И уйти в закат

— Вот это любопытный сюжетный выверт, — согласился специальный агент Джонсон.

— И есть еще несколько напрягаюших лично меня моментов, — сказал Стивен. — И я подумал, а что если это… э… не сюжетный выверт? По совокупности? И броня на нем и его людях вовсе не сюжетная?

— А какая? — поинтересовался Грег. — Кевлара я на них не заметил.

— По всем признакам это похоже на сюжетную броню, — сказал специальный агент Джонсон и в конце передразнил Стива. — По совокупности.

Стивен вдруг подумал о том, что специальный агент Джонсон, хоть он уже и специальный и его непосредственное начальство и все такое, на самом деле ненамного его и старше. Ну, сколько Джонсону лет? Тридцать? По идее, они принадлежат к одному поколению. Почему же так тяжело?

— То есть, может быть, она и сюжетная, — совсем запутался он. — Но не обусловлена какой-то глобальной завязанной на Питерса историей.

— Ты хочешь сказать, что он — не главное действующее лицо? — уточнил Грег. — Просто второстепенный герой, который нужен для какого-то определенного действия? Как в том анекдоте про «соль передать»?

— Эм… нет, — сказал Стивен. — Определенно, нет. Я хочу сказать не это. Кроме того, если он даже второстепенный герой какой-то конкретной истории, для нас это по большому счету ничего не меняет. Мы же все равно не знаем, что это за история.

— Броня, которая одновременно и сюжетная и не обусловлена сюжетом, — резюмировал специальный агент Джонсон. — Я чувствую, что наклевывается какая-то очень интересная теория.

— Ну, она спорная и местами еще довольно сомнительная, — признал Стивен. — Но моя теория заключается в том, что никакой истории нет. И Джеремайя Питерс не главный или второстепенный герой, и даже не эпизодический персонаж, потому что во множественной вселенной не существует сюжета, в котором он задействован. Я думаю, что он…

***

Для вечерней трапезы, на которую я получила официальное приглашение, переданное мне Доном, Джеремайя Питерс облачился в узкие серые брюки и кремовую рубашку с короткими рукавами и стоячим воротничком, что сделало его похожим на обитателя модных городских кофеен. Ему бы еще бороду отрастить и в барбершопе ее правильно оформить, и хоть сейчас в рекламе хипстерских товаров сниматься можно будет.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, сестра, — торжественно сказал он.

Я подумала, что теперь, для полноты образа, он должен предложить мне поужинать вместе с ним чем бог послал, но он не стал.

Степенно опираясь на трость и прихрамывая, он прошел через всю комнату от двери, сел во главе стола, взял со стола салфетку, развернул ее и положил себе на колени.

Сам стол был такого размера, что за ним можно было бы накормить футбольную команду вместе с запасными, тренером и массажистами, но сервировали его только на две персоны. Питерсу накрыли во главе стола, мне — по правую руку от него.

Мы с Кайлом пришли заранее, но за стол моего телохранителя-тюремщика никто не позвал. Мордоворот прислонился к стене за моей спиной и сунул руки в просторные карманы своего комбинезона.

За столом прислуживала пожилая женщина в таких же белых одеждах, как и у меня (но без вериг), и я решила, что ничего не буду говорить в ее присутствии, чтобы не разрушать легенду. А если она будет тут все время, то вообще ничего не буду говорить, и пусть Джеремайя выкручивается, как хочет.

Комната была просторная, но довольно обычная. Деревянные стены, деревянная мебель, камин, который в такую теплую погоду не требовалось топить. Не было в ней той роскоши, которую ожидаешь увидеть в доме главы тоталитарного культа. Но и признаки показной скромности тоже отсутствовали: еда была вполне обычная, не хлеб с водой, и еды было много. Для двоих — уж точно. Индейка, печеная картошка, свежеиспеченный хлеб, несколько салатов. Вместо воды — яблочный сидр. Наверное, кукурузный самогон, который в этом штате должны гнать цистернами, он несовершеннолетней предложить не решился… А, ну да…

Женщина в белом поставила на стол последний салат — вот он точно на девяносто процентов состоял из кукурузы — и удалилась.

— Раздели же со мной трапезу, сестра Роберта, — сказал Джеремайя. — Преломи со мной хлеб.

— Мучное вредно для фигуры.

— Едва ли твоей фигуре можно повредить одним кусочком, — сказал Джеремайя. — Впрочем, я не настаиваю.

Он взял нож и принялся разделывать индейку. Первый ломоть галантно положил на мою тарелку, второй взял себе. Но на этом его джентльменские манеры закончились, он жестом предложил, чтобы я угостила себя сама, и принялся за еду.

Может быть, все дело в том, что для других блюд мне не потребовалось бы брать в руки нож. Или просто не требовались две руки.

И еще я заметила, что молиться перед едой он не стал.

— У вас тут есть какое-нибудь правило относительно того, что нельзя разговаривать за едой, или, допустим, разговаривать можно, но только на какие-нибудь отвлеченные темы, а обсуждать что-нибудь важное следует исключительно за десертом и сигарами? — поинтересовалась я.

— О, нет ничего подобного, сестра, — сказал он. — Не вижу смысла связывать себя обширным сводом правил. Более того, я и пригласил тебя на ужин, чтобы мы могли поговорить.

Наверное, чем глубже зарыт тоталитарный слой культа, тем чудовищнее будет тот момент, когда я узнаю, как на самом деле обстоят дела. Для неподготовленного человека страшная правда страшна именно своей внезапностью, но я-то уже знаю, что тут не все чисто. Просто любопытно было, когда из него полезет вся эта кровожадность и диктаторские замашки.

Я налила себе сидра и сделала глоток. Он был не так уж плох, наверное. Если бы не был теплым.

— Сидр теплый, — пожаловалась я.

— Наверное, его поставили на стол сильно заранее, — сказал Питерс. — Но это не беда. Да станет сидр в твоем стакане холодным, сестра.

И сидр стал холодным. Я взяла стакан, ощутила его холод пальцами, услышала, как в нем, стукаясь, звенят кристаллики льда.

Холодным напиток был действительно получше.

— Хороший фокус.

— Это не фокус, сестра, — сказал он. — Для меня это легко. Так же легко, например, как и это… Да обратится сидр в твоем стакане в воду.

И жидкость мгновенно стала прозрачной. Но холодной быть не перестала.

Я сделала глоток. И в самом деле, вода. Похоже даже, что минеральная.

— Верни сидр, пожалуйста, — сказала я. — Если тебе не сложно.

— Совсем несложно, — сказал он. — Да станет вода в твоем стакане сидром.

И стал сидр. Правда, он опять был теплым, может быть, энергия от перехода выделилась. Или он почувствовал свою общность с напитком, оставшимся в бутылке. Или было еще какое-нибудь псевдо рациональное объяснение этому чуду.

Но говорить об этом Питерсу я не стала.

— Как ты это делаешь, брат?

— Это легко, сестра, — сказал он. — Ведь мне помогает вера.