И зелень августа, и иней декабря…
Шрифт:
А меня позвала к себе охота. Будучи блокадным ленинградским пацаном, я прекрасно разбирался в оружии, имел «титул» чемпиона двора по рогатке, поскольку в войну и после неё она служила мне верным средством для добывания мелких птиц на еду. Так что первый мой шаг в охотники был сделан уже давно.
Когда начался охотничий сезон, я потерял покой. Охотники приносили с озера увесистых крякв и элегантных маленьких чирков, и они висели потом в прохладном бетонном погребе, подвешенные головами вниз. С какой завистью я рассматривал их, оправлял им пёрышки, подбирал вкусно пахнущие сгоревшим порохом, брошенные охотниками гильзы.
А потом выяснилось, что у нашего хозяина дяди Гриши тоже
Лишь в последних числах августа, почти перед отъездом удалось мне добыть свой первый охотничий трофей – чирка, но уже тогда я понял, что охота для меня будет страстью на всю жизнь.
А через год в нашей семье начались неприятности, и я остался без Перккиярви, берданки, охоты и отца. Но остались прекрасные воспоминания об охотничьих зорях, утках, пролетающих над головой, и неистребимая страсть к охоте.
Ещё через два года, закончив седьмой класс, я пошёл работать учеником слесаря на завод. Детство кончилось. Нужно было помогать матери, работавшей за небольшую зарплату, поскольку в семье росла ещё и моя младшая сестра, а старший брат уже служил в армии.
Об охоте я не забывал. Иногда ездил на Литейный проспект и подолгу простаивал у витрины охотничьего комиссионного магазина, разглядывая ружья. Бывало, я робко заходил внутрь. Продавцом в ту пору работал ещё моложавый, но видимо, очень знающий оружие мужчина, к которому все относились уважительно. Я даже знал, что его зовут дядя Коля. Меня, впрочем, как и других мальчишек заходящих иногда поглазеть на оружие, никогда не выгоняли.
Прислушиваясь к разговорам, а магазин этот был тогда для ленинградских охотников как клуб, я постигал кое-какие знания о конструкциях и марках ружей, о способах охоты и разнообразии дичи, многочисленные чучела которой висели на всех стенах и в витринах магазина. Посещение этой комиссионки было моей первой охотничьей школой. А потом произошло второе важное в моей биографии событие, – я познакомился и подружился с хорошим человеком и охотником, который сыграл самую большую роль в моём становлении, как охотника.
Его звали Николаем Васильевичем. Он был сослуживцем моей матери, и как-то в разговоре сообщил ей, что увлекается охотой, но растерял своих друзей и поэтому в настоящее время не имеет компаньона. Тут и мать, естественно, поведала ему, что сын мечтает стать охотником, но нет, ни ружья, ни наставника, кто помог бы ему в осуществлении давней мечты. Наверное, он хорошо относился к моей матери, поскольку позвонил мне вскоре по телефону и просто сказал:
«Если хочешь стать охотником, то собирайся на ближайший выходной в лес, а там посмотрим».
Его предложение произвело в доме переполох. Стояла поздняя осень, нужно было для такого выезда что-то подходящее одевать на себя, на ноги. К счастью, оказались отцовские резиновые сапоги, несколько великоватые для меня, но в них запихали толстые стельки. Нашлись какие-то старые, рваные, но после маминого ремонта ещё годные для такой цели брюки, из вещей брата подобрали куртку. Мать вспомнила, что у отца был привезён солдатский вещмешок, а пока искали его, обнаружилась ещё и фляжка, и она уже думала, что зальёт в неё и какие сделает бутерброды.
Выезжать должны были самым ранним поездом на Сосново, только тогда ещё оно называлось
Рауту. Будильник поставили чуть ли не на час раньше того времени, когда надо выходить из дома, ведь мы жили на Свердловской набережной и до Финляндского вокзала ехать всего две остановки. Мать так волновалась, что чуть не забыла дать мне денег на билет.Пока ехали неторопливым поездом, Николай Васильевич подробно расспрашивал меня об увлечениях, друзьях, о моей работе и знаком ли я с оружием. Он разговаривал со мной, как с равным, и я, перестав стесняться, рассказал ему и об оружии, которое побывало у нас с братом в руках после войны, и об увлечении рогаткой, и моей давнишней идее – применить её на охоте, стреляя крупной дробью. Рассказал и про берданку, и про первого добытого на озере чирка. Выслушав меня внимательно, он улыбнулся и ободряюще заговорил:
«Так ты уже почти охотник, а что без ружья, то это ненадолго, сегодня попробуешь стрельнуть из моего, а там, глядишь, подкопишь деньжат, – ведь ты ж у нас работяга, – и справим тебе одностволочку пока на мой билет. Тебе шестнадцать когда?»
«На будущий год».
«Ну, и порядок! Паспорт получишь, мы тебе с одним дружком рекомендации напишем, – он засмеялся – И что ты у нас уже в кандидатах год отходил, так что сразу охотничий билет получишь!» И мне сразу стало на душе тепло и весело. Он расчехлил и показал мне своё ружьё. Это был изящный немецкий «Зауэр» двенадцатого калибра. Собрав, он протянул его мне:
«На, подержи, посмотри!» Мы были одни в купе. Тогда поезда ходили со старыми вагонами, разделёнными на купе, только без дверей, и вообще вагон был почти пуст в этот ранний рейс и час. Я вертел его в руках, разглядывая, и даже попробовал приложить к плечу.
«Не балуй! – строго сказал он – Даже незаряженное ружьё один раз в жизни стреляет…»
Когда мы выходили на станции Рассули, теперь Орехово, только начал пробуждаться серенький пасмурный денёк. Поднялись в гору, прошли небольшой деревенькой, расположенной вдоль шоссе и углубились по лесной дороге в лес. Так далеко от города, кроме озера Перккиярви, я ещё не отъезжал никогда. Меня волновало и интересовало всё: и бетонные надолбы противотанковых укреплений, и сваленные в овраг мотки колючей проволоки вместе с гнилыми кольями, и развалины домов отдельного хутора на краю поля.
Лес встретил нас пожухлой травой, запахом осенней прели, мокрыми после дождя кустами и капелью с деревьев при лёгких порывах ветерка. Мой наставник распорядился, чтобы я шёл чуть сзади и правей его, глядел в оба и сообщал ему обо всём интересном. А я пока что видел только одни перестоялые подгнившие грибы, – на них-то у меня уже был намётан глаз, – приучил издавна отец. Один раз мелькнуло что-то с шумом в еловых ветвях.
Николай Васильевич вскинул ружьё, но выстрелить не успел, объяснив мне, что это был рябчик. Тишину леса нарушали иногда лишь редкие мелкие птицы, но как-то мельком я заметил уже знакомую мне сороку. Противно стрекоча, она перепархивала где-то впереди нас.
«Вот, плутовка, – пожаловался мой наставник – Всех лесных обитателей предупредит, что люди в лесу».
«А кого тут предупреждать-то, – усомнился я, – Вроде и нет никого».
«Это тебе так кажется, – усмехнулся он, – Я эти места хорошо знаю, просто снежку нет, следов не видно, а то бы ты посмотрел, кто в этом лесу живёт…»
Мы уже хотели присмотреть сухое место, чтобы посидеть и отдохнуть, когда невдалеке, за кустами, с громким хлопаньем крыльев поднялась какая-то большая и тёмная птица. Прозвучал выстрел, потом второй! Я видел, как невысоко летевшая птица кувырнулась в воздухе, упала, но тут же вскочила и бросилась бежать. Не дожидаясь указаний, я бросился за ней.