И.О. Древнего Зла, или мой иномирный отпуск
Шрифт:
Все мы знали, чем для большинства из нас дело кончится. И наши родители. И врачи тоже.
Помню, это знание висело в воздухе, и до сих пор иногда это ощущение ко мне возвращается.
Иногда меня раздражает, что мой личный мир снов принимает именно это обличье. Снова и снова я возвращаюсь сюда, и ничего не могу с этим поделать. Понятно, что потом можно воспользоваться любой из дверей, чтобы перейти в другой сон или даже, совсем ненадолго, мир, но всё же…
Всё же меня злит неизбежность возвращения.
Как там говаривал лорд Баел? “Отличительная особенность персонального ада — неизбежность возвращения.
Знаю, что, как любое другое разумное существо, я сам строю свою тюрьму; знаю, что мне по должности положено научиться с ней справляться. И наставники из Вершин, и странствующий мастер Долон, и леди Ренита сошлись бы в одном: с теми силами и вопросами, в игру с которыми я вовлечён, у меня нет права на такого рода слабости. По идее, я уже не должен иметь никаких…
Но вот он я, пророк-фальшивка, мамкин мироспаситель. Самому смешно… Но проблема только в том, что, кроме меня, кандидатов на эту должность нет.
— Никакая ты не фальшивка, не придумывай, — услышал я высокий и ломкий голос, знакомый до последней ноты. — Если уж ты фальшивка, то я вообще не знаю, кто тогда настоящий.
Я повернулся к ней.
Знаю, что для неё в том мире уже прошло много лет, а может, даже тысячелетий — хотя едва ли этот опыт можно сравнить хоть с чем-то, понятным человеку. Возможно, это немного похоже на те годы, которые я провёл во сне, играясь в мастера Лина: опыт вроде и есть, но в то же время не совсем.
Знаю, что она больше не выглядит, как человек, и не несёт в себе слабостей натуры человеческой. Знаю, что, если как-то описывать её, то она — переплетение золотистых нитей, сияющих мягким светом.
И всё же, в моих снах она всегда является такой, какой я её видел в последний раз: тощей девчонкой лет четырнадцати от роду, с глубокими тенями под глазами, пергаментной кожей и болезненной улыбкой. Серая больничная пижама завершает образ.
Никогда не понимал, почему больничную фирменную одежду делают такой. Чтобы измождённые люди казались ещё измождённее? Чтобы светло-серые пижамы терялись на фоне грязно-белых стен? В чём тайный смысл этоого дизайна, кто бы мне объяснил?
— Ты сам придаёшь мне форму, — сказала она, — твоё сознание всего лишь пытается как-то систематизировать меня, свести до привычной тебе материи. Так это обычно и бывает во время общения с существами вроде меня, сам знаешь. Но это не отменяет того, что мы находимся внутри твоего пространства. Хочешь дать мне другое лицо — дай. Хочешь избавиться от белого и серого — добавь цвета. Что ты думаешь об оранжевых пижамах? Или, например, ярко-жёлтых?
— Это проще сказать, чем сделать… Для меня. Я всё ещё это не контролирую.
— Возможно. Но на деле мне кажется, что ты скорее не можешь преодолеть рубеж осознания того, что ты всё уже контролируешь. Ничего, тут нет причин для печали. Это придёт позже.
— Если у меня будет какое-то позже… Я едва ли имею право на слабости. Не сейчас.
— Не придумывай, все имеют право на слабости.
Я пожал плечами.
— Думаю, у той же леди Рениты нет таких проблем.
Она рассмеялась.
— Это мило, что ты думаешь о ней так часто! Но у всех есть слбоости, и она не является исключением. Просто тебя и прекрасную Королеву Пауков разделяет тысячелетие опыта плюс-минус. Знаю, тебя это злит,
но факт остаётся фактом.Вот ведь.
— В первую очередь я думаю не о ней. Ладно. О ней тоже, но в целом я просто…
— Ты боишься, — вздохнула она. — Боишься не справиться.
— Боюсь, конечно! Речь идёт о судьбе мира, который я же сам подвёл к краю, а не о какой-то мелочи! Людей, жизни которых я сломал, друга, которого отправил на верную смерть, его детей… Ты всё знаешь. Это только моя вина. Я был доверчивым идиотом, неспоособным посмотреть вокруг себя, и теперь множество разумных могут зплатить за мою глупость непомерную цену.
Она покачала головой.
— Тебе придётся справляться с этой виной, рано или поздно. Как и мне.
— Знаю. Так или иначе… Прошу почтенную Хранительницу мира дать мне совет и подсказать, что я должен делать дальше.
Она улыбнулась мне, легко и мягко.
— Ты уже отлично справляешься, мастер Лин.
Иногда меня безумно раздражает эта её манера вести дела.
— Справляюсь? Решающая битва впереди, а у нас всё висит на волоске и может рухнуть в любой момент!
— Такова сущность жизни. Всё всегда висит на волоске, может рухнуть в любой момент. Если у тебя всё иначе, то тут одно из двух: ты либо чего-то не знаешь, либо и не живёшь вовсе.
Я вздохнул.
Разумеется, она права.
Все без исключения наставники Вершин согласились бы с её утверждениями… Да что уж, все они принесли бы любую личную жертву, чтобы иметь возможность вот так вот говорить с ней.
Но вместо них, подлинных мудрецов пятиста и более лет от роду, тут прохлаждаюсь я. И…
Её ладонь мягко легла мне на плечо.
— Мастер Лин, ты очень быстро вырос. Иногда это хорошо, но иногда, быть может, не очень.
— Я не совсем понимаю, о чём ты.
— О том, что весь мир лежит нынче на твоих плечах, и ты начинаешь прогибаться под его весом. Ты нынче смотришь воокруг глазами скучного взрослого, а не восторженного ребёнка…
Я пожал теми самыми плечами, на которых лежит мир, и честно признал:
— Может и начинаю. Я, знаешь ли, уже наделал детских ошибок, за которые другие заплатили огромную цену. И мне же теперь это исправлять. Так что…
Её тёплые руки осторожно погладили меня по голове.
— Не со мной тебе говорить о детских ошибках, знаешь? — заметила она мягко. — Я была ребёнком, когда создала этот мир. Глупым, запутавшимся, испуганным и одиноким. Во мне было много страха и ещё больше заблуждений… Когда я начала понимать, что натворила, но ещё не вошла в силу, то чувствовала много горечи, и вины, и страха… А потом я стала хранительницей этого мира, и многие вещи оказались проще, чем мне виделось с человеческой перспективы.
Она взяла меня за руку и легонько сжала. У неё была очень красивая улыбка.
У неё были очень юные и одновременно очень старые глаза.
— Да, я могла бы, возможно, винить себя за то, что принесла так много страданий и сомнений в мною же созданный мир. Но каждый мир разделяет страдания и радости, сомнения и страхи своего творца, не так ли? Я хотела написать о том, как победить Короля Голодных — и, как в дурных историях о не вовремя упомянутом имени, сама же пригласила его в свой мир. Это сейчас я знаю, что таково свойство подлинного страха: ты приглашаешь его, даже если бежишь от него…