Идеальный финал

— Еще! — сорвался крик с его уст, подхватив молчание летнего вечера, и устремился ввысь, пронзая небо

Старший брат, долго не думая, отвесил сильный удар в область челюсти, повалив избитое тело на землю. Джимми даже чувствовал ту ненависть, которая кипела в воздухе, застилая разум твари неведомой пленой, которая, словно иллюзия, рисовала новые сюжеты, заставляя сходить с ума. Бешеные удары ногами по корпусу, лицу, голове. Кровь большими каплями застывала на старых поношенных кроссовках. Он был готов убить Фрэнка. Непонятное хрипение вылетало из пасти младшего брата, смешиваясь с багровой жидкостью и рвотой. Еще несколько минут сильные удары пронзали тело Фрэнка.

— Все — еле слышно, прохрипел младший брат — Хватит!

Удары продолжались, пока Фрэнк умолял остановиться. Вскоре, старший брат поднял его с земли и усадил на небольшой пенек, находившийся около стены гаража. Джимми продолжал наблюдать за братьями, задыхаясь от страха и любопытства. А что еще должен испытывать ребенок, увидевший подобную картину? Детские глаза, которые способны на чистоту и грезы, были заляпаны ошметками ненависти и крови, одаривая Джимми сладкими капельками жестокости. Впервые, он видел ее. И этот лик, изуродованный и мерзкий, сливался в памяти с летним вечером, когда должна происходит магия. Рождаться в глубине плотских желаний. Лицо Фрэнка было изувечено. Нос, переломанный в нескольких местах, скривился, обрисовывая потоки крови, которые медленно переходили на разбитые губы, и дальше, вниз, до самого подбородка, с которого капали на багровую землю. Фрэнк едва проговаривал слова.

— Как я выгляжу? — промолвил он

— Отлично! — с ненавистью от того, что избиения закончены, произнес старший брат, сжимая какой-то предмет внутри кармана

— Он поверит, что меня избили?

— Не знаю — задумчиво ответил второй

Джимми уже начал уходить, впитывая картину крови и жестоки, как в воздухе раздался разрезающий шум. Мальчик обернулся, улавливая пейзаж ужаса. У старшего брата в руке находился выкидной нож, который улавливал на себе предсмертную рвоту солнца, скатывающегося все дальше за горизонт. Фрэнк, стараясь вытереть кровь с лица, что-то мычал, подбирая нужные слова. Лезвие блестело в лучах, оставляя лишь секундный маятник, раскачивающий события крови. Джимми вновь вернулся в свое убежище. Интерес, страх владели его душой. Казалось, он не может сделать и шага, чтобы потерять с глаз полотно, которое брызнет кровавыми пятнами.

— Что ты задумал? — собравшись с силами, спросил Фрэнк

— Так он поверит! Пойми, это необходимо! — кричал второй брат, закипая от ненависти, которая переполняла его организм — Ты мне веришь?!

Младший кивнул головой, расставляя руки, открывая грудь и живот. Белая футболка небрежно висела на его теле, впитывая красные капли крови, которые спадали с подбородка. Зрачки Джимми расширились. Странно, но какая-то часть души мальчика хотела впитать ту жестокость, застилающую глаза багровой смесью крови и слез. Фрэнк сильно сжал зубы. Резкое движение, и футболка распахнула маленький разрез, из которого быстро побежали капли жизни. Джимми видел, как вскрывалась кожа, выпуская наружу сотни мыслей. Разрез за разрезом. Футболка превратилась в кровавые отрепья. Еще один удар. Старший брат ласкал тело Фрэнка глубокими надрезами, причиняя тому неимоверные страдания. Джимми смотрел на это, не отводя своих глаз, он боялся даже дышать, чтобы не спугнуть момент наслаждения, когда мерзость смешивается с прекрасными пейзажами. Казалось, кожа распахивалась, как темные шторы внутри комнаты, скрывающие пыльные окна, которые широко улыбались в морду грязного солнца, пропуская его лучи в бетонный квадрат, одаривая радостью мерзкие стены. И эта кровь лилась в мир, словно блики раскаленного шара, делая его светлее, чем яркий ночник в комнате младенцев, чьи головы уже с рождения подчинены бессмысленному бегу разложившихся лет. Магия красной жидкости завораживала Джимми, заставляя его сильнее стиснуть зубы, в ожидании финала. Фрэнк уже лежал на земле. Его тело было порезано, лицо разбито, руки плотно входили в грязь, сжимая душу земли. Изо рта капала кровь, сочились остатки рвоты. Старший брат поднял Фрэнка, вновь усадив его на пенек, и обнял, положив руку на плечо.

