Идеалист

– Ты, Алёшечка, очень уж замудряешься! – и тут же отвлекала какойнибудь будничной заботой.

Смиряясь, он думал: так, наверное, устроена жизнь. Кто вступает на путь мыслителя или художника, тот обрекает себя на духовное одиночество, ибо творимое мыслью, словом или кистью, рождаемое таинством внутренних озарений, не может быть зримо для других. Сочувствие и сомыслие обретаются много позже, когда долгий мученический труд уже завершён.

И всё таки вопреки очевидному, так хотелось ему вобрать Зойченьку в свой духовный мир, всю целиком, со всеми её мыслями, чувствами, заботами. Как бы боготворил он её, неотделимую от себя!..

Он уже готов был сказать, как могло бы быть у них, если бы она поняла его в этом его ожидании, но увидел тоскливую опечаленность её глаз и не посмел говорить о себе. Протянул через стол руки, сжал мягкие, безвольные сейчас её пальцы, сказал, что только и можно было сказать:

– Спасибо, Зойченька, за то, что ты сумела!..

Зоя, всё так же опечаленно глядя на него, спросила, с привычной лукавостью растягивая слова:

– И где же оно, твоё «спасибо»?..

Он понял, подошёл, сжал ладонями её щёки, поцеловал в прохладные по-детски приоткрывшиеся губы. Зоя ткнулась лицом ему в грудь, проговорила на тяжком выдохе:

– Если бы ты знал, Алёша, как я устала за эти пять лет!..

Алексей Иванович винясь перед её усталостью и самоотверженностью, прижимал к себе её голову, гладил колечки торопливо подзавитых волос, и по какой-то неисповедимой связи настоящего и прошлого всплывала перед его глазами платформа железнодорожного вокзала, залитая слепящим майским солнцем, и Зойка, несущаяся к нему сквозь людские толпы. Это было время ещё тайных встреч. Убегая от ревнивых глаз освирепевшего мужа, жаждавшая хоть пару часов побыть наедине с Алёшей, она не могла удержать себя, и выехала ему навстречу, на другую станцию, к поезду, на котором он возвращался из очередной командировки.

И вот, она, Зойка, в белой кофточке, чёрной плиссированной юбке, с охапкой тёмно-багровых пионов, с горящими на озарённом радостью лице глазами, несётся сквозь толпы, забившие перрон, к нему, тревожно поджидающему её у вагона. Он видит её, словно ветром несомую к нему, и так сладостно знать что для неё нет ничего вокруг, кроме него. И объятия их так мучительны, так радостны, и пышные багровые пионы, в которых утонули сблизившиеся их головы, скрывают от людей, завистливо на них взирающих, счастливые их лица.

Всё это зримо представилось Алексею Ивановичу, и – удивительно! – созвучно передалось Зое. Она подняла просветлевшее лицо, тихо спросила:

– А помнишь?..

Алексей Иванович ответил:

– Помню.

И не в первый раз подумал: а, может, ничего не надо кроме? Только любовь, и вот эта необходимость друг в друге? Не слишком ли многого хочу я от милой своей девчоночки?..

А Зоя, словно уловив его мысли, глядя снизу своими чёрными блестящими, как речные камушки-окатыши глазами, раздумчиво проговорила:

– Знаешь, Алёш, я, кажется, поняла что такое счастье. Это – когда несёшься навстречу любимому человеку с охапкой цветов и радостью в душе! К нему, к единственному, навстречу, в большом и в малом, во всём!.. Понимаешь?!.

– Понимаю, - ответил Алексей Иванович. Ты – умница! – и сказал растроганно:

– А твоё дипломированное совершеннолетие мы отметим завтра. Цветами и шампанским! И вместе с институтскими твоими подружками!..

2

В один из дней, Зоя явилась возбуждённая. Глядя испытующе из-под чёлочки тёмных своих волос. С желанием его удивить, - она так любила удивлять! – сообщила:

– А я, Алёшенька, устроилась на работу!.. В школу. Библиотекарем! – И уловив в выражении его лица что-то похожее на растерянность, быстро договорила:

– Но ты не волнуйся! По дому я всё буду делать сама. Тут совсем рядом! Буду прибегать, кормить, и даже встречать тебя после твоей работы. Я уже обо всём, обо всём договорилась!..

– Ну, Зоя, ну, Зойченька, - думал Алексей Иванович, и восхищаясь её решительностью, и досадуя на своеволие, увы, уводящее её в мир других интересов! И тут же пристрожил себя: «Всё правильно. Зоя вольна в своём выборе. И ничего не поделаешь. Мне суждено душевное одиночество…» В ход своим мыслям вздохнул неосторожно, и Зоя тут же встревожено вгляделась.

– Ты не рад, Алёша? Ты не хочешь, чтобы я работала? Да?..

Он видел её готовность отказаться от всего, что могло бы помешать их жизни, но как бывало с ним всегда, когда чьё-то желание не совпадало с его личным желанием, отказался от своего.

– Нет-нет, Зойченька, - сказал, стараясь утвердить её в своём выборе. – Всё правильно. Поработай. – И добавил не очень уверенно:

– Может, и к лучшему это!

Зоя получила в своё распоряжение просторную комнату в новом школьном здании, стеллажи с книгами, столы с детскими журналами и подшивками молодёжных газет и – сверх того – говорливые, шумные ватаги школяров, врывающихся к ней каждую перемену и после окончания уроков.

Почти со всеми, особенно с девчонками, быстро нашла она безошибочно доверительный тон в общении, навербовала себе помощников для не очень-то сложных библиотечных дел, и, наверное, школьная её работа стала бы лишь ещё очередной, не очень-то затруднительной заботой, к тому же дающую ей некоторую финансовую самостоятельность и возможность выглядывать в магазинах и магазинчиках что-то очень уж желаемое, если бы не светлый лучик, нежданно сверкнувший именно здесь, среди притаённо молчащих до времени книг.

В один из дней учительница математики Кира Борисовна привела в библиотеку, почти втолкнула в дверь мальчишку.

– Зоя Гавриловна! Пусть посидит у вас. Сил нет! Все нервы издёргал!.. Сиди вот тут, пока уроки не кончатся! – выговорила она мальчишке, непримиримо сопевшему широким лопаточкой-носом.- Завтра с матерью придёшь!..

Зоя занималась своим делом, подклеивала корешки потрёпанных книг, поглядывала время от времени на провинившегося сорванца. Сидел он на стуле, засунув руки в карманы, смотрел надув губы, в окно. Насупленный вид его говорил, что обижен он несправедливо. Было в нём что-то от собачки, только что познавшей палку, и доброе сердце Зои, всегда готовое к сочувствию, заставило её подняться.

– Наверное, у тебя зуб болит?.. Давай полечим! – сказала она озабоченно, показывая готовность всерьёз заняться его зубами.

– Ну-ка, открой рот!..

Мальчишка глянул удивлённо, отвернулся, не удостоив ответом незваного доктора.

– Понятно. Значит, не зубы… Значит, душа у тебя болит… - сказала Зоя сочувственно, и вернулась к своему занятию.

Интерес в мальчишке она пробудила, теперь терпеливо ждала. Ловила на себе изучающий его взгляд, но продолжала подклеивать корешки и страницы, порванные нетерпеливой ребятнёй в вечном поспешании и читать и играть.