И.О. Злой Королевы

Эвейн потянулся, чтобы отбросить многослойную вуаль, но она сползала сама. Из Зеркала на него взирала красивая женщина... не слишком юная... стройная... с короткой прической цвета светлого пепла. Наряд на ней был роскошен. Она смотрелась истинной Королевой, вынужден был признать паладин, как будто родилась, чтобы править, и будущее предназначение отпечаталось в ее чертах, осанке и голосе.

Словно услышав его мысли, она повела плечом... и на ее спину легла королевская мантия.

— Нравлюсь? Хочешь стать моим королем?

— У этой страны уже есть король. А ты даже не человек.

— Я могу им стать, человеком. Ты даже не представляешь, кого видишь перед собой. Да, возможно, я недостаточно молода для тебя. Так лучше?

Теперь в зеркале отражалась Мара. Королевский наряд необыкновенно ей шел. Эвейн на секунду потерялся в иллюзии.

— Она возьмет мое тело, — прошептала Мара, умоляюще протянув к нему руки. — Я стану бессмертной... и ты станешь… Но если перестану тебе нравиться, это легко будет изменить...

В отражении замелькали женские образы: девы с длинными русыми косами... волосами черными, как крыло ворона... рыжими, как пламя...

Эвейн покачал головой и засмеялся. Прекрасное лицо Мары исказилось от злости, пополыло, и перед ним вновь возникла женщина с волосами цвета пепла.

— Глупая нежить, — сказал Эвейн, — разве дело в теле? В цвете волос? Ты отвратительна в любом виде. С чего вдруг мне с тобой связываться?

Женщина в отражении поджала губы:

— Мне нужен носитель, из плоти и крови. Но первоначально я создавалась как женское воплощение. Мне нужна твоя возлюбленная. Только она.

— Мара?

— Она не Мара. И не Моргата. Она та, кого ты сейчас видишь перед собой. Не понимаешь, да?. На самом деле все просто – эта девица заняла место Кровавой королевы. Убила ее, приняла ее облик. Но ей не хватило ни ума, ни сноровки, чтобы воспользоваться преимуществами. Я просто хочу восстановить справедливость. А тебе тоже есть за что поквитаться. Во-первых, она долго водила тебя за нос: изображала неприступность, разыгрывала щедрость... ты ничего не потеряешь, если я займу ее место. Во-вторых, мне просто тебе жаль, ты так к ней привязался. Не веришь? Спроси у нее сам. Да-да. Она здесь, выгляни в окно.

***

— Мара, зачем?

Вот дурень! У меня все тело затекло от долгого полета, в носу свербело, а он выставил перед собой руки, когда я подбежала к нему, раскрыв объятья.

— Мара! — Эвейн схватил меня за плечи и жестко встряхнул.

Заглянул в глаза. Этот взгляд... был... гневным.

— Умереть хочешь? — злобно поинтересовалась я. Лучшая защита – нападение. Да, знаю, вела себя неблагоразумно, прилетев впереди всех, но… — Мы как две дурехи... я и Галата... неслись, мерзли… там нежить пробудилась, лепится прямо из кладбищенских костей... а ты!

Мой рыцарь внезапно прижал меня к себе, стиснув так крепко, что я пискнула.

— Мара, — прошептал он. — Это ты, ты настоящая... Какого черта ты сюда притащилась? Они не передали тебе мои слова?

— Чтобы сидела тихо и ждала конца света. Передали.

— Я не это хотел сказать.

— Но так и происходит. Поцелуй хотя бы, — со вздохом попросила я паладина. — Потом разберемся.

Заработала маленький чмок, какой-то… благоговейный, что ли. Эвейн увлек меня за собой. Пока бежали по мосту, я успела рассказать о своем попаданстве. Спустились к клетке из проклятого серебра, за ней бились драконы. Рассмотрев их как следует, я замерла от ужаса. Они... обезумели. Гномье серебро что-то с ними делало, лишая разума, сил, и они слишком долго находились под его воздействием.

Я устремилась к клеткам.

***

— Мара, не сейчас! — Эвейн схватил ее за руку.

— Именно сейчас, — она обернулась и посмотрела недоуменно. Она плакала, увидев своих драконов измученными, отощавшими, голодными. — Неужели ты не понимаешь? Их нужно вернуть.

Верхнюю решетку под силу было поднять только нескольким сильным мужчинам. Барон Дьюз возник как из-под земли. Этот странный человек, постоянно трясущийся, с лицом, залитым потом, умудрялся появиться в нужном месте в нужное время. С собой он привел семерых диких троллей. Опасные людоеды показались на удивление мирными и тихими.

— Решил и их угостить сырым мяском, — суетливо отчитался барон. — И сработало. Эй вы, лапами взялись и наверх тянем! С ними только так, господин Фэрэль.

Но как только клетка была открыта, ко мне, раскрыв пасть, в которой клокотало оранжевое пламя, устремилась Алация, обычно тихая, миролюбивая самочка. Только серебряный ошейник спас нас от драконьего огня.

Значит, вот что не мог спалить драконий огонь – проклятое серебро. Пламя коснулось решеток, но они остались целыми. А как насчет драконьего золота?

— Пусти меня, Эвейн, — попросила Мара. — Она ведь того и добивается, эта тварь. Чтобы мы с тобой сражались в одиночку. Нам нужна их помощь. Я... попытаюсь, они должны меня помнить. Болат… Моргата пела ему, он любит ее голос… любил.

— Но ты не Моргата, — напомнил Эвейн.

— Они знают. Понимаешь, Драконий Бог... он на нашей стороне. Он обещал помочь.

Она говорила с такой убежденностью, что Эвейн выпустил ее руку. Первым к ней потянулся Болат, а Алация застыла, хрипя на цепи. Огромный дракон мог бы прихлопнуть Мару одной лапой. Его красные глаза не сулили ничего хорошего. Но Мара начала петь.

Она пела о далекой земле, очень холодной, где живут медведи, почему-то белые. О том, что они видят свое созвездие в небесах. Мать-медведица охраняет своего детеныша. Зимой даже солнце не хочет вылезать из-за горизонта, прячась от холода, но землю освещает северное сияние…

Налитые кровью глаза Болата постепенно обретали понимание. Маре было сложно расстегнуть ошейник, и Эвейн ей помог. Они освободили всех драконов, которые, успокоились вслед за вожаком.

Драконы медленно, с трудом взлетали на осыпь из клетки. Болат заговорил с Марой. Эвейн ощущал их разговор, как тягучую боль в ушах, которая случается, когда поднимаешься в горы.

— Стая слишком вымотана, — озабоченно проговорила Мара, подойдя. — Так почему Тварь до сих пор на нас не напала?

— Она хочет воплотиться… в тебе. А я как бы должен ей помогать.

— Совсем страх потеряла? Идем, разбираться будем, кто тут достоин, а кто – нет.

***

— Вот, значит, как, — я облизала внезапно пересохшие губы.

Из зеркала на меня смотрела... я сама. Не нынешняя – из другого мира. Неужели я так выглядела? Чопорная, высокомерная... Мишаня был в чем-то прав.