и тепло, и они сидели часами в гаражной комнате, протрезвляясь. То есть Зайцев типа жалел своих дружков, живущих в соседних домах. Иногда алкаши спали, иногда внимали как могли политиканству покровительствующего им начальника гаража. Однажды рядом с ханыгой на диване сидел и я в ожидании полтинника. Вдруг ханыга приставил к моему горлу нож и говорит, собака:
– Вот я автослесарь. Зарабатываю. Хочу - пью. Ты же - никто. У тебя ничего нет! Ни профессии, ни семьи, ни дома. Вот как зарежу тебя сейчас! А кого я зарежу? Никого! И никто не спохватится тебя! Так вот, Лёша, звать тебя никак! Ты - никто! И ничто!
А Зайцев видит эту сцену и слышит, и молчит. Это он рассказал своим друганам про меня, что я никто, и звать меня никак, вот они и выпендриваются, вторя Зайцеву в унижении меня. И смеются.
В конце ноября на дне рождения Елены Петровны я знакомлюсь с Её сыном. Узнаю, что в январе у него день рождения. 16 лет. И я решил не продавать свой компьютер ни сейчас, в дни безденежья, ни перед самым отъездом в Германию, а решил подарить его: пусть Елена Петровна и Её сын считают компьютер своим и относятся к нему как к своему. Надо же мне было как-то поздравить Женщину и Её сына с этим важным для них событием, 16-летием сына! Всё, теперь я без компьютера.
Но подарок-компьютер не спас меня от расставания с Женщиной. 31 января 2005 года она сказала мне, что больше не может меня видеть. Она устала от меня. Устала быть со мной вот таким. Тем более, что другие мужчины, успешные, звали Её замуж хоть сейчас. А конкретным толчком к нервному срыву Елены Петровны стало вот что. Несколько дней до этого я ездил на собеседование на одну фабрику, на которой была куча вакансий. И мне казалось, что не на одну, так на другую меня возьмут. Этим своим самонадеянным утверждением, что меня возьмут, а меня не взяли, я и вывел Женщину из себя.
– Больше не могу быть с тобой! Устала. Устала смотреть на тебя. И не могу больше видеть. Уходи! Навсегда. Поэтому забирай свои вещи.
Так моя коллекция игральных карт и собрание словарей и прочих книг по немецкому языку оказались перевезёнными в гараж. Теперь всё при мне. И "Армия Наполеона". И SONY ZS-35M тоже. Теперь попробуй угадать, читатель, что единственное из перечисленного мне удастся сохранить в конце-концов: книги, карты или музыку? А по поводу расставания с Еленой Петровной скажу, что я, конечно, переживал, но ответ "Ничего!" на вопрос "Что я мог поделать, чтобы предотвратить расставание с Ней?" хоть как-то меня успокаивал, типа: произошло неизбежное.
В завершение описания своих отношений с Еленой Петровной требуется (именно требуется в целях дальнейшего повествования) отметить, как Она меня назвала. Однажды. А затем повторяла называть. Уголовным кодексом. Вот как! Почему? Наверное, потому что Ей стало ясно, что я его чту и ни за что не пойду ни на что противозаконное-уголовное для смягчения своей участи, то есть не буду стремиться пасть быстрее, чем падаю, на дно общества, становясь преступником. Потому что я имею высокую самооценку, и хочу в жизни реализоваться на все сто, не ограниченным клеймом уголовника. То есть я ни в какую не хотел закрывать себе путь наверх, на верх общества. Таким образом, Елена Петровна поняла, что и ради Неё я не пойду на преступление. Прошу читателя запомнить это - ещё пригодится для понимания меня в различных ситуациях.
