И уйти в закат

— Что у тебя с рукой?

— Я их не чувствую.

— Боюсь, что это издержки твоего нынешнего положения, сестра. Но я спрашивал о другом. Что у тебя с той рукой, на которую наложен гипс?

— Я. Не. Помню, — сказала я.

— Как так, сестра?

— У меня амнезия, — сказала я. — Я помню события всего нескольких предыдущих дней. И когда я проснулась в начале этого цикла, рука уже была в гипсе. Понятия не имею, что со мной стряслось.

— А что сказали люди, притворяющиеся твоими друзьями?

— Что это был несчастный случай. Без подробностей.

— Я хочу посмотреть, — сказал он. — Ты не будешь возражать, если мы снимем гипс?

— А если буду? — спросила я. — А если там после этого все неправильно срастется, я так и буду всю жизнь… А, ну да. Валяйте, делайте, что хотите.

— Брат Дон, — сказал Питерс, не поворачивая головы.

— Конечно, Пророк, — сказал тот и вышел из амбара.

— Расскажи мне о себе, сестра Роберта, — попросил Джеремайя. — Кто твои родители? Ты ведь помнишь своих родителей?

— Конечно, — сказала я. — Мой отец — великий магистр тайного ордена ситхов, Владыка Дарт Кэррингтон, мясник приграничья. Моя мать — галактическая принцесса, которую он пленил во время подавления мятежа на Альфа Центавра. Она была так прекрасна, что при ее появлении меркли звезды и повышалась гравитация. Мой потерянный в детстве брат-близнец сейчас вырос и стал лидером сопротивления, говорят, что он один из лучших воинов галактики Млечного Пути, и сейчас он ищет меня…

Джеремайя Питерс поднял руку, останавливая мою речь.

— А что ты хотел услышать? — поинтересовалась я. — Мои родители — обычные люди, я выросла в маленьком городке, ходила в муниципальную школу, а дальше я ни черта не помню. Это довольно скучная история, и она ничего не объясняет. Думаю, что ответы, которые нужны нам обоим, находятся в той части моей жизни, которую я позабыла.

— Как я могу тебе верить?

— Добро пожаловать в реальный мир, брат, — сказала я. — Вопрос доверия — одна из главных проблем человеческого общения. Я понимаю, что ты вырос в стране розовых пони, но люди постоянно врут друг другу по любому поводу и даже без него. Не знаю, как тут у вас, но там, снаружи, все общество построено на сложной системе вранья.

— Именно это я и хочу изменить, сестра.

— Э… ты хочешь изменить человеческую природу? Не слишком ли амбициозные планы? Может быть, для начала стоит немного снизить планку? Попробуй, например, сделать так, чтобы в кинотеатрах запретили продавать попкорн. А то сидишь, смотришь на экране драматический момент, пульс учащенный, слезы на глазах, все такое, а кто-то рядом хрустит этой фигней, сбивая настрой…

— Для меня нет нерешаемых задач, сестра.

— Значит, насчет попкорна мы договорились?

Вернулся Дон, и мне не понравилось, что он притащил.

Он еле протиснулся в дверь амбара, волоча по полу здоровенный пень, предназначенный для колки дров. Когда он примостил эту корягу справа от моего стула, я заметила за поясом адепта большой плотницкий молоток.

— Я, конечно, не медик, — сказала я. — Но вы уверены, что все делаете правильно? По-моему, гипс снимают как-то не так.

Кайл подошел ко мне сзади, ножом разрезал стягивающий мои руки скотч. Левая тут же упала плетью, закололи иголочки восстанавливающегося кровотока. Правая…

Кайл положил ее на чурбак, придерживая в районе плеча. Дон вытащил из-за пояса молоток.

— Я буду аккуратен, — обнадежил меня он, мерзко ухмыляясь.

Что ж, похоже, мой счет к нему сейчас увеличится еще на один пункт, но это уже не имеет принципиального значения. Я и без того собиралась проломить ему башку при первой же возможности.

Если таковая предоставится мне в принципе, конечно.

— Прости, но у нас нет специальных инструментов, сестра, — сказал Джеремайя.

— Так отправьте за ними кого-нибудь в ближайший город.

— На это нет времени, сестра, — сказал он. — Установление правды не терпит промедлений.

— Интересно, а что ты рассчитываешь там увидеть? — спросила я. — Чешуйчатую когтистую лапу, предназначенную для вырывания сердец, которая сразу ясно даст понять, что я — именно то дьявольское отродье, которым меня считают некоторые твои братья?

— Я не знаю, — Питерс посмотрел на Дона. — Действуй, брат.

Тот занес молоток.

Я зажмурилась.

Дон опустил молоток. Удар я почувствовала, но боли не было. Может, он действительно был аккуратен, как обещал, а может быть, рука потеряла чувствительность.

По гипсу пробежала трещинка. Дон ударил еще раз, и еще, а потом отложил молоток в сторону и принялся выламывать куски гипса пальцами. Мне не хотелось на это смотреть, и я отвернулась.

Спустя бесконечность этот процесс закончился.

— Что ж, — сказал Джеремайя, и в голосе его были нотки разочарования, словно он ожидал увидеть что-то более интересное. — Ты можешь посмотреть, сестра.

Я посмотрела.

Ни когтей, ни чешуи. Тонкие, кривые, изломанные пальцы, покрытые целой паутиной шрамов. На тыльной стороне ладони поджившие следы, как будто в нее забивали гвозди. Ничего демонического там не было, но и на нормальную человеческую конечность это тоже не походило.

Я попыталась сжать руку в кулак, но мне удалось пошевелить только кончиком указательного пальца.

И еще я совершенно ее не чувствовала. Наверное, с гипсом было бы лучше. Пока был гипс, была какая-то надежда, а теперь наступила эта чертова определенность, из-за которой всю оставшуюся жизнь мне придется носить перчатки. А, ну да…

И что случилось-то? Я напилась и засунула руку в камнедробилку?

***

Я была зафиксирована в кресле, а моя рука была зафиксирована на столе, и рядом с ней копошились двое людей. Один из этих двоих был медиком. А второй — не был.

— … вы же понимаете, что в нашей ситуации это паллиатив, — говорил медик, продолжая разговор, начатый не здесь. — Мне кажется, что гораздо действеннее, и гораздо гуманнее, если уж на то пошло, было бы, если бы мы просто ампутировали ей руку, а не повторяли эту процедуру с такой периодичностью.

Все вокруг плавало в тумане. Я слышала их разговор, но даже не понимала, что они говорят обо мне.

— Нам посоветовали избегать необратимых воздействий, — сказал тот, который не был медиком.