И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно

В начале октября, когда я ещё работал на Тимура, а он почитал за великую милость со своей стороны, что подкармливает меня (именно подкармливает, но не кормит), ночуя на улице, я на одной из набережных Невы прямо на тротуаре нашёл мягкую игрушку: зелёного мехового крокодила длиной порядка 60 сантиметров длиной от кончика носа до кончика хвоста. Так я этого крокодила стал использовать в качестве подушки. И на улице спал, подкладывая его под голову, и в вагоне метро. Однажды после холодной ночи я поспешил в только что открывшееся метро. На станцию "Гражданский проспект". Прокатившись на первом поезде метро до конечной станции "Проспект Ветеранов" по красной линии, я перешёл на другую сторону платформы и сел в вагон метро, идущий в противоположном направлении, то есть до "Девяткина". Я знал, что мне нельзя проспать предпоследнюю станцию "Гражданский проспект" - только бы не проспать, только бы не проспать!
– но я проспал и приехал в Девяткино, где одноимённая станция находится на поверхности земли. А снова уехать обратно оттуда у меня больше не было денег. Не было каких-то десяти рублей! Я обращаюсь к служащей метрополитена, что дежурит у пропускающих в метро турникетов. Я ей говорю, что я проспал свою остановку, а денег ещё раз платить за метро у меня нет, и прошу пропустить меня в метро за так, то есть бесплатно. А она мне:

– Все вы тут просыпаете! И что, я всех буду так пропускать? Вон, садись на электричку и едь в город бесплатно.

Надо пояснить, что в Девяткино в одном месте находились как станция наземных электричек, так и станция метро. Обе рядом. Есть выход из метро на железнодорожную платформу. Подходит электричка. Я сажусь и еду в сторону центра города одну или две остановки. Выхожу там, где рядом с железнодорожной платформой ходят трамваи. Выхожу и иду к трамваю на остановке. Стоит какой-то. Мне всё равно, какой номер у этого трамвая: все трамваи идут в сторону центра города. У стоящего с открытыми дверями трамвая 2 вагона. Сквозь вагонные стёкла видна фигура кондуктора в первом вагоне (я понял, что это именно кондуктор, по его оранжевому жилету и сумке на груди). Редкие люди садятся в первый вагон. Я же сажусь в пустой второй. Почти пустой. Всего один пассажир сидит прислонившись головой к оконному стеклу. Возможно, что здесь у трамваев кольцо. Я захожу и почти сразу за мной двери закрываются. Я особо не задумываясь сел на место наискосок и несколько позади от одинокого пассажира, то есть он сидит на правой стороне вагона, там, где двери, и места установлены по два, я же с левой стороны и сзади. Я кидаю взгляд в проход межу сиденьями и вижу чёрный полиэтиленовый мешок с ручками. Он, почти пустой, колышется от движения трамвая. Он искушает меня вопросом, что в нём находится, взять его и посмотреть вовнутрь него. То, что это, возможно, мешок прикорнувшего у окна пассажира, просто свалившийся со свободного сидения рядом с ним в проход, мне не приходит на ум. А вдруг там есть что-нибудь поесть?

– думаю я. И эта мысль о еде побуждает меня встать со своего места и взять в руки этот мешок. Я заглядываю в мешок. И обнаруживаю в нём мобильный телефон и ещё что-то. Ну, - думаю, - значит, это мне Бог посылает мобильник для уменьшения у меня чувства моей оторванности от окружающего меня мира. Только теперь я начинаю понимать, что чёрный мешок принадлежит прикорнувшему мужчине у противоположного окна. Принадлежал, - думаю я.
– Надо немедленно выходить на следующей остановке, а то этот трамвайный соня если проснётся, то отберёт у меня этот поистине Божественный подарок судьбы. И тут как раз двери трамвая открываются, и я пулей выскакиваю из вагона. Всё. Телефон мой. И я не испытываю угрызений совести за то, что я его вроде бы как украл. Нет!
– это не кража! Ведь в момент, когда я потянулся и брал чёрный мешок с трамвайного пола, я не идентифицировал этот мешок как принадлежность трамвайного сони, и, следовательно, не осознавал противоправности своего движения к мешку и его взятия в мои руки. А когда этот мешок уже оказался у меня в руках, я настолько переполнился мыслями о божественности подарка, что я без злого умысла оказался держателем этого средства связи с миром, и что бывший хозяин телефона, этот соня, не сильно то и дорожил им, коли держал его не в кармане или пристёгнутым, стало быть, для него это будет не велика потеря, для меня же, маргинала, выпавшего из общества, этот телефон - это, повторяю, божественный подарок судьбы, чтобы я, выпав, не сильно от этого общества удалялся: держал с ним связь, так сказать, что, возможно, поможет мне восстановить свой социальный статус.