Темнело. Уже яркие звезды вырисовывались на небе, наполняя вечер своей красотой, холодом, который сковывал сердце внутри груди, оставляя ему лишь удары, наигранные и бесполезные. Джимми перебирал ногами, стараясь быстрее окунуться в домашний океан. Он никак не мог выбросить из головы кадры фильма, сценарий которого придумывала судьба, а не унылые режиссеры. И это кино было рядом, нет, не за толстым покрытием экрана, не за наигранными ролями, оно находилось рядом. Джимми даже мог почувствовать ту ненависть. Сладкий привкус крови терзал мальчика. Та картина преследовала парня и сейчас, проникая в его воображение и сознание. Те нелепые и глубокие разрезы до сих пор мелькали перед глазами паренька, умножая жестокость в его душе.

А как строились города? Тысячи событий, образов, переплетенных одной цепью событий, складывались в истории. Именно это дает жизнь бетонным блокам. Город — сценарий. Ни одна башня в мире, ни дом, ни человек не сможет подарить квартирам целостность крупного города. Бетонные опухоли планеты создаются руками событий, расписанных наперед красной полосой войны. И лишь люди, как совершенные шестеренки механизма, превращаются в каждую букву истории. Вы — сама история. Сотворение мира в параллельной плоскости городов. Как же дорог бензиновый аромат памяти.

Джимми открыл глаза, стараясь уместить в душе огромный поток информации, который, подобно цунами, сносил устои, в виде пустых однотипных квартир. Парень ринулся к тетради, записывая каждый эпизод, что дарил ему этот долгий день. И вновь часть души летит на чистые страницы «Иллюзория».

Апрель ласкал лучами солнца сонные лица прохожих. На деревьях раскрывались почки, готовые подарить очередное зеленое лето, окрашивая в радостные цвета парки и аллеи. Трава поднялась вверх, создавая превосходный палас, который истопчут чужие ноги, так и не впитав глазами красоту чистой росы на первых струнах земли. В воздухе пахло оптимизмом, радостью, весельем, но Джимми не чувствовал этого. Наверное, его душа закрыла вход подобным очертаниям мира, уверяя парня в обезображенном лице планеты. Когда кислород перестает поступать в сознание, оно задыхается, и вновь учится дышать гнилью переживаний и памяти. Впереди уже чувствовалось лето, всего пару месяцев отделяли планету от теплых вечеров, но парень ощущал лишь гнев и ненависть. Еще эта тишина в душе не давала покоя. Она не дарила даже минуты свободы, словно требуя ввести новую роль в театр теней. Джимми предлагал много вариантов, но все они были сметены иллюзией души.

Ведьма: «Привет, малыш. Как дела? Где утром пропадал?»

Джимми: «Здравствуй, любимая. Я был в больнице»

Драма — вершина искусства. Иногда, роли врываются в наш мир, завоевывая сцену, и им плевать на мнения других людей. Вес величия всегда сильнее, чем чистый разум открытого космоса. И зачем придумывать сценарий, если он уже написан? Постановщик — бог. Ну, а роль — всего лишь часть огромного механизма. Венец творения не найден, но путь к нему лежит через скелеты актеров, что спрятались в шкафчиках, словно муравьи в своих домах.

Джимми осознавал, что пишет, но не мог остановиться. Тот момент, когда искусство убивает чувства чистых мыслей — величие таланта. И парень продолжал выбивать по кнопкам клавиатуры новую роль, стараясь бороться, но желание подарить чистоте звук уничтожило трезвый ум. Щелк! Шоу начинается.

Ведьма: «А что ты там делал?»

Джимми: «Ходил недавно по поводу больной спины. Тебе говорить не стал, чтобы лишний раз не волновалась. Сегодня забирал анализы. Вернее, старался забрать, но встретил немного другие слова, нежели я ожидал»

Ведьма: «И что же ты там услышал?»

Джимми: «Еще раз сдал анализы, и если подтвердится какой-то диагноз, то мне придется лечь на операционный стол. И это может повлечь за собой любые последствия. Знаешь, я напуган, если честно»

Ведьма: «Почему все так? Это ведь не честно. Поверь, малыш, они просто ошиблись. Вот посмотришь, когда пойдешь вновь туда, все будет хорошо. Не переживай так сильно. Лучше поверь мне»

Джимми: «Слабо верится, любимая

Парень не просто писал строки, но и чувствовал боль своей фантазии. Это было странно. Каждая буква отлаживалась в груди, и на глазах, к большому удивлению, проступили слезы. Зачем он мучил себя? Не знаю. Да и сам Джимми не знал этого. Он лишь все глубже уходил в роль, натягивая на себя маску. На другой стороне экрана Саманта так же не находила себе места. Она быстро писала сообщения, делая в них сотни ошибок. Это говорило о том, что ее глаза так же мокрые от соленых ручейков. Данный аспект добавлял еще больше боли в разум парня, который продолжал гнуть линию о смерти придуманного персонажа.