8 февраля Зайцев не сдерживается, хватает меня и поддаёт мне коленками по бокам, типа бьёт, приговаривая, как он меня ненавидит, после
чего прогоняет из гаража на улицу. Я еду на Набережную. А куда ещё?– мне не придумать. Там я докладываю, что оказался на улице. Разразился скандал между тётей Надиной и её дочерьми Анкой и Настей. Побеждает позиция Насти: "На набережную меня не пущать!" (Анка были за меня, тётя Надина хотела, чтобы было на усмотрение дочерей). Куда мне идти? Я не знаю. Я всю ночь хожу взад-вперёд от Адмиралтейства к Восстания, не зная, куда приткнуться на ночь. Слава Богу, что мороза нет. А снег идёт. Я ещё морально не готов свернуть с Невского в поисках тёплого парадняка или вернуться на лестницу дома родственников на Набережной. Так и хожу всю ночь туда-сюда. Только под утро я созреваю, то есть ослабеваю, и иду на эту чуть ли не родную лестницу, где бы мне хотелось упасть на площадке выше последнего этажа, благо, эта лестница для меня открывается: кнопочный код я знаю, впрочем, местоположение парадной на Набережной непроходное, и входная дверь обычно открыта настежь, и жильцам нет дела до установки кто-т'aма, то есть домофона. Мне везёт: воздух на лестнице не содержит запаха кошачьей мочи, так что после ночной прогулки по Невскому мне так кажется хорошо на лестнице - тепло и сухо. Сначала я прислоняюсь спиной к батарее на площадке между этажами, сидя на корточках, потому что я ещё в сознании думать о чистоте своих штанов и не сажусь на бетонный пол. Отогревшись, я поднимаюсь на площадку выше последнего этажа и сижу там таким же способом, только уже без батареи (её там нет), или топчусь, когда ноги затекут, в полный рост, боясь наделать шума - на последнем этаже в квартире у хозяев собака, судя по её лаю, здоровая (как потом окажется, американский бульдог).Утром следующего дня я точно раб возвращаюсь к своему господину:
– Возьмите меня, Александр Семёнович, пожалуйста, обратно!
– Ну ладно, заходи!
И потянулись дни, как будто Зайцев и не выгонял меня 8 февраля. С ежедневно выдаваемыми полтинниками. И политинформациями.
* * * (Звёздочки 64)
Между тем подошло время снова мне волноваться по поводу приглашения из Германии на учёбу. В феврале я стал названивать на Набережную в надежде быть обрадованным тем, что приглашение пришло на адрес тёти Надины. Звонить в офис фирмы UCI я не считал уместным до 22 февраля. В этот день я посчитал, что пора спрашивать Якубовскую, как мои дела? Звоню ей:
– Здравствуйте, Наталья Владимировна! Это Алексей Павлов.
– Наконец-то вы, Алексей, нашлись! А то мы вас обыскались. Приглашение ведь уже есть...
– И когда я его получу?
– Оно ещё в Германии у нашего человека. Как здорово, что вы позвонили. Я обзвонила в поисках вас все телефоны, которые вы указывали как способ связи с вами, и нигде вас не было, и никто по указанным телефонам не мог указать, где вы сейчас находитесь. А по одному из номеров телефона, представьте себе, меня чуть ли не обматерили! По другому сказали, что он здесь не живёт. И мы не знали, куда выслать вам приглашение, на какой адрес. Но теперь вы сами объявились очень вовремя...
Речь директрисы Якубовской меня удивила. Дурочка она, что ли? Ведь была же договорённость об отправке моего приглашения на адрес моей тёти. Я об этом уже писал. А телефоны мест, где я временно обитал, я ведь давал для оперативной связи со мной, чтобы меня оповестили о приглашении как можно раньше. Я догадываюсь, кто грубо разговаривал с Якубовской. Это моя мать. Вместо того, чтобы спокойно принять информацию, она дала волю своим эмоциям. И зачем спрашивать, живёт или нет Алексей Павлов по указанным номерам телефонов? Надо было просто просить тех, кто подойдёт к телефону, передать мне информацию - мне бы передали, и я бы вышел незамедлительно сам на связь с фирмой UCI. А вообще, к чему звонки?, повторяю, если была договорённость об отправке моего приглашения на Набережную!..
– думал я, а сказал Якубовской следующее:
– Была же договорённость, что Вы отсылаете моё приглашение моей тёте! Ничего не изменилось. Высылайте его немедленно по имеющемуся у Вас адресу. Или Вам его для удобства, чтобы Вы не искали его, повторить по телефону?
– Не надо. Дело в том, что я на днях сама отправляюсь в Германию и привезу сама вам приглашение. Я вернусь в начале марта. И вы придёте за ним в мой офис.
Теперь о том, почему с фирмы UCI не могли мне позвонить в гараж. А всё потому, что мне было запрещено Зайцевым давать номер телефона гаража кому бы то ни было, и я боялся, что Зайцев меня сразу же уволит за нарушение этого запрета. Так что я решил не давать номер этого телефона Якубовской, типа: обойдусь, раз уж такие обстоятельства.