Выйдя из трамвая и зайдя во двор ближайшего дома, я сел на скамейку и принялся знакомиться с остальным содержимым подобранного мной чёрного мешка. В нём оказался свёрток с бутербродами с колбасой, чистые носки, пачка хороших американских сигарет (если про сигареты можно сказать хорошие) и флешка (память с интерфейсом USB 2.0) на шнурке. Кстати, именно на неё я буду скидывать Книгу, которую Вы сейчас читаете, по мере её печатания на компьютере, который вечно глючит. Так что можно сказать, что всё найденное мной в чёрном мешке, мне пригодилось. Флешка потом, а всё остальное было актуальным прямо тогда, в период бомжевания. Телефон оказался "Нокией" модели 7210 с цветным экраном. Устаревшая ли эта модель или нет, я не разбирался, главное, что по нему можно звонить и принимать звонки. И я подумал, что мне некому-то особо и звонить и не от кого ждать звонка. Придя в квартиру, где мы с Тимуром делали ремонт, я показал ему свою находку, и он тут же предложил мне поменяться с ним мобильниками. Я отказался, поняв, что мой телефон не такой уж и плохой. А зарядить свой телефон я смог с помощью зарядного устройства, принадлежащего хозяевам ремонтируемой квартиры. Я понял, что мне теперь нужна своя зарядка. Деньги на свой номер телефона мне также были нужны. И мне их дал Роман Герасимов, о котором я писал, что он работает при Комитете экономического развития, промышленной политики и торговли Санкт-Петербурга. Когда я пришёл в этот Комитет, расположенный на Вознесенском проспекте, я больше всего боялся, что меня выгонят из зала при входе, где на столике стоял городской телефон для вызова работников Комитета, ведь я был с большой сумкой-баулом, какие обычно у челноков с товаром (эту сумку, грязную, я подобрал в подвале, где ночевал во время дождя на Гражданке). По делам в Комитет с таким баулом - это же нелепость! Но мне удалось вызвать Романа Герасимова из его кабинета. Он мне дал несколько сот рублей на телефон.

Однажды после работы с Тимуром я катался в метро лишь бы убить вечернее время на мелкие деньги, данные мне им сегодня на сегодня. Ночевать я планировал на улице на Гражданке недалеко от квартиры, где мы с Тимуром производили ремонт. Кстати скажу, что именно в ремонтируемой квартире я набирал в пластиковую бутылку кипячёную воду, которую пил в свободное от квартирного ремонта время. То есть питьевая вода у меня была всегда. То есть питьевая вода у меня была всегда. Именно кипячёная вода и подачки Тимура удерживали меня при нём... Но проезжая в метро мне вдруг захотелось на улицу. Нет, не в туалет, а просто подышать, потому что просто надоело находиться под землёй. Станцией, случайно оказавшейся в этот момент следующей, была "Выборгская". Что я буду делать на земле на "Выборгской", я не представлял. Может, попью пива, - подумал я, очень давно не пивший пива, а на пиво у меня сегодня случайно было,-что же ещё делать на "Выборгской"? выхожу я на ней на платформу. А до эскалатора на этой станции с платформы ещё надо пройти по каменной лестнице. Лестница эта короткая, но широкая, в ширину платформы. И собираясь взойти по ней к эскалатору, я заметил на ней немолодую женщину, с трудом спускающуюся хромая и держась за перила. Она была в тапках вместо уличной обуви. Я решил ей помочь спуститься по лестнице, ибо я понял, что она очень нуждается в посторонней помощи. Я поддержал её при спуске, и в тот момент, пока мы спускались, мне подумалось, что раз женщина так хромает, то ей понадобится помощь и по дороге домой от метро, куда она сейчас приедет. Может быть, - предполагал я, - мне удастся навязаться к ней на чай или даже на ужин, а это лучше, чем пиво на улице, а может быть, переночевать на её лестнице, куда я попаду вместе с ней минуя домофонную преграду, а может быть, и это желательнее всего, она разрешит заночевать у неё, накормив. Об этом всём мне удалось подумать, пока мы медленно спускались по лестнице к поездам метро. Я сказал женщине, что помогу ей добраться до дома. Она была в таком затруднительном положении, что от такой любезности с моей стороны не могла отказаться. Поэтому мы быстро завязали знакомство. Лидия, так она просила её называть, оказалось, что работает санитаркой или медсестрой то ли в поликлинике, то ли в больнице, едет с работы, где и подвернула ногу, домой. С работы до метро её подвезли, а дальше - её проблема. Мне показалось это чудовищно несправедливым. Ехать в метро Лидии надо было до "Комендантского проспекта", так что мне хватило времени рассказать ей о ситуации, в которой я оказался, о своей беде. Поняв меня, она, сидя в вагоне метро, сложила руки как в молитве, повернувшись ко мне вполоборота, и обратилась ко мне с горящими восторженными глазами:

