Идеалист

– А работа?

– Разве книгу нельзя писать здесь?!.

– Писать – можно. А всё остальное?..

Зоя знала, как много крылось за этим «всё остальное», и понимая, что это «остальное» много сильнее даже сдвоенных их желаний, сморщила по давней, ещё детской привычке маленький нос, сказала, досадуя на необходимость жизни:

– Вот так всегда. Ну, почему обязательное всегда выше наших желаний?!.

Продолжать разговор, возникший по вольному движению чувств, было бесполезно, Алексей Иванович, как это делают с заупрямившимся ребёнком, постарался переключить внимание жены.

– Скажи-ка лучше, есть ли в доме какие-нибудь фотографии нынешней Васёнки? Страшусь не узнать!..

Зоя, с той же возбуждённостью, с которой только что говорила, достала из известного ей ящичка перевязанную тесёмкой папку, усадила Алексея Ивановича за стол, но как всегда, в пробудившемся азарте любопытства, стала сначала сама выбирать и ревностно разглядывать фотографии, потом уже раскладывать по столу.

Не успел Алексей Иванович всмотреться в раскинутые перед ним снимки, как услышал шаги человека, быстро взбегающего по ступенькам, и Зойка, вскрикнув: «Васёнка пришла!..» - птицей выпорхнула ей навстречу.

Алексей Иванович, волнуясь, встал и, когда Васёнка, с почти повисшей на ней Зоей, вошла в комнату, почувствовал себя в растерянности, не зная, как поздороваться с теперешней Васёнкой.

Васёнка отцепила Зоины руки, пристально вглядываясь улыбающимися глазами, подошла, осторожно обняла, с материнской ласковостью поцеловала трижды в щёки и лоб, хотя разница в четыре года, которая в юности раздвигала их по разным этажам жизни, теперь стёрлась и совершенно уровняла их.

– Вот вы какой, Алёша! – сказала Васёнка, с одобрением его вида и, как можно было понять, той жизни, о которой в подробностях она знала от наезжавшей к ней Зои, и – что никак не ожидал Алексей Иванович, - глаза её вдруг овлажнились.

Не смущаясь показанной слабости, она утёрла глаза быстрым движением ладони:

– Это я так, Алёша… От радости. Наконец-то увидала тебя!..

Уже сидя за столом, он наблюдал Васёнку, хлопотавшую с наскоро собираемым угощением.

Больше другого удивляло его то, что Васёнка, родив шестерых ребятишек, сохранила свою почти девичью стать. Движением её рук, когда она вытаскивала из шкафчика, расставляла, раскладывала по столу тарелки, ножи, вилки, по-прежнему были быстрыми и плавными, и сама Васёнка ничуть не полнее, чем в те времена, когда видел он её в последний раз. Всё такая же гибкая телом, не потерявшая былой, приятной стройности, в сереньком простом платье, очень идущим к мягкому округлому её лицу, с тёмными, без какой-либо заметной седины, волосами, всё так же гладко охватывающими её голову, и подобранными сзади тяжёлым узлом к высокой шее, она и теперь гляделась красавицей. Природа будто берегла свою, заложенную в неё красоту, не давала годам оставлять на Васёнке свои отметины.

В молчаливом ожидании застольной беседы Алексей Иванович смотрел на Васёнку. Когда в хозяйственной хлопотне она появлялась из кухни с какими-нибудь извиняющимися, в то же время радостными словами, взгляды их встречались, выражали понятную им обоим, не порушенную временем душевную симпатию, и Алексей Иванович, как ни был утомлён долгой дорогой, улыбался ей, не замечая, что Зоя, этот чуткий уловитель всех оттенков его настроений, уже покусывала в ревнивой обиде свою нижнюю чувственную губку.

Оголёнными до плеч руками она с нажимом отрезала ломти от испечённого Васёнкой домашнего кругляка, и как будто совсем не глядела на Алексея Ивановича, но его необычная оживлённость, особенный взгляд, которым всякий раз он как бы обласкивал входившую в комнату Васёнку, давно уже её томили. Движения её рук становились всё более резкими, нож уже громко постукивал по доске, на которой она резала хлеб, но Зоя ещё держалась.

Голосом, в котором нельзя было заподозрить ничего, кроме излишней заботливости, она сказала:

– Ты же устал! На тебе лица нет! Посиди в горнице, отдохни, пока накрываем…

Алексей Иванович отрицательно покачал головой, - уходить ему не хотелось. Он забыл, что Зоя могла приревновать его даже к кошке! Бывало, брал он на колени забредавшую к ним от соседей кошку, начинал её гладить, Зоя, чуть не плача, сошвыривала разнежившуюся животинку с его рук, опускалась перед ним на колени, склоняла голову, говорила просительно: «Погладь лучше меня…». Подобные выходки подавляли, он замыкался в угрюмости. Тогда Зойка находила его руку, клала себе на голову, и его рукой гладила себя, заставляя в конце концов Алексея Ивановича отозваться на ласку.

Он знал эту чувственную её нетерпимость, в долгих годах семейной жизни примирился с ней, как примиряются люди близкие с неизбежными слабостями друг друга, но он и подумать не мог, что Зоя способна приревновать его к Васёнке. И когда Васёнка вбежала в комнату, легко и радостно неся на вытянутых руках посверкивающий никелем, шумящий самовар, и Алексей Иванович быстро встал, принял самовар и держал над столом, пока она подсовывала поднос, и потом, когда он уже поставил самовар, и Васёнка сделала быстрое движение надвинуть на конец раскалённой трубы заглушку, и руки их в этом её движении столкнулись, и оба они засмеялись, как будто осчастливленные этим неожиданным соприкосновением, Зоя отшвырнула нож, сдёрнула с себя фартук, побежала, прикрывая лицо рукой, в горницу, выкрикивая:

– Я не могу так! Он смотрит только на тебя!..

Алексей Иванович стоял, нахмурясь, смотрел в неловкости на Васёнку. А та, одолев минутную растерянность, захохотала с такой открытой весёлостью, что Алексей Иванович не удержался, улыбнулся, хотя ему было не до веселья.

Васёнка привела из горницы Зою, прятавшую глаза, с силой подняла покрасневшее её лицо, вытерла фартуком её глаза, сказала строго:

– А ну, гляди на меня!

И когда Зоя, пересилив себя, посмотрела страдающим взглядом, Васёнка укоризненно качая головой, сказала:

– И не совестно тебе? С Алёшей мы ведь по душе близкие. А родные через тебя! Ты нас породнила, а теперь ревнуешь. А ведь знаешь, негодная, что у него без тебя жизни нет!..

– А смотрит на тебя! Как ты пришла, ни разочка на меня не посмотрел! – Зоя всё ещё не могла выйти из обиды.

Алексей Иванович, как бывало с ним, когда приходилось вдруг сталкиваться с какой-либо несуразностью, замкнулся, сел, закрыл лицо руками.

– Вот видишь! – дрожащим голосом сказала Зоя. Он и сейчас не смотрит…

– А ты сама подойди. Приласкайся! – сдерживая смех, шепнула Васёнка.

И Алексей Иванович, услышав шёпот Васёнки, хотя и не изменил позы, про себя уже улыбнулся доброй житейской её мудрости. Почувствовал виноватую, гладящую его Зоину руку, открыл лицо, мирясь, тронул губами её щеку. Зоя, заглядывая ему в глаза, обиженно, в то же время и требовательно, попросила:

– Скажи мне ласковое слово!

И Алексей Иванович, вздохнув, погладил её по маленькому уху, сказал:

– Глупая ты… Да всё равно хорошая!