Идеалист

Мальчишка отмяк, затомился в одиночестве. Зоя открыла книжку, как бы заучивая, начала вслух читать:

«У Лукоморья дуб зелёный. Златая цепь на дубе том, И днём и ночью кот учёный, Всё ходит по цепи кругом. Идёт направо – песнь заводит, Налево – сказку говорит. Там чудеса, там Леший бродит, Русалка на ветвях сидит…»

Мальчишка хмыкнул, сказал, уличая:

– Русалки – те же рыбы. Как на ветвях-то сидят?..

Зоя, не выказывая торжества своей педагогики, вроде бы с затруднением выискивая ответ на коварно поставленный вопрос, раздумчиво проговорила:

– Но ведь не совсем рыбы? Наполовину люди, у них руки, головы человеческие. И потом, ветви могут быть низко над водой. Видел, небось, на речках?..

– Так то на речках! А тут – у моря! – не сдал своей правоты мальчишка, и серые, ещё в злой нахмуренности его глаза победно засветились.

– Наверное, в чём-то ты прав, - вроде бы сдаваясь, сказала Зоя. – Но понимаешь, у Пушкина всё-таки есть своя художественная правда.

– Разных правд нету. Правда всегда одна! – сказал мальчишка непримиримо, и снова насупился.

– Ну, хорошо, давай послушаем что там дальше, - Зоя ближе к себе подвинула книгу:

«Там на неведомых дорожках Следы невиданных зверей; Избушка там на курьих ножках Стоит без окон и дверей… Там ступа с Бабою-Ягой Идёт, бредёт сама собой; Там царь Кощей над златом чахнет; Там русский дух… Там Русью пахнет!..»

– Видишь, у Пушкина сказочный мир. Там Добро борется со Злом. Руслан стоит на распутье, выбирая из трёх дорого одну – самую верную, которая может привести его к победе. Разве в жизни не так?..

Мальчишка думал, хмурясь.

– А добро-то… Оно в чём? – спросил недоверчиво, будто сомневаясь, что оно вообще есть.

Зоя не сразу нашлась с ответом на прямо поставленный философский вопрос. Сама она доброе чувствовала безошибочно, но никогда не пыталась определить, что же такое вообще «Добро»? Прижав книжку к подбородку, как бы из книжки вбирая нужную мудрость, ответила:

– Добро – это когда ты делаешь хорошо другому. Не как Кощей, который всё себе, и над золотом чахнет. Когда идёшь побеждать зло, чтоб для всех справедливость была!

– Значит, когда я против зла – это хорошо?! – спросил мальчишка и добавил мстительно: - Вот я и буду с ней бороться!..

– Это с кем же? – насторожилась Зоя, уже догадываясь о педагогической промашке.

– А вот с ней! – он показал на дверь.

Зоя, стараясь выйти из затруднительного положения, осторожно подсказала:

– А ты знаешь, мне кажется лучше делать добро, чем злом отвечать на зло. Ты об этом не думал?.. Тебя-то как зовут?

– Андрейкой!

– А меня Зоей Гавриловной. – Вот, если бы ты помог мне с моими библиотечными делами, ты точно сделал бы доброе дело!..

В круг добровольных помощников Андрейка не вошёл, - с не понятным упрямством сторонился он говорливой девчоночьей суеты, которой почти всегда наполнена была библиотека. Но Зоя чувствовала: какая-то ниточка то ли любопытства, то ли признательности за оказанное ему внимание, уже привязала Андрейку к ней. Теперь после уроков он сам приходил, спрашивал:

– Можно, я у вас посижу?..

Брал какой-нибудь журнал, вроде бы безучастно листал, рассматривал картинки, а сам всё поглядывал, следил, как Зоя Гавриловна раздаёт учебники, книжки, говорит, наставляет, смеётся и, когда ребячья хлопотня спадала, все расходились, подходил к столу, смущённо теребя пуговицу на короткой в рукавах курточке, просил:

– Почитайте что-нибудь, Зоя Гавриловна!..

Зое, уже утомлённой суетой дня, хотелось сказать: «А что же ты сам, миленький? Ты же умеешь читать!..» Но порвать связавшую их ниточку она себе не позволяла. Усаживала Андрейку в уголок поудобнее, стараясь пробудить в нём сопереживание, читала про Гвидона и Бабариху, про Старика и Золотую рыбку, про Конька-Горбунка. На каком-то интересном месте вдруг замолкала, передавала ему книжку, говорила:

– Дальше дочитаешь сам. Хорошо? В следующий раз начнём другую!..

Андрейка уносил домой то «Дядю Стёпу», то «Человека Рассеянного», то «Мистера-Твистера», приходил уже с глазами оживлёнными, даже, что-то запомнив, вслух проговаривал смешные стихи, нетерпеливо ожидая увидеть на лице Зои Гавриловны ответную улыбку.

Зоя, чувствуя доверчивость Андрейки, вела его дальше – к Жюль Верну, к благородным индейцам Фенимора Купера, к возвышающей нравственности Гайдара.

И когда однажды снова заявилась к ней Кира Борисовна, и с удивлением, с каким-то даже недоумением высказалась:

– Что вы сделали с Андреем Бедаревым?! – Зоя даже растерялась, испугалась за что-то натворившего Андрейку. Но Кира Борисовна, пожав острыми плечами, сообщила:

– Не узнать дебилёнка! Таким разумником стал, ну и ну!..

У Зои отлегло от сердца. А вскоре на большом библиотечном окне, покрытым густым морозным инеем, увидела она размашистую, с огромным восклицательным знаком, надпись:

«Пусть всегда будет Зоя Гавриловна!..»

Так отблагодарил её Андрейка за свою просветлённую душонку.

В это день Зоя пришла домой в состоянии необычном. Разделась неслышно, с задумчивой улыбкой вошла в кухню, поставила на газ кастрюлю с приготовленным поутру ужином. Переоделась в домашний халатик, умылась. Вытирая полотенцем руки, всё так же задумчиво улыбалась. Потом уж позвала Алексея Ивановича к столу. Кормила заработавшегося, молчаливого Алексея Ивановича, ждала терпеливо, когда он, наконец, заметит необычность её состояния. Он-таки заметил.

– Ты сегодня словно именинница! – сказал он, посмотрев вопросительно. – У тебя радость?..

Зоя зажмурилась, смешно наморщила нос, как девчонка, не умеющая сказать о переполнявших её радостных чувств, молча кивнула. Поднялась, налила Алексею Ивановичу и себе чаю, стараясь не выглядеть хвастливой, рассказала про Андрейку.

– Понимаешь, Алёшечка, мальчишка такой вот – оторви да брось. И вдруг как лучик засветился! И эта вот надпись на окне! Духу не хватило сказать мне на ушко. А вот так, чтоб вся школа увидела, не побоялся… Неудобно! И как-то радостно. Ведь я ничего в сущности не делала. Это всё книги. Понимаешь, Алёша, книги!..