– Алёшенька! Держись! Не ломайся! Ты нужен России! Такой, какой есть! Терпи! Твои страдания воздадутся тебе!

Мне сначала было не по себе от такой реакции Лидии на мой рассказ. Да за кого она меня принимает? За блаженного? Только в истинном смысле, а не так, как меня назвала блаженным мать. В'oна, и руки сложила, как будто увидела во мне святого! Но, нет, я не хочу быть святым!
– думал я.
– Я хочу нормальной человеческой жизни! Но вслух я не стал никак комментировать восклицание Лидии и её жест. После выхода из метро я помог Лидии доковылять до её дома, и она предложила мне остаться заночевать у неё, что я сделал с превеликим удовольствием. Случайно так совпало, что именно этой ночью дома не будет ночевать её дочь, вот и кровать дочерняя для меня нашлась свободная! С подачи Лидии я задумался над вопросом, так за что или же для чего мне выпадают такие испытания; я остановился на постановке для чего: мне в будущем пригодится мой опыт жизни вот в таком экстриме.

Другой случай. На скамейке, расположенной на платформе станции метро "Гражданский проспект", сидит немолодой уже мужчина, видно, что подвыпивший, только не навеселе, а как раз наоборот, рыдает громко-громко на всю станцию, ни чуть не стесняясь ни своих слёз, ни звуков, производимым им. Что-то нехорошее случилось с ним, - подумал я.
– Надо ободрить его, утешить. Я подсаживаюсь к нему и прошу рассказать, что у него случилось? Он, всхлипывая, посвящает меня в своё горе, которое я здесь пересказывать не хочу, лишь замечу, что там было от чего выпить с горя и рыдать. После его рассказа я прошу его выслушать мою историю. Он, никуда не спешащий, прислушивается и по мере посвящения в неё всё реже всхлипывает. К концу моего грустного повествования о себе мужчина совсем перестаёт плакать, минуту молчит, видно, окончательно раскладывая по полочкам в мозгу только что услышанную информацию обо мне и прикидывая способы выхода из сложившейся у меня ситуации, и говорит мне:

– Да-а уж! Вона как бывает! Вникнув в твою ситуацию у меня даже пропало желание плакать самому, настолько твоё положение хуже моего. Грех мне плакать, узнав о тебе! Спасибо, что выслушал меня и утешил своим рассказом!

Как я нашёл швейцарские часы и очёчник с металлическими дужками с шариками. Эту историю я опускаю. Не потому что она не интересна, а потому что у меня нет просто настроения её описывать. В двух словах отмечу. Что эти предметы приобретены мной честно.

Стало прохладней, дожди участились: октябрь, и я больше не мог ночевать на улице. Поэтому мне пришлось перекочевать с Гражданки в центр города. А перекочевав, я забросил ремонтное дело у или на Тимура, так и не получив от него реальных денег.

Днём я ходил по городу с баулом, набитым тёплыми вещами - всякими там третьими свитерами, куртками (потому что на мне их было по два, две) да бесплатными газетами рекламных объявлений, которые я расстилал на полу на лестницах, где ночевал. А на еду мне осенью 2005 года давали Роман Герасимов да мой университетский однокурсник Эдик Сипатов, давший мне, когда я пришёл к нему на работу, сразу тысячу рублей. Эти деньги я тратил крайне экономно - так нельзя сказать. Я тратил как получится, лишь стараясь сэкономить, но это получалось не всегда, ибо есть хотелось всегда, а иногда даже очень. Но большую часть времени в этот период, осенью 2005 года, я был без денег.

Однажды, когда тёти Надины не было на Набережной, я пришёл туда. В роли хозяйки квартиры выступала Настя, и она отвезла меня на своей машине к дому моего отца на Пискарёвке (на самом деле это квартира его жены Татьяны). Проникнув через домофонную преграду вместе с кем-то входящим в подъезд, она запустила и меня, чтобы я просил у своего отца впустить меня в квартиру. И она уехала. Отец, будучи дома, квартиру мне не открывал. Даже разговаривать со мной не хотел. Его жена Татьяна предлагала дать мне 500 рублей, лишь бы я убрался с их лестницы. Но я не хотел их брать, не желая предавать Настю - зря она, что ли, везла меня сюда?! Деньги, это хорошо, но такая сумма не давала мне возможности решить вопрос крыши над головой. Не зная, куда идти, и потому что я уже попал на тёплую лестницу, я остался ночевать на лестничной площадке перед квартирой отца, подстелив под себя газеты. На следующий день, уже днём, а не утром, что странно, за мной пришёл участковый милиционер и предложил мне пройти с ним до отделения милиции. Бежать с вещами я от него не собирался. Мы дошли до отделения, вошли в него, и он мне говорит:

– Свободен! Только больше на моём участке не ночуй на лестницах!

А что со мной будет, если я его ослушаюсь, участковый мне не сказал. И я пешком вернулся в центр города.

Решая вопрос, где бы мне приткнуться, я пришёл к дому дяди Саши (брата отца) на проспекте Обуховской обороны. К дому дяди Саши, а не домой, так как его жена, тётя Люся, подошедшая к квартирной двери изнутри, выяснив, что это я пришёл, не пустила меня в квартиру. А дядя Саша не мог сам подойти к двери, будучи со сломанной ногой. Я слышал только его голос из глубины квартиры. Он ругался-матерился. Заночевал я на этой лестнице. А на следующий день по дороге обратно в центр города я, голодный, заметил на краю проезжей части рядом с тротуаром проспекта Обуховской обороны кусок, кусочек, сала размером с 2 спичечных коробка. Я был так голоден, что место, где я нашёл сало - на дороге - не заставило меня долго колебаться, есть или не есть это сало. Меня не смущали даже чёрные точки уличной грязи, что были на той стороне сала, какой оно лежало на асфальте. Я попробовал их стереть пальцем, но они не захотели сдвигаться в сторону прочь, а как бы утопли в мягкой поверхности сала. Я подумал о том, что собаки едят с земли не думая о грязи, и быстро съел сало, чуть ли не проглотил, потому что было неприятно чувствовать чёрные крупинки уличной грязи на зубах.

Тут же опишу подобный случай, разделённый по времени с только что описанным. У стадиона "Петровский" на гранитной стойке перил набережной лежал аппетитного вида кусок студня. Наверное, недоели футбольные болельщики (в тот вечер на стадионе проходил футбольный матч). Я попытался взять кусок студня рукой (никогда прежде рукой этого не делал, а только вилкой, ложкой или ножом), а кусок возьми да и выпрыгни-выскользни из руки мне под ноги. Как и в случае с салом, песчинки, что были на набережной, прилипли к студню и не сдвигались в сторону прочь - углубились внутрь студня. Хорошо, что его можно было не жевать, я его проглотил за 3 раза. Как говорится, не поваляешь - не поешь. Так что я могу сказать, что я ел Петербург - не еду, а подорожную грязь и пыль, - и что меня кормил Петербург: объедками, оставленными на скамейках или выброшенными в урны.